Страница 83 из 89
Эх, быстро сказка сказывается...
Пришла пора Свете в школу идти, и решила мать забрать ее к себе.
— Зачем? — говорили ей родители. — Неужели ты думаешь, что при твоем втором муже, абсолютно чужом ей человеке, она у тебя будет окружена большей любовью, чем у нас?
Но Шура оставалась такой же, как была в детстве, — невыносимой, несговорчивой. Забрала. Правда, на все лето привозила Свету и младшую дочку к бабушке Паше, отпуск себе устраивала. Как раз и Люба была там на студенческих каникулах, так что присмотреть за девочками было кому.
А через 7 лет Шура снова привезла Свету в Славгород насовсем — оканчивать среднюю школу, которой в их селе не было. Ну что, лучше, что ли, она ребенку сделала?
Потом и со Светой началось то же самое. Видимо, неблагополучие личной судьбы передается по наследству, — ранний брак, дети в самом начале студенчества. Не учеба, а муки... Муж, опять же, выбранный по страстям-мордастям, а не по уму. Короче, завез ее этот муж в Омсукчан, да еще вместе с двумя малыми детками, которые поднимались при Борисе Павловича и Прасковье Яковлевне. Те просили — не увозите их в холод и темень, оставьте с нами. Та... Куда там? Это был глас вопиющего в пустыне. Увезли.
Причем теперь не так Света упрямилась, как муж ее, прости господи, что покойника вспомнишь...
Вот и болела душа у Бориса Павловича: как они там, что едят, где спят?
Ну, виделись родственники с мальчишками, Сергеем и Алешей, в среднем раз в полгода — то они сюда в отпуск приезжали, а то к ним ездили. Сначала Борис Павлович дорожку протоптал, а на второе лето Шура ездила.
Летом, да еще со стороны глядя, так оно вроде хорошо там было... Но это, конечно, не так. Рассказывала Света про морозы в 50°, так что долго там наши экспериментаторы не выдержали, вернулись домой. Ну, попробовали, и ладно...
Назад они возвращались на машине, всю Сибирь проехали, все красоты и уникальные места видали. Да разве такие малые дети запомнили это? Думаю, что нет.
Дальнейшую их историю пусть они пишут сами. Там отдельная книга получится.
Встреча в Ташкенте
Отец Бориса Павловича, сразу как увидел в Запорожье свою жену постаревшей и опустившейся, понял, что той Саши, которую он любил и берег, больше нет. Та Саша переродилась, невозвратимо растворилась в низкой жизни, соединилась там с иным миром и стать прежней никогда не сможет. Между ним и ею встало наличие у нее ребенка — общей плоти с другим мужчиной. Он не принимал ее принадлежности новому мужу, его кости, его чужеродному запаху и закону в крови. Это разделило их непреодолимо, сделало чужими навсегда.
Да, он помнил, что сам советовал ей уйти в другую среду, выйти замуж... Он помнил это, помнил! И она все сделала по его советам. Но теперь, когда он въяве столкнулся с тем, к чему привели Сашу его советы, он принять этого не мог. Слишком всё оказалось неприятным.
Он ни в чем Сашу не винил, боже упаси! Он только не хотел беспокоить ее, тревожить ей душу. Она нашла какое-то равновесие в своем новом положении — и хорошо, и пусть живет...
Павел Емельянович понимал, что сам неправ, что такой брезгливостью он снова предает жену, как предал азартными играми, но ничего с собой поделать не мог. Одно дело он брал ее в жены девушкой, от состоятельной матери, и совсем другое теперь...
Вернувшись в Макеевку, он нашел себе молодую одинокую женщину... и попытался создать с нею вторую семью. Попытка не удалась — никто из женщин не мог заменить ему Сашу, и он дальнейшие стремления прекратил. Однако вскоре началась война, и он эвакуировал эту женщину вместе со своими сестрами в Узбекистан, поскольку она уже была беременной. В дальнейшем он о ней не заботился...
А она в эвакуации как-то устроилась, родила девочку, которую назвала Екатериной. В то время, когда Екатерина-младшая появилась на свет, Павел Емельянович был уже Дмитрием Емельяновичем Якубой, и Екатерина-младшая при рождении получила имя Екатерина Дмитриевна Якуба.
