Ловчие Удачи

Под аркой, ценой невероятных усилий, Фениксу удалось остановиться и вскочить в седло. Он задержался настолько, насколько это было возможно, усердно осыпая особо рьяных торопыг ударами ног. Вскоре поднялся настоящий гвалт, что явно добавило нервозности поджидавшему убийце, так как цель никак не появлялась. Наконец, когда вмешалась стража, Карнаж пришпорил лошадь и рванулся вперед, опрокинув нескольких человек на своем пути.

Стрелок непроизвольно дернулся, когда из ворот вылетел всадник и поскакал во весь опор, словно за ним гнался больной бешенством вервольф. Пришлось снова целиться.

— Ну же! Давай, убей его! — требовал стоявший рядом Кеарх, чье напряжение уже дошло до предела. Это ещё больше задерживало уже немолодого охотника, который не привык работать под таким давлением нанимателя, которому взбрело в голову контролировать процесс лично.

Карнаж мчался вперед. Сердце бешено колотилось. Невозможно было привыкнуть к бегству от смерти, пусть со временем страх перерождался или, скорее, маскировался в некий безумный азарт. «Ловец удачи» кожей чувствовал, как в нетерпении скрипит тетива лука, как жадно сверкает на солнце нацеленный ему в спину наконечник…

Слишком тесно! Слишком долго! Он не успевал, и даже отменные навыки наездника не могли его спасти. Ещё немног и стрела сорвется в полёт! В решительную минуту на глаза Феникса попался воз, где под куском старой мешковины, едва прикрытый ей, лежал щит с узором одного из горных кланов. Судя по краске и зеркально начищенному металлу умбона, владелец вез его на продажу, будучи из тех кузнецов, кто не любили шумных городов, почитая их мешающими истинному искусству. А это значило, что щит был сделан на совесть!

Полукровка резко осадил коня. Породистый жеребец встал на дыбы. Едва удержавшись в седле, Карнаж свесился и выхватил щит из-под парусины, одним махом забросив его себе за плечо. Пущенная к тому времени стрела с треском вошла в древесину.

Со стены донеслось громогласное проклятие, подобное дикому реву смертельно раненого зверя. Окружающие задрали головы, изумленно уставившись на фигуру, укутанную в плащ, потрясающую сжатыми от злости кулаками меж зубьев фортификации. Кеарх проводил взглядом скрывшегося под сенью деревьев полукровку и с ненавистью глянул на брошенный тем на мосту, надежный, словно фивландские банкиры, горский щит.

Феникс нагнал Филина и Скиеру. Дуэргар отпустил поводья и похлопал в ладоши:

— Ловко, ловко, ничего не скажешь. Только в следующий раз со щитом может и не повезти.

— В следующий раз и Кеарху может не повезти, и мой кинжал доберется до его глотки раньше! — ответил, отдышавшись, Карнаж.

— У тебя будет такая возможность, поверь мне. Сучий потрах этого так просто не оставит, — заметил Филин, — ты же говорил, если не соврал, конечно, что перепахал ему пол-лица.

— Надо же было оставить что-то на память, — хищно усмехнулся «ловец удачи».

— Какой-то ты слишком веселый сегодня. И глаза блестят. Неужели опять «насосался» из кого-то?

— Не опять, а снова… — хмыкнул Карнаж и отвернулся.

После этих слов дуэргар помрачнел, немного задержался и бросил полукровке безделушку, которую хранил за пазухой, со словами:

— Вот кое-что памятное и для тебя.

Карнаж мгновенно среагировал и схватил вещицу. Вопросительно посмотрев на дуэргара, красноволосый разжал руку — на ладони лежал медальон Галчонка с засохшей кровью владельца. Феникс некоторое время смотрел на украшение широко раскрытыми глазами, будто не веря.

— Почему не отдал раньше?! — запинаясь, но твердо спросил «ловец удачи».

— Зачем?! Ты же тогда бы никуда не уехал, а стал бы искать отмщения! Совсем не об этом просил Галчонок. И погиб бы! И так еле ноги унесли. Не воры, так стража проломила б твою горячую башку! — Филин впервые показался Скиере таким раздраженным. — Я не для того выхаживал тебя столько лет, чтобы вот так, не за хрен собачий дать погибнуть! Ты ж мне почти как сын!

