Ловчие Удачи

Горе от этого поражения в полной мере выпало на долю полуэльфки, которая потеряла в огне лесов Роккар всю семью и друзей. За какие-то пять лет войны она лишилась близких и своего единственного дома.

Дуэргар не считал, что сказанул со зла. Он вступился за отчизну, но, при всей известной черствости фивландцев, те не были лишены сердца. Тем более, когда на резкие слова отвечали лишь молчаливым укором мокрых от подступивших слез глаз.

— Зря ты так, — хмуро посмотрел на Филина Карнаж. — Я бывал у самого края Пепельных Пустошей. Жуткое зрелище, доложу я тебе.

— Да я же это… — дуэргар почувствовал себя весьма погано и покосился на Скиеру. — Того. Не хотел я, короче… Земля наша настрадалась не меньше, только времени прошло побольше… Да на твои слова любой урожденный фивландец сказанул бы так же!

— Понимаю, — тихо, но твердо ответила полуэльфка.

Тракт, что твой швигебургский гном, шел прямо, ломился через холмы, протискивался сквозь нагромождения камней, даже в скалах хитроумные строители находили лазейки, и не думая обогнуть. Солнце ярко светило, высушивая мокрую от дождя землю с редкими клочками травы тут и там. Откуда-то доносились странные звуки, издаваемые живностью, которая умудрялась обитать здесь, вырыв нору или забившись в расщелину, заросшую мхом.

— И все же взгляд стынет от того холодного запустения, что царит здесь и зимой, и летом, — не выдержала полуэльфка.

— Каждый смотрит так, как умеет, — гораздо спокойнее возразил Филин, после чего неожиданно и с чувством произнес. — Вот. Смотри, посреди холмов есть болота — излюбленное место чудаковатых алхимиков. Странные они мужики, но живут и путникам помогают. Кое-где курганы. Там живут коренные мои сородичи. Всегда рады бартеру и новостям из большого мира. Обитаемых мест здесь на самом деле очень много. Стоит лишь присмотреться. Те же поселения гномов в горах на западе. И если там не шумят листвой деревья и не поют птицы, это еще не значит, что там нет жизни. Стоит лишь вслушаться! Особливо дальше, среди снежных шапок гор, там-то жизнь нашего брата поет стуком кирки на рудниках и штольнях, скрипом канатов в люльке, шипением раскаленного металла в плавильнях и бульканьем кипящего на огне горького и крепкого лангвальдского чая. В том же запустении нашим предкам не приходится себя винить. Гномы и дуэргары в основном бились меж собой, и никогда с землей, что даровал нам Основатель. Даже сберегли те куцые леса, которыми скупо поделился Сильван. И мне действительно жаль, что с роккарскими дебрями приключилось такое. Подумать только! Сжечь дотла объект споров Истании и Ларона с помощью драконов, чтобы в итоге не досталось никому?! Зачем тогда кровь было лить, если всё в итоге пустили по ветру?!

Скиера в изумлении уставилась на Филина. Тот в сердцах сплюнул, отвернулся и задымил трубкой.

* * *

Кеарх был из старой породы сильванийских эльфов, в которых еще оставалось много древней крови, чем, собственно, и гордился род молодого убийцы. Юный, по эльфийским меркам, отрок унаследовал и мстительность, и жестокость, присущую сильванийцам старой закваски, поэтому не мог оставить всё, как есть, и позволить Карнажу спокойно уйти. Хотя, надо признать, Кеарх недооценил противника. Попрыгун в юношеские годы уже успел отличиться, да так, что многие патроны его зауважали.

