Страница 6 из 18
Кокаин смял мой размягченный алкоголем мозг в кашу, а затем со всей силы ударил по нему гигантским молотом.
Как многие мои сверстники в начале 1980-х, я воспринимал кокаин как безопасное, хотя и дорогое средство усилить и продлить удовольствие. Мы с друзьями обычно делили между собой грамм за сто долларов, а потом пили и танцевали всю ночь. Мне нравилось, что кокаин наделяет меня сверхспособностями к выпивке: я мог выпить упаковку пива и все, что поставят передо мной: рюмки с текилой, бокалы с «Камикадзе», что угодно – и оставаться при этом на ногах.
Моим друзьям тоже нравились кокаин и выпивка, но вскоре я понял, что в одном отношении мы отличались. Через какое-то время они вспоминали, что им нужно писать доклады, готовиться к занятиям и сдавать экзамены. Они говорили, что с них хватит, и уходили спать, оставляя меня одного, теряющегося в догадках, что на них нашло. Два часа ночи, три часа, четыре – а я все зажигал.
Вскоре мне перестало хватать грамма. Чтобы поддерживать свой запас, я стал торговать кокаином. Сначала продавал его только членам своего братства и близким друзьям. Затем осмелел и продавал уже друзьям друзей, а под конец любому, кто ко мне обращался. Я повторял себе, что продаю не ради наживы, не ради того, чтобы купить крутую тачку или модные шмотки. Я продавал кокаин, чтобы покупать кокаин. Мне просто нужно было немного больше.
Конечно, чем больше наркотика проходило через мои руки, тем больше я его потреблял. Я жил в комнате общежития братства один, и никто не знал, дома я или нет. Днем я часто оставался у себя, пил и употреблял наркотики, а ночью выходил и шел куда-нибудь развлечься с компанией. Оценки мои снизились, я перестал ходить на занятия.
Загулы прекращались, только когда у меня заканчивались деньги и наркотики. Страдая от похмелья и угрызений совести, я обещал себе, что такое больше не повторится. Клялся, что соберусь с силами, стану правильно питаться, возьмусь за учебу. Затем почти всегда надевал кроссовки и отправлялся на пробежку. Это был шаг номер один в моем предполагаемом перерождении.
Я все двигался и двигался по кругу. Бег был моим наказанием.
Еще не до конца протрезвев и проведя много времени без сна, натягивал на глаза козырек бейсболки и выскальзывал из двери общежития братства. Пройдя между зданиями кампуса и кладбищем, я выходил на легкоатлетический стадион с голубой беговой дорожкой. Там я бегал словно в трансе, подтягивая вверх колени, размахивая руками и устремив взгляд вперед. Часы на башне университета звонили каждые четверть часа, а затем отбивали час. Приходили и уходили другие бегуны, а я все двигался и двигался по кругу. Тридцать, сорок, пятьдесят кругов, пока легкие не начинали гореть, а ноги отниматься. Чем серьезнее были мои запои и загулы, тем тяжелее было бегать. Чем тяжелее было бегать, тем сильнее я себя заставлял. Когда я наконец останавливался, то пил из фонтанчика, пока желудок не выворачивало наизнанку, а потом отходил в кусты и блевал, пока не начинало болеть горло. Я понимал, что заслужил эту боль. Я ненавидел себя за свою никчемность. Бег был моим наказанием.
Глава 3
Я пила, потому что хотела утопить свои печали, но потом эти сволочи научились плавать.
Мое падение не прошло незамеченным, и члены братства согласились с тем, что я оказался по уши в дерьме. Я задолжал много денег своему поставщику наркотиков и слышал, что полицейские уже заинтересовались мной. Мой друг Джимми без моего ведома позвонил моему отцу и посоветовал ему забрать меня, иначе может произойти что-то плохое.
Я только что вернулся с одного из своих загулов и отдыхал, когда в мою комнату без стука вошел отец. Он оглядел меня и покачал головой. Я понимал, какое зрелище предстало перед его глазами. Небритый и немытый бродяга с красными глазами и в рваной одежде. Я отвернулся и принялся складывать свои вещи в сумку. Не говоря ни слова, мы с отцом загрузили вещи во взятый напрокат автомобиль и поехали в аэропорт. С университетом было покончено.
Когда отец вместе со своей женой Молли и моей сводной сестрой Диной перебрался в Кармел в Калифорнии, я поехал вместе с ними. Как раз это мне и было нужно, по всеобщему мнению: начать все с нуля. Молли с отцом купили два кафе-мороженых «Баскин-Роббинс» в Монтерее и взяли меня управляющим. Я отправился на подготовку персонала в Бёрбанк – в «школу мороженого», как я ее называл, – и вернулся через две недели с документом, в котором официально именовался декоратором тортов.
