Глазурь

Фигуры в капюшонах пробираются сквозь толпу. На месте их лиц серые пятна, словно кто-то протер пальцем по экрану. Теперь я понимаю, что их серые шарфы были для защиты от наблюдения.

— Вы должны были арестовать этих парней, а не меня, — говорю я.

Детектив Ли улыбается, и громкость на планшете увеличивается.

Крошечные динамики воспроизводят искаженный голос.

— Да! Давайте все бросать вещи. Вот как вы добиваетесь перемен. Вот как вы доносите свои мысли!

С трудом узнаю свой собственный голос. Изображение на экране замирает на моменте, когда я собираюсь что-то бросить в толпу. Одна моя рука вытянута передо мной, другая готовится выпустить свою ракету. Я похожа на ту картину Бэнкси в галерее Тэйт.

— Вы знаете, какое наказание предусмотрено за подстрекательство к насилию?

Я смеюсь, откинувшись в своем кресле, это, должно быть, какая-то проверка. Это не может быть серьезно. Я смотрю на его лицо. Он выглядит очень, очень серьезным.

— Я никого не подстрекала. Это был сарказм! — говорю я, наклоняясь вперед.

— Это не звучало саркастически. И сразу после того, как ты подбивала толпу, случилось это.

Изображение снова оживает: парни в черном начинают бросать бутылки в толпу, и все начинают кричать.

— Нет, вы отредактировали это. Все случилось не так. Я не говорила им начинать.

— Ну, мисс Куинн, выглядит это определенно так. Поэтому скажите мне, что вы знаете об этих анархистах?

— Ребята в масках? Не имею ни малейшего понятия.

— Они члены НФ. Что вы можете рассказать мне о вашей связи с ними?

То, как Зизи громко вдыхает, когда он говорит эти две буквы, пугает меня больше, чем что-либо до этого.

— Зизи, это бред, понимаешь? Я даже не знаю, кто или что такое НФ!

Ее лицо бледнее, чем обычно, когда она смотрит на воспроизводимый, на маленьком экране бунт.

— Ох, Петри, разве я не говорила тебе, что насилие — это не выход?

— У Петри были проблемы с насилием в прошлом? — спрашивает Ли.

— Что? Погодите, нет.

— Ах да, вижу. Три сообщения о драке в школе.

— Это частная информация, вы не имеете права ее использовать! — кричу я, махая рукой перед его лицом, чтобы оборвать его канал. Это ничего не меняет.

— Все государственные школы проводят политику обмена информацией. У меня здесь все ваши файлы, Петри. И выглядит все это не очень хорошо.

— Я говорила тебе, что должна ходить в частную школу, — огрызаюсь я, глядя на Зизи. — Но нет, ты хотела дать мне настоящее образование! В реальном мире.

Я делаю в воздухе иронические кавычки вокруг слова «реальном». Вообще-то я никогда не хотела ходить в частную школу. Но прямо сейчас я выбираю именно это.

— Как ты можешь так поступать со мной? — говорит Зизи, держа руку у сердца.

— Почему нет? Ты всю мою жизнь так со мной поступаешь!

Ли перебивает нас, пока все не вышло из-под контроля.

— Мое начальство хочет, чтобы я выдвинул обвинения.

— Конечно же в этом не будет необходимости, — говорит Зизи, вся такая сладкая и гладкая, голосом, который она использует в разговоре со своими коллегами-директорами прямо перед тем, как начать кричать. — Моя дочь не представляет опасности для общества. Она просто увлеклась сгоряча.

— Ничего я не увлеклась! — говорю я. — Это была шутка! Шутка! Почему вы этого не понимаете?

Картинка еще больше увеличивается, и ролик воспроизводится по кругу. Мое лицо ярко-красное, изо рта брызжет слюна. Выгляжу я, как сумасшедшая.

Я роняю лицо на руки и испускаю вздох разочарования.

— Ну, может быть и так, но ваши действия не проходят бесследно. Надеюсь, вы понимаете это, юная леди.

Я смотрю на него сквозь пальцы.

— Послушайте, поскольку это ваше первое правонарушение…

Внезапно дверь распахивается без стука. Ожидаю увидеть адвоката Зизи, когда…

— Макс! — ахает Зизи. — Что ты здесь делаешь?

Она выглядит смущенной, даже злой.

