Осколки старого мира

— Сегодня, — послышался гулкий бас Герцога Леандра Идаволльского, — Мы собрались здесь, чтобы чествовать героев, нанесших сокрушительное поражение нашему чудовищному врагу и спасших жизнь моему сыну. В это темное время такие люди, как, вселяют надежду в меня, мою страну и весь Полуостров.

Наверное, это должно было быть приятно, но Лана слишком четко видела, что он говорит по заученному.

— Сэр Тэрл Адильс, — продолжил Герцог, — Высокое собрание хорошо знает тебя. Ты верный защитник Идаволла. Поведай мне: чего ты хочешь в награду за крайний свой подвиг.

От чародейки не укрылось слово «крайний». Оно одно выдавало, что Герцог не понаслышке был знаком с военным делом. Военные часто бывали суеверными и избегали говорить «последний» о чем-то, что не последнее в жизни.

— Лучшая моя награда — возможность служить своей стране, — скромно ответил воин.

Лана, впрочем, поняла, что это был расчетливый отказ от награды. Леандр не оставил бы Тэрла ненагражденным.

— Твоя верность восхищает. Ты сможешь служить своей стране… в качестве господина Миссены.

Мысленно Лана зааплодировала. Изящное решение. С одной стороны, Миссена была большой территорией, и никто не посмел бы сказать, что эта награда мала. А с другой, расположена она на юго-западе и омывается двумя морями. Нападение на нее кораблей халифата — лишь вопрос времени.

Наверняка это понимает и Тэрл. И уж он-то проследит, чтобы нападение Миссена встретила во всеоружии. И тогда пообломают себе черные об него зубы.

От этих размышлений Иоланту оторвал голос Герцога. В Иллирии женщин награждали бы уже после мужчин, но Леандр перешёл сразу к ней.

— Эжени Иоланта Д'Исса. Хотя вы служите дружественному герцогскому дому Иллирии, я не могу оставить без внимания ваших заслуг перед Идаволлом. Если бы не ваше волшебство, мой сын был бы мертв. Знайте же, что отныне и вовеки, как бы ни складывались отношения наших стран, в Идаволле вы желанная гостья.

— Благодарю, милорд, — поклонилась она в ответ.

— Поведайте же мне, чего вы хотите в награду.

Иоланта глубоко вздохнула. Всю эту неделю она раздумывала над этим вопросом и в итоге пришла к решению, по ее мнению не самому разумному, но… все-таки самому правильному.

— Милорд, я хотела бы, чтобы вы пересмотрели свое решение в отношении того человека, о котором мы говорили на корабле. Я полагаю, что он заслуживает шанса на жизнь и свободу.

Ещё тогда Герцог предупредил, чтобы они не смели упоминать, что один из рабов с корабля халифата выжил. Поэтому она выбрала самую нейтральную и обтекаемую формулировку. Но что-то подсказывало, что Леандр Идаволльский не станет ловить ее на неоднозначности, чтобы обмануть с наградой. Это было бы для него слишком… мелочно, что ли.

— Вы могли бы попросить о чем угодно для себя, но вместо этого вы просите за другого, — в голосе Герцога послышалось лёгкое удивление с оттенком уважения, — Поистине, у вас доброе сердце, эжени. Что ж, хорошо. Я пересмотрю дело этого человека.

От Ланы не укрылось, что ничего конкретного он не обещал. Но на большее рассчитывать она вряд ли могла.

— Килиан Реммен, — продолжил тем временем Леандр, — На вашей совести поступки, которые сложно не осудить. И все же, вы сделали очень многое для нас. Взгляните все: оружие, сделавшее возможным это, было создано его рукой и его умом.

Он указал на стену над троном, на которой, присмотревшись, Лана заметила прибитые, словно охотничьи трофеи, обгорелые головы регенераторов.

— Поведайте же мне. Какой награды вы просите за свои заслуги?

Килиан молчал. Странно. Насколько успела его узнать Иоланта, учёный был не из тех, кто в принципе может не решить заранее, о чём попросить. Да и в первую их встречу он обмолвился, что у него уже есть идея… Чуть подумав, Лана пришла к выводу, что сейчас он скажет что-то, от чего уже окружающие ошарашенно замолкнут.