Сильваниец хорошо помнил как былые, казалось, такие сердечные наставники запихнули их в настоящее пекло. Он, Попрыгун и ещё несколько молодых стажеров были направлены в одну из башен в Высоких Шпилях. И, если для юношей это было захватывающей авантюрой, то для бывалых воров являлось чистой воды самоубийством. В вопросе противостояния ловкого и смекалистого воришки, с быстрым, как молния, кинжалом, и мага, вооруженного такими знаниями, как, например, превратить щелчком пальцев человека в горстку пепла, всё решал случай. На тот момент обитатель башни, задержавшийся там несколько дольше обычного, оказался молодым ворам явно не по зубам. Прежде, чем те сумели оправиться от удивления, застав чародея в библиотеке за чтением какого-то старинного фолианта, тот в приступе гнева испепелил сразу двоих. После чего, смирив страсти, успокоился, собрал нужные книги на глазах остолбеневших от страха Кеарха и Попрыгуна и собирался удалиться через портал. То был Рэйтц из Красных Башен. Молодому магу едва перевалило за тридцать, но врожденный талант уже завоевал признание в самых высоких кругах. В тот день он направлялся на собрание чародеев в традиционно выбранных для этого залах феларской резиденции придворной гильдии, чтобы там зачитать свой занменитый меморандум и официально образовать орден Красных Башен. Будущий магистр пребывал в весьма скверном расположении духа, а, так как он славился своими маниакальными наклонностями пироманьяка, то сожжение пары никчемных молокососов лишь подняло ему настроение. Зло усмехнувшись, маг развернулся к порталу — весьма самоуверенный поступок, ведь таким образом он оказывался к оставшимся в живых воришкам спиной. Хотя, откуда ему было знать о пережитом Карнажем в детстве потрясении и о том, какое последствие оно возымело? Оправившись от оцепенения, в которое ввергло его сожжение товарищей, Попрыгун, словно оголодалый волчонок, набросился с яростным рыком на Рэйтца. Если бы маг не успел повернуться, то удар потрепанного шабера пришелся бы между лопаток, а так стилет вонзился лишь в плечо…

Кеарх пришпорил коня, продолжая гнать во весь опор по дороге на Лангвальд.

Дальше эльф плохо помнил. Он очнулся, когда библиотека уже пылала, а Реётца и след простыл. На свое счастье Кеарх оказался рядом с дверью. Попрыгун же стоял столбом с широко распахнутыми черными буркалами и дико таращился на отгородившую его от выхода стену огня. Эльф даже не позвал его, а бросился вниз по лестнице, спасая собственную жизнь, хотя прекрасно знал, в какое оцепенение вводил Карнажа вид открытого пламени. За это, впрочем, получил от наставников воровского дела хорошую взбучку. Среди патронов бросить напарника считалось последним делом.

Едва Кеарх выбрался наружу, где поджидали проверяющие, как сверху послышался звон стекла. Из маленького окошечка в тлеющей, а местами и горящей одежде, выпрыгнул оставленный им товарищ. Сделав в воздухе сальто, он умудрился ловко приземлиться, не переломав себе с такой высоты ноги. За Попрыгуном давно заприметили надежно вбитые кем-то в его голову рефлексы, и, порой, он вытворял удивительные акробатические «па!». Тогда-то, когда полукровка падал вниз в горящей одежде, кто-то и крикнул: «Гляди-ка, прям феникс какой-то! Из пламени выпорхнул и хоть бы хны!» Сильванийца всегда бесило это молчаливое превосходство Карнажа над ним. Поэтому он только вздохнул с облегчением, когда тот покинул гильдию. Но теперь… Теперь дела обстояли иначе, и ставки были высоки. По крайней мере, для Кеарха. Репутация оказалась под ударом, и в гильдию возвращаться нечего было и думать. Там его ждали разве что ножи Ротбарда. Такой насадит на клинок и пикнуть не успеешь.

Эльф понимал, зачем нужен был весь этот сыр-бор с преследованием Феникса. Чтобы отыграться, чтобы показать «Диким мечам», насколько воры Швигебурга и Шаргарда едины. Насколько способны отплатить убийством на убийство. Да и просто потому, что следующими целями ранкенов могли оказаться главы Совета Теней.

Сильваниец горько жалел о своей самоуверенности, когда схватился с «ловцом удачи» в трактире. За прошедшие годы Карнаж стал еще опаснее. Кеарх помнил, как с красноволосым бесом никто из учеников не хотел вставать в спарринг на тренировках, потому что тот был талантлив, но безжалостен, и часто калечил кого-нибудь, якобы случайно. Более того, красноволосый оказывался глух к чужой боли и страданиям. Как-то раз молодняк повели в подвал, чтобы начинающие путь в гильдии сразу поняли цену предательства. Там как раз пытали одного переметнувшегося…

Кеарх содрогнулся в седле. Никогда ему не забыть, как некоторых выворачивало наизнанку, кого-то уже приводили в чувства из глубокого обморока да и самого сильванийца мутило, но он держался, потому что рядом стоял треклятый Попрыгун с поистине каменным лицом. Его холодный взгляд примечал все болевые точки и приемы, внимательно наблюдая за работой проводивших пытку так, словно рассматривал какой-нибудь манускрипт с описанием древней техники боя, а не лицезрел воочию страдания живого существа, чей истошный крик, не умолкая, рвался по стенам жутким эхом. На лице Карнажа тогда не появилось и капли эмоций. Он только часто-часто моргал своими золотыми глазами, впившимися в извивающегося, как уж на сковороде, предателя.