Страница 42 из 89
Любые иллюзии опасны, ибо не позволяют реально оценить обстановку и выбрать правильное поведение. Слава богу, Борис Павлович это понимал — сказалась жизнь в политически бурлящем Ираке и в Кишиневе, где шли аналогичные процессы.
Подготовка к побегу
Пленные жили вне времени. Для них существовало четыре состояния суток: утро, день, вечер и ночь. Ну еще солнце служило природными часами и помогало ориентироваться в труде и отдыхе. Но оно гуляло по небу не всегда, особенно хмурыми были осень и зима. Это было не просто неудобно, а губительно для здоровья, потому что организм человека ведет внутренний отсчет времени, тесно связанный с внешним распорядком активности и покоя.
Впрочем, какой покой в рабстве...
«Где-то в обед мы прибыли в Мелитополь, это 115 км от Запорожья. Здесь поезд стал и стоял довольно долго. Бог его знает куда нас везут, никто не скажет. Свои, которые есть среди немцев, не знают, а немцы... Это же немцы. Только сердце мое билось все сильнее — к родным местам подъезжаем.
Я прямо как чувствовал! Обернулся к остальным пленным и говорю:
— Что, если начнут считать? Но окно забито, все чин по чину. В крайнем случае будем говорить, что нас изначально сюда посадили 48 человек, а не 50. Поняли?
— Поняли, — отозвались те хором.
И тут — трах-бах — открывается дверь вагона и заглядывают немцы. Так, туда-сюда посмотрели, все проверили и не стали считать. Потом один из них показывает на меня пальцем:
— Du kommst aus dem Auto — Ты давай выходи из вагона.
Я вышел. Коленки дрожат от страха, ноги подкашиваются... Стою перед ним, а он меня осматривает и ехидно улыбается.
— Будешь всех кушать. Алес! Гут?
Я чуть с ума не сошел! Что значит «всех кушать»? Подумалось, что он приказывает мне следить за всеми или доносить на всех... Или что? Я даже не успел ничего ответить на его «гут», когда он поманил меня пальцем:
— Komm!
Ну, иду я за ним, а сам — ни жив, ни мертв. Только отметил, что вагон за мной закрыли, запоры громыхнули. И вдруг он поворачивается и молча подает мне скомканную плащ-палатку. А я, с тех пор, как на своей позиции шел с такой точно скомканной плащ-палаткой и меня шарахнули по голове, начал страшиться их... Как-то безотчетно. Как люди страшатся крика совы, черной кошки или ворона.
Взял я ее дрожащими руками, и продолжаю ничего не понимать. Подошли мы к переднему вагону, остановились. Читаю надпись на нем — «Lebensmittelauto», то есть «Продуктовый вагон». Ой, я чуть не рассмеялся. Это же немец сказал мне, чтобы я всех накормил!
Выдали мне там по 300 гр хлеба на 50 человек, повило, короче пайки. Вижу, дает суточную порцию. Ага, значит, вот оно что — еще не менее суток будем ехать... Нагрузился я там... опять под присмотром немца вернулся в свой вагон.
— Gib es allen! — это значит: «Раздай всем!»
— Ладно, сделаю, — буркнул я.
Я прикинул, что двоих пленных уже с нами нет. Значит, две порции остаются в запасе.
А со мной ехал парень один из Мелитопольского района, я с ним уже на Таманском полуострове познакомился. Звали его Иван Крамаренко. Такой щупленький, несмелый. Мы были одного возраста, но он то ли еще не обвыкся в плену, то ли с роду был такой небоевой... застенчивый. Не мог постоять за себя. У него из-под носа все забирали, расхватывали, а он только смотрел. Ну я взял его под защиту, как брал и до него некоторых пленных. А я верховодить научился, меня побаивались. Конечно, парнишка привязался ко мне, все время старался находиться рядом.
Короче, я решил, что один лишний паек отдам ему, а другой оставлю для НЗ. Так и сделал.
Наконец, мы управились с продуктами, день подходил к концу и тут поезд тронулся, отошел от Мелитополя, набрал скорость. Перед закатом мы уже были в Запорожье.
Я ж в Запорожье... (Борис Павлович начинает плакать), можно сказать, вырос, родные у меня тут: родной дядя, двоюродный брат и полно двоюродных сестер... Боже мой! Уже вот-вот... Они, наверное, все дома. И знать не знают, не подозревают, что меня мимо везут, содержа за колючей проволокой, с собаками... За что мне такое?!
