Страница 52 из 57
Голос из динамика: А расскажите, как вы обманом заставили гражданина Буратино закопать золотые на пустыре.
Алиса: Я испугалась, что, Базилио отнимет у богатенького Буратино денежки и сделает его бедненьким и посоветовала ему эти денежки зарыть в землю. А этот негодяй Базилио, пытками выудил из меня мой план, проследил за Буратино и обокрал его.
Базилио: Врешь негодяйка. Это ты украла золотые Буратино, а меня оглушила и связала, что бы я не мешал тебе грабить бедненького Буратино. А пока я валялся без сознания, ты привязала к моему хвосту консервную банку.
Алиса: Ты сам привязал себе к хвосту эту банку.
Базилио: Это почему это сам?
Алиса: Потому что ты мазохист!
Базилио и Алиса снова начинают потасовку. Клочками летит серая и рыжая шерсть. К драке присоединяются конвоиры, трактирщик, и другие персонажи сказки...
Из динамика доносится песня A far l'amore comincia tu и потасовка прекращается сама собой переходя в общий заключительный танец.
"Мэтэдзаси" моно-спектакль
Эту историю, мне рассказал японский историк, она подвигнула меня, как танкиста, написать данное эссе. Потом это переросло в моноспектакль.
Меня зовут Акиро Кудзомо, я из рода Акиро Кудзомо, клана Симадзу и назван в честь прадеда, который во время войны Босин ударил веером в живот* командира отряда, который приказал им сложить оружие перед врагом. А когда командир отказался совершить сепукку, мой прадед отрубил ему голову. После боя, который его отряд выиграл, хотя и потерял две трети бойцов, прадед обратился с нижайшей просьбой к Императору о разрешении прибегнуть к сеппуку, так как, по сути, он нарушил приказ. Был чести, и прадеда оправдали, так как за него поручился сам император. Такова была семейная легенда. Мой прадед и дед были настоящие самураи, и дед много мне рассказывал про самурайскую честь и кодекс Бусидо. И я вынес из этого главное...
Надо быть преданным Императору и относиться к любому оружию, врученному Империей, как к родовой катане.
Мой отец хоть и был по крови самураем, но сошел с тропы предков, и, женившись на дочери торговца тканями, вошел в дело тестя, и весьма в этом преуспел. А я записался добровольцем в танковую школу, воевал на танке Ха-го* в Китае, получил чин гунсо*, был тяжело ранен и после госпиталя переведен в запасной танковый полк в Метрополию на должность инструктора по радиоделу.
И вот наступил проклятый сентябрь, в школе ходили слухи, что указ императора о капитуляции подложный, что императора держат в плену предатели, что на Окинаве и в Китае до сих пор идут бои и что нельзя допустить высадки гайдзинов на острова.
Ранним утром меня, дзюнъи* Камицу и готё* Акахиту вызвал к себе командир школы шо-са* Агимицу. Он подтвердил, что указ о капитуляции - это фальшивка гейдзинов и наших предателей, что император в плену, но его обязательно освободят офицеры верные присяге. И приказал нам полностью заправить и загрузить боеприпасами штабной танк, и выдвинуться к шоссе у бамбуковой рощи. Как только на шоссе появятся две легковые машины с гайдзинами, эскортируемыми предателям из военной жандармерии, мы должны будем расстрелять эту колонну. Там едут те, кто должен убить императора, и наша задача его спасти. Агимицу с тремя оставшимися танками ударит по штабу округа, где так же окопались предатели, и отвлечет этим от нас внимание. Шо-са, говоря все это, шел красными и белыми пятнами, у него дергалась щека. После контузии на Филиппинах, это означало у командира крайнюю степень волнения.
Мы прокричали "Тэнно банзай!", отдали честь и направились в танковый бокс выполнять приказ командира.
Бамбуковая роща этим утром была прекрасна. Я даже сочинил танку на тему одинокого Ха-го.
Шелест бамбука
Опять шептался с луной.
А одинокий танк
Продолжает путь воина.
Императору банзай.
Когда мы, проехав через рощу, приблизились к шоссе, дзюнъи Камицу, приказал остановить танк и заглушить двигатель, а потом обратился к экипажу. Он сказал, что Агимицу явно сошел с ума, что речь императора по радио слышали все, и надо дождаться колонну и доложить обо всем жандармам, именно в этом он видит наш долг. Акахиту сразу его поддержал, а я задумался...
Мой долг - выполнять приказ императора, а император приказал капитулировать. И мой же долг повиноваться старшему командиру, а он приказал уничтожить колонну. То есть, что именно я бы не сделал, кодекс бусидо будет нарушен, и выход только один - нам всем надо сделать сепукку и тогда наша честь будет спасена. Когда я сказал об этом экипажу, Камицу назвал меня бакой*, а Акахиту - ахо*.
Камицу стал открывать башенный люк, а я вспомнил сразу две вещи. Во-первых, то, что я по секретному приказу шо-са Агимицу неделю назад оборудовал этот танк секретной системой "Разбитая яшма", то есть - вмонтировал вместо ящика с инструментами мощный заряд взрывчатки, превратив танк в сухопутного камикадзе. А, во-вторых, вспомнил слова своего деда о том, что моей самурайской катаной является любое оружие, врученное мне Империей. И я понял, что будет моим Кусунгобу. Плунжер взрывателя был рядом с моей рацией, я нажал его, и за мгновение до взрыва пожалел, что у меня нет с собой веера, дабы традиции были бы соблюдены полностью.
Касание веера, может быть подобно стали,
Коль самурай своею честью дорожит.
И шум бамбука будет громче лязга гусениц.
Мэтэдзаси сверкнет, блестя, как роса на сакуре,
Справедливость и честь сольются в огне,
И в лунный свет уйдут танкист и танк.
ПРИМЕЧАНИЯ
Касание веером живота - традиция по принуждению к харакири провинившегося самурая.
Сепукку - харакири, ритуальное самоубийство самурая, путем вспарывания живота.
Ха-го - основной японский танк Второй мировой войны. Выпущено 2348 штук. Экипаж три человека. Вооружение: пушка Тип 94 - 37-мм. и два пулемета Тип 91 - 6,5-мм.
Бака - черепаха (яп). Считается весьма циничным ругательством.
Ахо - придурок (яп).
Кусунгобу - японский ритуальный кинжал (синонимы: ёроидоси, танто, мэтэдзаси). Используется для ритуального самоубийства самурая, харакири (сепукку).
Шо-са - майор японской Императорской армии.
Дзюнъи - прапорщик японской Императорской армии.
Гунсо - сержант японской Императорской армии.
Готё - капрал японской Императорской армии.
Тайна красной жемчужины. Сценарий
Хотя до казни было еще часа два, но Ратушная площадь уже была битком набита горожанами, ведь это была не простая казнь. Уже лет тридцать, как ведьм в Герольцингене не сжигали публично. Толпа зевак шумела и напирала, и ратушные стражники, стоявшие шпалерами, с трудом справлялись с её напором. Шатер бродячего театрика не стали убирать с площади, его использовали как трибуну для знатных гостей, на сцене установили кресла и там уже рассаживался местный бомонд. Еще одно оцепление, на этот раз из копейщиков личной алы наместника, окружало эшафот. А на чердаках некоторых домов, прятались лучники из княжеской роты арчеров. Начальник городской стражи был предусмотрительным человеком, хоть и мстительным, и именно его мстительность, привела сегодня на костер Элен Гаал, самую красивую девушку в городе, да и, пожалуй, в княжестве.