Страница 49 из 57
Но всё-таки главное это то, что в 1902 году я встретил Наташу, изучавшую в Сорбонне курс истории искусств. Бывшая институтка, отчисленная из Института Благородных девиц за революционную деятельность, она подарила мне двух сыновей и была всегда добра со мной. И даже не ревновала к Фриде.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЯМ II
Меня зовут Наталья Ивановна Седова я профессиональная революционерка. Именно за революционную деятельность меня исключили из Харьковского Института благородных девиц, а потом Судьба закрутила меня в своем причудливом танго. Эмиграция, Париж, Сорбонна, работа в Искре с Ульяновым. А когда в 1902-м году в дверь моей квартиры постучался Юлек Мартов, я не знала что это опять стучится рука Судьбы. Юлек познакомил меня с политическим эмигрантом Львом Бронштейн, по новому паспорту Троцким. Так я познакомилась с моим Демоном. Я всегда была с ним и подарила ему двух сыновей, но он как и его Врубелевский прообраз, был одиноким потруберанцем, над огненной лавой окружающей его жизни. Я спокойно отнеслась к его роману с Фридой, я понимала, что его темперамент всегда будет требовать большего. Тем более, что я уже чувствовала шаги палачей Гуталина. Когда банда Сикейроса, строча из своих страшных пулеметов во все стороны, ворвалась в наш дом, я успела сбросить Льва с кровати и закрыть собой, и пули прошли мимо. Но я чувствовала, что это не конец, что Красный Молох, обязательно убьет одного из своих Отцов. Он тоже чувствовал это, хотя каждое утро с надеждой повторял как некую мантру, фразу: 'Видишь, они не убили нас этой ночью'. Но роковые иды августа состоялись,токо судьбы блеснули ледорубом Меркадера. Наших детей Коба тоже не пощадил. Сергея расстреляли в НКВД в 1937, а Льва коварно зарезали на операционном столе в Парижской клинике Так и случилось
1910 год. Балканы
В 1910 году, в качестве личного корреспондента газеты 'Киевская мысль' и меньшевистского листка 'День', я отправился в кипящий войнами Балканский котел, в этот 'Пороховой погреб' Европы. Там я работал под псевдонимом Антид Ото (antidoto (ит.) - 'противоядие'). Естественно первое что я сделал, так это разоблачил в серии статей 'панславянскую комедию' Павла Милюкова, доказав, что идеи этого кружка идеалистов, не имеют с реалиями ничего общего. Я начал тогда понимать, что такое весь этот гигантский вес Молоха Войны, и то что грамотное управление Войной доступно, отнюдь не всем Монархам и Политикам. Что бы они не говорили, главное в Войне это деньги и именно деньгам война и служит. Но что является архиважнейшим, так это то, что война, легко может перейти в революцию, и главное найти в войне тот момент, когда она может начать служить Мировой Революции и тогда уже все средства будут хороши. Я наблюдал мобилизацию в Болгарии и буквально физически ощущал, бессилие масс перед историческим фатумом и даже ощущал боль за эту человеческую саранчу, которую везут на истребление, причем на истребление бессмысленное. Но что я понял тогда безусловно, так это то, что при правильной мотивации, мобилизацию можно провести в любой исторической ситуации.
1917 год. Канада. Галифакс
Я прибыл в Галифакс на пароход "Христианиа-Фиорд", следующим в норвежский Берген. В России началась революция и я должен был быть там, пришлось, правда пережить неприятные часы в Российском Консульстве, но, тем не менее, бумаги мне оформили, я не удержался и похвалил их за убранные портреты Николашки в присутствии. Со мной ехала семья и верные соратники: Мельничанский, Романченко, Мухин, Фишелев, ну, и конечно, мой верный Чудновский. В Нью-Йорке мне устроили бурные проводы в зале "Гарлем Ривер Парк Казино", я призвал американцев сбросить проклятое гнилое капиталистическое правительство и построить мир социального равноправия. Меня провожали в порт сотни восхищенных людей, а на борт парохода меня внесли на руках. Уже в каюте Чудновский предупредил меня, что за нами ведет слежку сотрудник агентства "Nord Suede" и это скорее всего некий Андрей Калпашников, сотрудник Русского МИДа, и все это чревато неприятностями. Так это в результате и оказалось.