Смотрю — Запорожье назад проплывает, места мои дорогие... Душа рвется к своим, болит! Куда нас везут? Что со мной будет?
Тем временем начало темнеть. Пока мы доехали до вокзала, потемнело совсем.
Я понял, что не могу расстаться с местами своего отрочества и юности, не могу ехать дальше. Надо бежать! Пусть лучше погибну при побеге, все равно не смогу жить в другой стороне, среди чужих людей.
Иван смотрит, что со мной творится, сочувствует. Я не знаю, как он мог проехать Мелитополь и ехать дальше...
— Ты напиши записку своим, напиши все о себе и брось. Ее люди найдут и обязательно передадут по назначению! — посоветовал он мне, стараясь успокоить. — Твои родные хотя бы будут знать, что ты живой.
— Не буду я ничего писать, Иван.
Иван промолчал».
О своих подвигах Борис Павлович старается говорить поменьше. Поэтому не все упоминает в записанных на пленку воспоминаниях. Но, к счастью, есть его многочисленные устные рассказы, законспектированные тогда же, которыми мы можем дополнить диктофонную запись.
Это произошло сразу после отбытия поезда из Мелитополя. К Борису Павловичу приблизились двое пленных, которые до этого сидели тихо и вели себя незаметно.
— Мы убедились, что тебе можно доверять, товарищ, — один из них улыбнулся, а другой оставался серьезным.
Как потом выяснилось, это были капитан Леонид Иванович Ященко, командир артиллерийского полка, и Захар Кириллович Лактионов, политработник. Последний, к сожалению, свое звание не назвал. А может, и назвал, да Борис Павлович в той суматохе не запомнил.
— Собственно, мы о побеге, — Лактионов продолжал улыбаться. — Мы из здешних мест. Обидно проезжать мимо...
Борис Павлович промолчал, ждал что они скажут дальше.
— В нашем вагоне, — начал говорить капитан Ященко, — есть много людей из Мелитополя и Запорожья. Все они согласны бежать, чтобы организовать партизанский отряд и продолжать борьбу. Но остальные пленные нам попытаются помешать, воспрепятствовать из страха перед обещанным расстрелом.
— А от меня чего вы хотите? — Борис Павлович не сказал им о и своем желании бежать, потому что стремился домой, прежде всего домой, а об остальном согласен был думать потом. — Я мешать вам не стану.
— Да нет! Наоборот, мы надеемся, что вы поможете, как-то отвлечете людей.
— Так, — задумался Борис Павлович. — Отвлечь людей может только сон, а сейчас до сна далеко, еще только вечер начинается. Но ждать вам нельзя, как я понимаю, потому что до ночи мы заедем слишком далеко от вашего дома и возвращаться назад вам будет тяжело. Так?
— Так. Нам надо бежать сразу как потемнеет, на перегоне между Запорожьем и Софиевкой.
— Вы сможете спрыгнуть с поезда? Ведь он несется...
— Да, мы сможем.
— Сколько всего вас человек?
— Много, — наклонил голову Лактионов. — Нас 21 человек, так что для побега нам надо не меньше получаса, сможете так долго сдерживать толпу?
— Да мы постараемся, чтобы толпы не было, — скромно опустил глаза Борис Павлович. — Но если что... то сдержим. Но и вы же поможете?
— Конечно, если надо будет, поможем, — добавил капитан. — И вот что, товарищ... Если кто-то захочет бежать после нас и присоединиться к нам, мы будем в течении недели ждать их по вечерам с 16-00 до 19-00... — и капитан Ященко назвал место встречи. — Передадите им потом, позже...
— Хорошо. А сейчас мы с моими друзьями разработаем свою линию, а вы пока что отдыхайте. Как будете готовы прыгать, скажете.
Договорились.
Борис Павлович переговорил с Иваном Крамаренко, и тот тоже согласился помочь командирам. Нашли еще одного верного человека — Михаила Ивановича Дудина, учителя математики. Он давно был у них на примете, как надежный боец. А тут вот это и пригодилось... Он был из Софиевки, и тоже мечтал о побеге, но не знал, как его в одиночку осуществить.