Страница 15 из 89
«Да еще пару недель назад я не замечал этих неуклюжестей и считал, что так и должно быть, — думал Павел, — а теперь они просто бросаются в глаза». И вдруг он почувствовал внутри себя укол какого-то странного волнения и понял, что приближается решительный момент и скоро он обретет свободу.
Уж как там у него завязался разговор с конвоирами и как он уговорил их отпустить его, этого мы никогда не узнаем. Но это случилось.
Главное было снять цепи, далее — бежать именно в городе, где легко было затеряться между людьми. И наконец — иметь под рукой нормальную одежду. Но это вообще легко устроилось. Все-таки в Бессарабии соблюдались кое-какие традиции, и когда у Павла спросили о последнем желании перед казнью, он сказал, что хочет быть погребенным не в тюремной одежде, а в своем платье, в котором его арестовали. Оказалось, это легко сделать. И сейчас его вещи лежали рядом с ним на сене, завернутые в мешковину. После избавления от кандалов оставалось только переодеться в них.
Александра Сергеевна, до которой лет через десять-двадцать дошли слухи о том дерзком побеге, который совершил ее муж, рассказывала своим внучкам, что он спрыгнул с телеги и побежал, босой и в изодранной сорочке... А в телеге осталось три трупа!
Она все перепутала — три трупа было до того.
Явно старушка много раз думала об этом, старалась представить, что пережил в роковую минуту ее необыкновенный муж, но и тогда должного значения ему не придавала. Правда в этом рассказе начиналась и заканчивалась тем, что Павел спрыгнул с телеги и побежал. Все. Никаких других подробностей мы не знаем.
Возможно даже, высшим начальством было приказано сопровождавшим жандармам вывезти приговоренного к расстрелу арестанта в город, затем отвернуться в сторону и ждать, пока он избавится от уз, потом переоденется... Вообще по скучающему виду возницы, с самого начала не желающему оборачиваться назад и глазеющему исключительно в сторону горожан, подозревалось, что дело тут нечисто, что странного они везут узника.
Так кому Павел пообещал заплатить за обретение свободы? Конечно, кому-то пообещал и впоследствии заплатил, потому что при побеге не было ни потасовок, ни горы трупов, ни просто крови или синяков вокруг глаз...
Между тем, никуда ни о каком побеге смертника сведений не поступало, их просто в природе не существовало. А в тюремной канцелярии доподлинно значилось, что Диляков Павел Емельянович 14 мая 1932 года в 16 часов пополудни был убит при попытке к бегству во время следования на место казни, и тому были представлены свидетельства трех человек.
Итак, он был внесен в списки умерших. Так что отныне мог спокойно жить и здравствовать, и никто его ни искать, ни преследовать даже не подумал бы.
Вот это и смущало тех, кто им интересовался. Как же так? Справку дают, что Павел убит, а он себе разъезжает по миру и никого не боится. Или вместо него убили кого-то другого? Или просто заехали в морг и взяли труп какого-нибудь бродяги, договорившись об этом заранее? Как в действительности провернулось это дело? Как уцелел Павел Емельянович Диляков?
Увы, есть тайны просто обреченные оставаться тайнами. И есть, что называется, непотопляемые люди со своими неповторимыми талантами.
Месть за Сашу
Вечерние улицы в канун воскресенья заполонила гуляющая публика, еще с субботнего утра начинающая предвкушать и тем своеобразно праздновать свое выходное время. По центру Кишинева тротуары были плотно заполнены прохожими, так что даже нельзя было рассмотреть модниц, вышедших на променад в новых платьях. Ясное дело, не всегда так бывает. Просто сейчас стояла весна, пестрел май, людей обнимало ненадоедливое тепло...
Павел уверенно шагал вместе со всеми, стараясь не выбиваться из потока на его край — в толпе он чувствовал себя увереннее. В Кишиневе у него были места, где он мог взять деньги и немедленно уехать отсюда. Но, во-первых, у него не было документов, чтобы путешествовать свободно; во-вторых, надо было успокоить мать; и в-третьих, он должен был узнать, как Саша пересекла границу. И сейчас он раздумывал, с чего начать и как побыстрее все устроить.