Меня это не волнует. Облегчение овевает меня, словно теплый ветерок. Макс так действует на меня. Вообще-то на всех. Когда он входит в комнату, там становится спокойнее, счастливее. И не только потому, что он создатель и главный исполнительный директор Глазури, но и потому, что есть в нем что-то такое, что заставляет людей чувствовать себя хорошо. То, как он говорит с тобой, заставляет чувствовать, что он по-настоящему слушает. Когда я была моложе, он был единственным взрослым, которого я знала, кто не относился ко мне как к идиотке. Кто не заставлял меня чувствовать себя так, будто я мешаю.

Он одет в свою обычную серую рубашку, серый костюм с красным платком, торчащим из верхнего кармана, хотя и без галстука: единственный признак того, что он только что с трансатлантического рейса. Он даже не выглядит уставшим, хотя его седеющая щетина выглядит немного менее аккуратной, чем обычно.

Я смотрю ему за спину, ожидая увидеть стаю сотрудников, которые везде следуют за ним. Но он один. Должно быть, я в еще более затруднительном положении, чем я думала.

— Детектив Ли, — говорит Макс, приближаясь к полицейскому и протягивая руку в кожаной перчатке.

Ли встает, скручивая планшет в тугую трубку.

— Как вы сюда попали?

— Я Максвелл Уайт, — говорит Макс в качестве объяснения. Это единственное объяснение, в котором он когда-либо нуждался.

— Да, я знаю, кто вы, — говорит Ли ледяным голосом. — Все в мире знают, кто вы, мистер Уайт.

— Тогда ладно, — говорит Макс, похлопывая Ли по плечу рукой в перчатке. Детектив отшатнулся, как будто прикосновение Макса ядовито.

Если Макс и замечает очевидную ненависть Ли, то никак не реагирует. Вместо этого он поворачивается ко мне.

— Петри, что ты сделала, чтобы так взволновать свою маму?

Зизи встает и целует Макса в обе щеки, ее губы не касаются его кожи, у Макса пунктик насчет микробов.

— Как полет из Гватемалы? — спрашивает она, холодно глядя на него. Что бы там между ними ни произошло, это было что-то серьезное.

— Долгий.

— Полагаю, мой адвокат рассказала тебе, что происходит? Напомни мне уволить ее.

Макс рассмеялся.

— А что происходит?

— Ничего, с чем я бы не справилась, — говорит она, играя со своим воротником. — Чепуха, состряпанная полицией.

Она смотрит в лицо Ли, продолжая говорить с Максом:

— Ты же знаешь, они всегда ищут в качестве козла отпущения кого-то белого, среднего класса, чтобы спрятать свой институциональный расизм. Они же не могут обвинить Райана МакМануса, мальчика, который организовал бунт…

— Протест, Зизи, — вмешиваюсь я. Осознание того, что это Райан сдал меня, шевелится в моем животе, как червь. — Райан организовал протест, — заканчиваю я неубедительно.

— В любом случае, они не могли арестовать интеллигентного мальчика-метиса, не так ли? Не тогда, когда им в шеи дышит расследование расовой дискриминации, — торжествующе заканчивает Зизи.

Не понимаю ее логики, они не арестуют Райана, поскольку он черный, потому что они расисты? Я даже не пытаюсь разобраться. Я могу понять, о чем она, только в половине случаев.

— Уверен, что полиция делает свою работу в меру своих возможностей на основании доступной им информации, не так ли, детектив Ли? — говорит Макс.

Ли не отвечает. Он медленно облизывает губы и причмокивает ими.

— Хотя мне интересно, почему протест расследует член Центрального полицейского подразделения киберпреступности?

— Вы из Подразделения киберпреступности? — говорит Зизи, лед в ее голосе плавится.

— У нас есть основания полагать, что НФ стоит за серией взломов на высоком уровне. Думаю, что как директор мультинациональной корпорации, — говорит Ли, играя собственными словами Зизи, — вы должны беспокоиться о таких вещах.

Он прав. Зизи беспокоится, только в прошлом месяце она разглагольствовала о том, что когда она была хакером, они во что-то верили. О том, что у них были манифесты и совесть. А теперь все, чего они хотят, — это сеять хаос. Она была не в восторге, когда я спросила, что думают ее старые приятели-хакеры о том, что она продалась и работает на их крупнейшую цель. Глазурь, в конце концов, — Святой Грааль для хакеров.