— Можешь хотя бы ты не говорить эту банальность? — твердо произнес Карнаж, убирая медальон. — Потому как все мои «почти отцы», наставляя меня, сами гибли довольно глупой и бесполезной смертью, в итоге вновь оставляя меня одного.

Дуэргар немного растеряно посмотрел на Феникса и как-то совсем по-стариковски опустил голову, насупившись. Достал из кармана трубку и с тихим неразборчивым ворчанием принялся набивать.

Скиера попыталась успокоить Феникса, но тот зло стряхнул её руку с плеча. Некоторое время ехали молча, и вдруг «ловец удачи» неожиданно повернулся к полуэльфке и ответил на недавно заданный ей вопрос:

— «Башня Умолкших Криков» называется так, потому что конструкция стен не позволяет звукам изнутри выходить далеко за пределы узилища. Хоть сорви глотку, но снаружи никто не услышит. Когда к ней волокут осужденных, они в отчаянии вопят так, что уши закладывает. Но, стоит захлопнуться воротам, и крик не просто стихает, а резко обрывается. Я видел подобное, и мне приходилось слышать эту неожиданную, звенящую и жуткую тишину.

Скиера воззрилась на него, но Карнаж снова устремил взгляд вперед. Лучница обернулась и со смешанным чувством провожала шпили утопающего в кронах деревьев Швигебурга. Город более не казался ей таким уж притягательным и удивительным…

Путь до пересечения с Большим Северным Трактом был не столько дальним, сколько однообразным и нудным. В скором времени путники выбрались из леса на равнины Фивланда. Даже в сравнении со степями Империи, окружающее выглядело голо и покинуто, храня память о давней войне гномов и дуэргаров. Издревле этот край славился безжизненностью, так как столкновения прибывших с Восьми Островов народов и коренных обитателей Материка оканчивались весьма деструктивно. И, если люди, ушедшие в степи будущей Империи, смогли договориться с кентаврами настолько полюбовно, что отправили тех в резервацию на впечатляющих размеров остров посреди Моря Скал, доходчиво окрестив его Островом Четырех Копыт, то гномы и дуэргары бились на полях будущего Фивланда грудью в груди ещё пару веков. Попутно, как ни странно, давая отпор любой третьей стороне, неважно пытавшейся примирить или же, наоборот, разжечь конфликт.

Никаких легендарных побоищ и громких имен на подобие Гарна Молотобойца, первым приведшего собратьев на негусто заселенные дуэргарами территории, история не сохранила. В бессмысленной мясорубке герои появлялись каждый божий день и так же скоро погребались под шестью футами земли, за которую рвались в бой навстречу арбалетным болтам и топорам. В конце концов, обеим сторонам надоело воевать. Поскольку никто не хотел уходить так же, как и драться дальше, оба народа начали отстраиваться на ставшей общей территории, иногда демонстрируя друг другу волосатые задницы в шпионские зрительные трубки.

Примечательным для Материка оказался тот факт, что и те, и другие немало преуспели на поприще созидания. Мораль обоих народов предполагала иметь вместо надежного врага худого друга, даже если в подобном случае столь обожаемая однозначность не была на лицо. За прошедшие века гномы и дуэргары сблизились и стали фактически одним целым. Возможно, благодаря тому, что вторые, едва выбравшись из-под рабского ига темных эльфов, только начинали осваивать новые земли, а появление гномов во многом спасло будущее королевство от захвата прежних хозяев, зализывавших раны в подземных дебрях. Не говоря уже об остальных народах, имевших свое видение судьбы богатых недр Фивланда при откровенной бедности почв на поверхности.

— О, Сильван! Сколько я здесь ни была, но никак не могу привыкнуть, — испустила вздох Скиера, — как же здесь пусто!

— Но-но, — буркнул Филин, — тут просто кипит жизнь по сравнению с Пепельными Пустошами!

Удар попал в цель. Некогда знаменитые леса Роккар, краса и гордость древней природы Материка, называемые «Вольными», раскинувшиеся на севере, за грядой Драконьего Проклятия, были сожжены дотла в ходе жестокой войны между Лароном и Истанией. Защищали древние дебри вместе с немногочисленными дикими эльфами, как раз такие полукровки, как Скиера и им подобные. Все те, кому не нашлось места в мрачной эпохе Сокрушения Идолов, полной жестокости, подозрительности и резких политических решений. Владыки в то непростое время делили окружающих на «своих» и «чужих» далеко не по убеждениям, а по чистоте крови.