Когда "Христианиа-Фиорд" прибыл в Галифакс, на борт ворвалась команда военных матросов с HMS крейсера "Девоншир". На причале стояла еще целая толпа британских моряков во главе с адмиралом. А ворвавшиеся в мою каюту королевские морские пехотинцы, во главе с лейтенантом М. Джонсом, попытались меня скрутить, причем при этом они кричали, что я проклятый немецкий шпион. Но революционеры никогда не сдаются. Как же я себя свободно чувствовал тогда. Я раздавал лаймиз сообразные моим скромным силам удары, одного из них, самого наглого, я укусил за руку, а мой одиннадцатилетний сын Лев Седов сам ударил этого британца, и при этом спросил меня: "Ударить его ещё, папа?". Но толпа англичан оттеснила мальчика от меня, а лейтенант Джонс, схватил меня за волосы и заломил мне голову назад. Только вшестером, держа меня за руки и за ноги, лаймиз смогли со мной справиться.
В участке, куда меня доставили, я был обыскан, полностью раздет, дактилоскопирован и, по-моему, даже бертильонажирован, после чего мне торжественно объявили мои антропометрические данные (будто я не знал их до этого). После чего меня и моих товарищей препроводили в солдатский лагерь военнопленных, в городе Амхерст, в здании бывшего завода, где содержали немецких моряков, спасшихся с подбитых субмарин. Комендант лагеря, полковник Артур Генри Моррис, объявил заключенным и охране, что я и мои друзья - опаснейшие для нынешнего русского правительства и прочих правительств Антанты революционеры, несущие развал и анархию. Я быстро нашел общий язык с немецкими товарищами, тем более, что я стал переводчиком единственной лагерной газеты, Halifax Chronicle. Мои революционные речи имели такой успех среди германских пролетариев, что сэр Моррис приказал посадить меня в карцер, который тут заменяла бывшая печь для обжига кирпича. Когда британцы были вынуждены нас освободить, немецкие военнопленные бурно мне аплодировали, а лагерный оркестр играл "Интернационал".
20 апреля нас посадили на датский пароход "Хелиг Олав", я погрозил кулаком британским офицерам, остававшимся на берегу, пожелал им скорейшей пролетарской революции в Британии и повернулся к берегу спиной. Впереди была Революционная Россия.
И, кстати, британцам, за эту задержку я должен быть благодарен. Пароход "Христианиа-Фиорд", с которого нас ссадили в Галифаксе, позднее был потоплен германской субмариной. Судьба уже начала охоту за мной.
1917 год. Петроград
Революция - это буря, и если ты становишься ее частицей, то сначала тебе удается все. Приехав в Петроград, я сразу окунулся в эту бурю и стал работать с массами. Я заметил, что буквально за минуты взрываю любую аудиторию. Помню, как на каком-то заполошном митинге на Кадетской линии, перед университетом, когда толпа маргиналов, слегка разбавленная матросами, уже согнала с трибуны трех агитаторов и собралась было идти громить университет в поисках заспиртованных препаратов, на трибуну взлетел я и сходу обложив их чем-то вроде малого боцманского загиба, окончательно привел толпу в восторг фразой о том, что - "Всякая революция делается для того, чтобы воры и проститутки стали философами и поэтами". И уехал под восторженный рев пролетарских масс. На самом деле управлять массами не очень-то и сложно, ведь в широком материалистическом и диалектическом смысле марксизм является применением дарвинизма к человеческому обществу. То есть те же рефлексы и инстинкты.