И Кили не подвёл:

— В награду за свои заслуги я прошу лишь о возможности переговорить с вами наедине. Место и время — на ваше усмотрение, но я хочу, чтобы наш разговор не слышал никто, кроме меня и вас. Включая как вашу личную охрану, так и тех ребят, что вы отправили присматривать за мной втайне от меня.

На мгновение мелькнула мысль, а только ли за ним «присматривают» (следят, иными словами). Мелькнула и пропала: Кили умудрился подкинуть очередную головоломку. Зачем ему это? Каким бы хитрозадым он ни был, интриган из ученого был, как из виверны оперная дива. Дипломатичности ему недоставало. И он не сказал «я попрошу награду в отсутствие свидетелей». Нет, как будто… этот разговор и был для него наградой.

— Вы заинтриговали меня, — заметил Герцог.

— Разумеется, я готов оставить оружие, — торопливо сказал учёный.

— Нет необходимости. Я прекрасно понимаю, что если бы ты хотел меня убить, то сделал бы это не клинком. Пойдёмте в мой кабинет: лучше разрешить все вопросы сразу, чем бесконечно откладывать.

В кабинет Герцога Килиан шел, как на эшафот. С большим трудом подавлял в себе молодой чародей малодушное и недостойное желание идти чуть помедленнее… И ещё чуть помедленнее… И ещё немного…

Его мозг ученого, привыкший подвергать все сомнению, не щадил и его самого. Чем ближе становился судьбоносный разговор, тем больше Килиан сомневался в себе. Что, если он поступает глупо? Что, если в его действиях нет никакого реального смысла? Если это всего лишь каприз мальчишки, упрямо считающего, что мир вращается вокруг него?

Ведь в сущности, что могло случиться? Даже при самом худшем раскладе — не казнит же его Герцог. Что он теряет?

Килиан знал, что он теряет. Всего одну вещь. Ту самую вещь, которую терять больнее всего, но которую подчас необходимо потерять, чтобы, освободившись от драгоценного груза, с новыми силами двигаться дальше.

Он терял иллюзии.

— Присаживайтесь.

Усевшись в свое кресло, Леандр указал юноше на стул для посетителей. Тот, однако, остался стоять.

— Ладно. Так о чем вы хотели поговорить со мной?

О чем он хотел поговорить…

Долгие четырнадцать лет Килиан представлял этот разговор. Он думал, что он скажет. Пытался просчитать, что ответит Герцог Леандр Идаволльский. Иногда с удовольствием представлял, как меняется в лице гордый герцог, поняв, кто перед ним. Как начинает, на глазах теряя достоинство, оправдываться, но Килиан обрывает его холодными, жестокими словами, напоминающими приговор. Иногда, напротив, в его воображении Герцог контратаковал. Завязывалась словесная игра, напоминающая поединок.

Поединок, в котором Килиан победил бы, — а иначе какой смысл. Поединок, в котором он отплатил бы за все.

Теперь он понимал, что был идиотом. Все то, что он напридумывал себе, не стоило выеденного яйца. Отрепетированная речь пропала втуне: учёный вдруг понял, что она будет звучать смешно, нелепо и жалко. Да и есть ли слова, в которые можно облечь горечь и обиду, сжигавшие его изнутри долгие годы?

Как рассказать, каково это — быть сыном парии? И что ещё ужаснее — сознавать, что парию из своей матери сделал ты сам, самим фактом своего рождения? Одинокая женщина с ребенком неизвестно от кого… Да, для всех соседей именно неизвестно от кого. Она не желала ничего рассказывать им. Да и кто бы ей поверил? Только сам Килиан, и больше никто.

Как передать, как она умирала? Эпидемия в нижних кварталах. До Идаволла она не дошла, а иллирийскую знать защищала магия эжени. Страдало только простонародье. Килиан тогда не заболел по случайности. Чудом, говорили некоторые; ведь он до последнего сидел рядом с матерью и держал ее за руку. Он видел, как жизнь покидает ее тело.

Как рассказать, что ее последние слова были «Леандр…»? Что даже перед смертью она звала того, кого полюбила, несмотря ни на что?

Никак. Все было бесполезно. Он приложил столько усилий для этого разговора… и теперь понимал, что все это время бессмысленно гонялся за болотным огнем. Что бы он ни сказал, Герцог просто не поймет.