Страница 16 из 27
С позиций «государственника», приверженца идеи общего блага, Воронцов выступил против ущемления прав астраханского мещанства и купечества на рыбные промыслы: «Не можно почти без жалости представить нынешняго состояния астраханских жителей, особливо сравнивая оное с тем, в каком оные пред сим незадолго находились, ибо сколько прежде данными им вольностьми и рыбными промыслами они довольствовались, столько напротив того теперь отнятием прежних привилегий низвержены в прекрайнюю бедность, так что не только они не в состоянии производить прежних своих промыслов, но и податей казенных платить чем не имеют», – заключил он. Однако Воронцов руководствовался не только эмоциями, но подкреплял их экономическими расчетами. После того как рыбные промыслы были изъяты из ведения магистрата Астрахани и перешли в содержание казны, а та в свою очередь отдала их на откуп частным рыбопромышленникам, кривая объемов добываемой рыбы пошла резко вниз. Незамедлительно произошло повышение цен на рыбу внутри России, а также на рыбий клей – весьма важную экспортную статью (он преимущественно отправлялся в Англию). Следствием стало уменьшение потребления рыбы, а вместе с ним и соли. В результате, по приблизительным расчетам Воронцова, доходы казны не увеличились, а, напротив, сократились из-за уменьшения окладных сборов за рыбные промыслы и соляных сборов. Кроме того, особую тревогу вызвала вполне реальная перспектива полной утраты доходов от экспорта рыбьего клея. Как стало известно из английских газет, правительство Великобритании обещало крупную награду изобретателю состава, не уступающего по своим свойствам закупаемому в России рыбьему клею.
Однако доходы казны, по мнению Воронцова, вовсе не являются определяющим критерием благополучия и богатства. Здесь он, по существу, смыкается в своих рассуждениях с Д. В. Волковым, формулируя один из своих главных постулатов: «Государство то всегда богато, котораго жители богаты, и которые в случаи надобности, какие бы ни возложены на них подати, заплатить бы могли без отягощения. В обогащении народа состоит государственное богатство». Отсюда проистекал и общий практический вывод: «Почему кажется полезнее казне претерпеть в десяти тысячах рублях убыток, нежели десять тысяч семей раззорить до основания, так что оные в случаи нужды не в состоянии будут помочь государству ни сами собою, ни деньгами»[107]. Более частные рекомендации предусматривали уничтожение рыбных откупов и возвращение их в ведение магистратов, причем не только в Астрахани, но и во всех других местах, где существовала или могла возникнуть подобная практика; снижение цен на добываемую в близлежащих от Астрахани озерах соль; установление твердых внутренних (не выше 7 руб. пуд) и экспортных (не выше 12–15 руб. пуд) цен на рыбий клей.
Таково мнение Р. И. Воронцова, якобы одного из наиболее реакционных идеологов абсолютизма середины XVIII в. по определению С. М. Троицкого. Мнение, почти во всем совпадающее с взглядами Д. В. Волкова, выразителя либеральных настроений в дворянско-аристократической среде.
Расхождения же между ними, пожалуй, наиболее отчетливо выражены лишь по вопросу о роли и месте государства в экономической жизни (вернее, казны, поскольку тот и другой намеренно избегали ставить знак равенства между казной и государством). Правда, если Волков давал однозначно негативную оценку казенно-государственному участию, то Воронцов хотя и не определил внятно своего отношения, но, судя по отдельным высказываниям, явно склонялся к сохранению за казной доминирующих позиций. Так, затронув вопрос о необходимости открыть дорогу экспорту русского железа и стали «… как в Персию, так и в другие земли, окружающия Каспийское море…», он счел необходимым, «…чтобы оные выпускаемы были только на казенной щет и из казенной суммы…»[108]. Кроме того, целесообразным признавалось установление контроля за ценами со стороны казны.