Екатерина Дмитриевна выросла, вышла замуж за кадрового военного и продолжала жить в том же городе, где появилась на свет, где схоронила мать. Вот только детей у нее не было, как и у ее родной тети Като. После нескольких попыток родить она подобрала чужого ребенка — девочку: вырастила, воспитала. Кажется, даже дала образование. Имени той девочки никто в памяти не сохранил.
Муж Екатерины Дмитриевны, тоже Борис, был старше ее, так что, по-видимому, она была у него не первой.
Поскольку мать Екатерины Дмитриевны общалась с Като и Марой, сестрами Павла Емельяновича, то от них знала о наличии у него первой семьи и двух детей — Людмилы и Бориса. Об этом она рассказала своей дочери. Так что Екатерина Дмитриевна знала, что у нее есть родные — сестра и брат. В зрелые годы она потянулась к ним, захотела увидеться. У нее были их адреса, и она им написала.
Но Людмила Павловна в то время уже жила вне Славгорода и послания того не получила, а Борис Павлович откликнулся. Екатерина Дмитриевна пригласила его к себе в гости.
В советское время государство кроме приличной пенсии, которой хватало на жизнь и даже на небольшие сбережения, раз в год предоставляло пенсионерам еще одну оплачиваемую льготу, очень ценную, — проезд в любую точку страны, причем любым видим транспорта, так что Борису Павловичу ничего не стоило съездить к сестре в Ташкент. Он поехал туда 21 октября 1988 года, потратившись только на подарки.
Ничего особенного о поездке Борис Павлович не рассказывал. Летел туда самолетом из Днепропетровска, тогда были такие рейсы, были и пассажиры на них. Пробыл там недолго, до 23 октября, так что на третий день уехал. Однако город посмотреть успел, успел купить Прасковье Яковлевне подарки — красивый красный платок в цветах и вязанную безрукавку. Все это теперь хранится у их младшей дочери — Прасковья Яковлевна передарила ей эти вещи за то, что дочь помогла ей досмотреть Бориса Павловича до последнего вздоха...
Развязка отношений с сестрой была такой.
Вскоре в союзных республиках пронатовские силы начали сеять антисоветские настроения, устраивать массовые волнения и беспорядки, подстрекать людей к гонениям на русских. И хоть семья Екатерины Дмитриевны по существу русской не была, но ее муж служил в Советской Армии, что в данных обстоятельствах вызывало еще большее раздражение. Короче, им надо было оттуда бежать. В качестве нового места жительства они выбрали регион, прилежащий к Украине, где у Екатерины Дмитриевны были родные и в Днепропетровской области, и в Макеевке. Однако переехать все вместе они не успели.
Повлияла ли новая обстановка в Узбекистане на ее мужа или нет, но вскоре его не стало. Овдовевшая Екатерина Дмитриевна телеграфировала об этом брату, выражая надежду, что он опять приедет ей на помощь и поддержку. Но Борис Павлович уже тяжело болел и выполнить ее просьбу не смог. А вскорости и сам покинул мир живых.
Екатерина Дмитриевна с приемной дочерью все-таки переехала в Тулу, и сразу же сообщила новый адрес Прасковье Яковлевне, жалуясь, что на новом месте ей живется тяжело и одиноко, ведь это для нее чужая среда, где нет знакомых и вообще все непривычное. В ответ Прасковья Яковлевна сообщила печальную весть о кончине Бориса Павловича и в качестве поддержки написала, что Тула — это недалеко и что туда легко может приехать ее младшая дочь, то есть родная племянница Екатерины Дмитриевны, чтобы навестить тетю. После этого та перестала отвечать. Прасковье Яковлевне оставалось только гадать: то ли Екатерина Дмитриевна сама внезапно скончалась, то ли потеряла интерес к вдове брата, то ли испугалась, что ее любовь к приемной дочери не выдержит конкуренции с любовью к родной племяннице.
Конечно, если бы Екатерины Дмитриевны не стало, то, думается, пригретая в семье девочка сообщила бы об этом родственникам, если она нормальная, конечно. Значит, причина в другом — в каком-то мелком расчете, трусости или чванливости, что равным образом было обидно для Прасковьи Яковлевны.
Сегодня внучки Павла Емельяновича из-за войны на Донбассе не знают, где его могила, и не имеют возможности узнать об этом у тамошних двоюродных родственников. Осталась только фотография Бориса Павловича, стоящего у могилы отца.