Тем временем ноги автоматически несли его туда, где после замужества жила Като. Он доверял этой родной душе, да и ее мужу тоже.
Павел постучал в окно условным стуком. Еще в Багдаде он им пользовался, когда хотел вызвать сестру из ее комнаты, чтобы поболтать вне расписания. Умная Като крик радости поднимать не стала — тенью открыла дверь, тенью впустила его и безмолвно провела в дом. Они мягко обнялись, поцеловались.
— Настрадался, брат? — по ее лицу потекли тихие слезы.
— Есть немного, Като.
Мураз, муж Като, видя, что происходит, даже не встал из-за стола, чтобы не мешать жене и ее брату в этот напряженный момент радости.
— Как это все получилось? — Като руками показала на Павла, потом на комнату. — Как ты… оказался тут?
— Долго рассказывать, — ответил тот. — Дилякова Павла Емельяновича застрелили при попытке к бегству, тем самым как бы привели приговор в исполнение. Понимаешь? Больше его нет. Нет вашего брата.
— А кто есть?
— Завтра скажу, а сейчас я должен уйти. Успокойте маму и предупредите, чтобы она забыла сына Павла и помалкивала. Кроме вас никто не должен знать, что я жив и нахожусь в городе. Пусть даже Марго не знает. Зачем ей это нужно?
— Мы тоже этого не знаем, брат, — серьезно сказал Мураз Кочарян, наконец, вмешиваясь в разговор. Он подошел к Павлу и обнял его. — Не беспокойся, все сделаем.
— Ты еще вернешься? — спросила Като.
— Переночую одну-две ночи...
***
На улице, где Павел вновь оказался, было хорошо. Вечерняя прохлада благоухала цветущими садами, молодой травой, проснувшейся корой деревьев и еще чем-то головокружительным. Город, казалось, не собирался отдыхать — везде горели фонари, бродили неясные звуки и шепоты, было людно и оживленно.
А на небе, очистившемся от надоевших зимних облаков, властвовали созвездия. Больше других выделялся Кентавр, жемчужина южного неба, со своей тройной Толиман — самой большой звездой, в ученом мире больше известной как Ригель Кентаурус, и ближайшей к Солнцу звездой Проксима Центавра. Дальше уверенно светилась раскидистая Дева, имеющая основание для заносчивости, ведь именно в ней расположена точка осеннего равноденствия. Ну и яркая Спика придавала ей красоты.
В этих двух созвездиях на сравнительно небольшом участке неба сосредоточено кружили не менее двух с половиной тысяч далеких галактик, звездных скоплений и туманностей, в том числе и настолько далеких, что свет от них идет к Солнцу свыше миллиарда лет. Здесь расположены Туманность Бумеранг — самое холодное место во Вселенной, и Южная Крабовидная туманность.
Павел, как всякий восточный человек и астролог по призванию, отлично знал звездное небо, мог часами говорить о нем, рассказывать историю открытия его объектов, историю их названий, и сейчас на минуту остановился, любуясь им.
Господи, как хорошо жить! Просто жить, без всяких страстей и острых ощущений. Жить, чтобы ночью смотреть на эту красоту, а днем видеть солнце, греться в его лучах.
Пройдя пару кварталов, Павел нырнул в подъезд большого дома, по виду которого трудно было сказать, что он собой представляет — то ли конторское здание, то ли артельное помещение, то ли жилье. На самом же деле это было все вместе — здесь жил и работал владелец маленькой частной типографии, изготавливающей бланки, в том числе и номерные по заказу государственных органов. Это означало, что у него можно было раздобыть документ, подтверждающий личность. Впрочем, иногда этот владелец типографии превращался в фармазона[6], что приносило ему гораздо больше выгоды, чем полиграфия.
Конечно, не все кишиневцы знали, кем был господин Диляков и что с ним случилось. Криминальной хроникой интеллигентные люди в те времена редко интересовались, если происшествие не касалось политики. А тем более это не хотел знать тот, кто делал этому Дилякову предыдущие документы. Меньше знаешь — спокойнее спишь. Достаточно было того, что они знали друг друга в лицо.