В заключение хочется обратить внимание на следующее. Эпизод с возникновением во второй половине 1750-х гг. трех российских внешне торговых компаний, наделенных монопольными правами, можно счесть в известной мере случайным. В том смысле, что он не соответствовал логике экономического развития страны последних лет. И сама деятельность этих компаний, как и ее практические результаты, вскоре это наглядно продемонстрировали.
Ничем не обоснованное предоставление торговых преимуществ узкой группе лиц и не могло привести к иным последствиям. В условиях неуклонного численного роста и влияния торгово-предпринимательской прослойки, особенно в городах, наносимый ей ущерб неминуемо затрагивал жизненно важные интересы многочисленного посадского населения. В крупном пограничном форпосте, каким являлась Астрахань, по первой ревизии в посад было записано 1660 душ муж. п., по второй – 1891[109]. При этом наблюдался процесс пополнения посада за счет выходцев из соседних государств, особенно Армении. Тому способствовало русское правительство, всячески поощрявшее переселение иностранцев и принятие ими российского подданства путем предоставления различных гарантий и льгот. В результате к концу 1740-х гг. на территории Астрахани существовало несколько достаточно крупных и устойчивых колоний-поселений. Самая крупная, армянская, насчитывала 776 душ муж. п., Бухарская слобода – 469, Гилянская – 178, Агрыжанская – 109, Индийская община – 76[110]. Не менее четверти жителей в каждой из них занимались торговлей, а в индийской общине – почти все. Среди армян, приток которых в Астрахань особенно активизировался после 1735 г., численность участников торговых операций к 1750 г. увеличилась в 4,5 раза, а объем торговых оборотов вырос почти в 12 раз[111].
Конечно, если принимать во внимание исключительно статистические показатели, то на общем фоне всей русской внешней торговли удельный вес торговых оборотов с Персией и Закавказьем выглядел весьма скромно. В 1740-е гг. он не превышал 1 %, а в денежном выражении в наиболее благоприятные годы достигал 500–600 тыс. руб. без учета европейской транзитной торговли через Россию[112].
Тем не менее для пограничной зоны, крупнейшим центром которой являлась Астрахань, значение торговли, в том числе внешней, трудно переоценить. Однако правительство России неожиданно решилось на весьма опрометчивый шаг, предоставив исключительные привилегии трем компаниям. Оно не посчиталось с интересами местного торгово-промышленного населения, а также купечества «низовых» российских городов, не замечая или не захотев заметить возможные последствия. А они вскоре дали знать о себе упадком внеш ней торговли с восточными странами, резким снижением доходов ее участников и реальной угрозой ухода значительной части торгово-промышленного населения в сопредельные государства.
Чем руководствовалось российское правительство, пойдя на такой шаг? Формально оно отстаивало идею Петра I о пользе торговых компаний, ссылаясь на императорский указ Коммерц-коллегии от 8 ноября 1723 г.[113] Если обратиться к тексту самого указа, то не трудно заметить, что в нем мысль Петра сформулирована в виде краткого и конкретного практического указания, а не в общей форме. К тому же она имела рекомендательный характер: «…Умножать торги, где потребно будет, компаниями, и партикулярно все компании в чужия места, а особливо в Гишпанию и Португаллию, сколько возможно неголосно делать, дабы лишним эхом вреда вместо пользы не было». Указ также говорил о пользе «принуждения» купцов, о чем свидетельствовал опыт голландской Ост-Индской компании. Под принуждением понималось оказываемое на купцов давление с целью обязать к вступлению в компании и внесению каждым участником пая, без которого никому «…чина не дадут, пока пай свой во оную не положит».
107
РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 1168–1168 об.
108
РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 1169.
109
Юхт А. И. Торговля с восточными странами и внутренний рынок России. С. 55.
110
Его же. Русско-восточная торговля в XVII–XVIII вв. и участие в ней индийского купечества // История СССР. 1978. № 6. С. 47.
111
Его же. Торговля с восточными странами и внутренний рынок России. С. 62–63.
112
Юхт А. И. Торговля с восточными странами и внутренний рынок России. С. 48–52.
113
ПСЗ. Т. VII. № 4348.