Я был благодарен отцу за то, что он дал мне возможность исправиться. Он поверил в меня, и мне не хотелось его подводить. Какое-то время все шло хорошо, а потом, по непонятным для меня самого причинам, снова появилось напряжение и некая гложущая потребность. Поборовшись несколько недель с непреодолимой тягой, я все-таки поддался ей и снова взялся за свое. Я взял триста долларов из кассы «Баскин Роббинс», купил кокаин, продал достаточно, чтобы вернуть деньги, а остальное вынюхал и не спал всю ночь. Под утро я вернулся и положил необходимую сумму в кассу. Потом повторил это несколько раз, а под конец перестал возвращать деньги. Я понимал, что поступаю гнусно, но ничего не мог с собой поделать.
Я оказался по уши в дерьме, и с университетом было покончено.
Однажды утром отец вошел в кафе, когда я в служебном помещении подсчитывал выручку и составлял отчет, готовясь к открытию.
– Привет, – сказал я.
– Я знаю, чем ты занимаешься.
Я поднял голову.
Губы его были плотно сжаты.
– Думал, ты образумишься, но похоже, что нет.
– В чем дело? Я же здесь, на работе. Как раз вовремя.
– Вечно с тобой одно и то же. Никак не можешь исправиться, – сказал он, не сводя с меня глаз.
– Нет, – я перевел взгляд на свои руки. – Похоже, что не могу. Извини.
Я прошел мимо него, положил ключи и бирку с именем на прилавок и вышел через главный вход.
Я сбежал в Чапел-Хилл, чтобы повидаться со старыми знакомыми, которым удалось остаться в университете – пусть это и была дополнительная шестилетняя программа. Ночью на вечеринке в братстве я познакомился с Пэм Смит. Я только что вернулся с «пивного забега» – каким бы «утрескавшимся» я ни был, я почти всегда успевал добежать до магазина «Happy Store» и купить упаковку из двенадцати банок в самый последний момент. Пэм подошла ко мне, робко улыбаясь, словно уже знала какую-то мою тайну. Она попросила пива, а я обрадовался, что можно поделиться с ней своими запасами. Пэм стояла передо мной – стройная, с каштановыми волосами до плеч и ясными глазами даже в два часа ночи. Короткие шорты нисколько не скрывали загорелые спортивные ноги. Я открыл зашипевшую банку и протянул ей. Когда она поднесла свою руку, я почуял легкий цветочный аромат – приятный, но не слишком навязчивый.
Она сказала, что собирается год поработать, чтобы заплатить за последний курс обучения в университете и получить степень по биологии. Я сказал, что нахожусь «временно в поисках работы». Пэм родилась в Области залива Сан-Франциско, но вскоре ее родители переехали в Северную Каролину, и она с детства мечтала поступить в местный университет. Следующие несколько дней мы провели вместе. Она от души смеялась над моими шуточками о местных жителях – «дегтярных пятках», как их называли. Ее бабушка жила в Сан-Франциско, и Пэм иногда ее навещала. Я сказал, что она может навестить и меня, когда в следующий раз поедет на запад.
Я начал с чистого листа, но снова поддался непреодолимой тяге и взялся за свое.
Примерно через неделю после моего возвращения в Калифорнию Пэм позвонила, сообщила, что купила билет на самолет, и сказала, что хочет встретиться со мной. Я удивился и обрадовался.
Некоторое время Пэм жила у меня, в моей крохотной однокомнатной квартире в Кармеле. Однажды вечером мы отправились в бар «Джек Лондон», где я был постоянным посетителем и бармен достаточно хорошо меня знал, чтобы не выгонять за то, что я торчу на табурете за стойкой гораздо дольше, чем следовало бы. Мы ели рыбу с картошкой и пили «Шардоне» из округа Монтерей. Мне хотелось заказать больше вина, но я сдерживался. После ужина, взявшись за руки, мы ходили босиком по холодному песку на пляже Кармел-бич. Мы восхищались большими роскошными домами, нависавшими над скалами и водой, и представляли, каково это – просыпаться каждое утро и видеть перед собой такую красоту. Наши отношения казались такими нормальными и прочными, какие редко бывали у меня в жизни. Мне всегда казалось, будто я свисаю на тонкой нити и все в моей жизни хрупко и нестабильно. Поэтому мне было приятно, что мной заинтересовалась такая совершенно нормальная девушка.