Старый грифон

Вода отвечала высокомерно, неохотно, по-своему со скрипом, но тут, скорее, с противным бульканьем, как будто кто-то захлебывался. Лорканн отмел неприятные воспоминания: был в его жизни и такой опыт. Присел на краешек фонтана, не обращая на зажегшиеся огни в окнах дворца, обращенных сюда, к площади. Опустил каменную руку, чувствуя холод медленных струй, недовольство стихии, мерзкий шепоток, обещающий гибель… Нет, Лорканн пришел сюда не за своим будущим, не за своей судьбой, он пришел за прозрением, целым клубком, вмещающим тысячи сплетений. Старый грифон долго учился разбираться в том, что видит, а подобные картины преследовали его с самого детства.

Яркий клубок всевозможных переплетений прокатился под рукой в воде, Лорканн сомкнул пальцы, вытягивая на поверхность, раскладывая на знаки, рассматривая всю картину. Он изменил настоящее — загогулина новой дороги; развилка во множестве — каждое следующее решение тоже будет поворотным; расставание — если развилки выведут к жизни для обоих, принимающих решение, их ждет разлука на долгие годы; изначальная магия, неясно как тут оказавшаяся, выписанная в форме цветка, маленького, золотого…

Лорканн пригляделся, и огромные колючие картины развернулись не в воде, прямо под веками, проносясь с невозможной скоростью, раня сердце и заставляя его заходиться от беспокойства.

Натэйр проклянет внука, обрекая его умирать не единожды, что послужит приговором и одновременно залогом спасения. Бранн завершит цветок, огромный, золотой, напитанный магией, завершит и умрет. Если Линнэт выберет его, а не любое другое желание, Бранн вернется. Если нет — затмение, медленное угасание мира неблагих, черпнувшего напоследок волшебства.

Джоки изгонят брата, вынуждая покинуть столицу, оставить общество, друзей, сестру, засунут его в самую дикую топь, самую мерзкую трясину, рассчитывая угробить. Или — убьют на месте. Тогда магия потухнет в разы быстрее. Мелькнуло что-то черное, напоминающее самого Лорканна. Перемена декораций и опять затмение мира неблагих, похожее на конец света. Как будто солнце заходит навсегда, через триста лет, зато навсегда.

Если Бранн доберется до трясины, выдержит на слабых крыльях, не сгинет в топях и не утонет в одиночестве — тут мелькнула возможность как-то внуку помочь — тогда у Бранна будет выбор, после которого мир опять поглотит тьма или на небо выберется новый, настоящий рассвет, древний и юный одновременно.

Новый выбор мальчишки приведет его к благим, объединит с другим, тоже проклятым ши, они помогут друг другу, снимая проклятья с мира и ослабляя свои. Или не помогут, и тогда конец будет ужасным.

Проклятье Натэйр будет действовать, забирая Бранна и отдавая его обратно только веером непременно сошедшихся случайностей, предсказать которые не сможет никто. И только там, возможно, прорывалась вероятность Лорканну вновь воздействовать на мир и его судьбу. Почему-то все вязалось с волками, хотя с ними всегда все вязалось.

Отсутствие выбора, если, например, оставить Бранна спать памятником на веки вечные, приведет к затмению гораздо быстрее.

Лорканн оттолкнул от себя знаки, картины и иголки, пронизывающие ткань будущего — все зависит, как обычно, от выбора, от многих выборов. И что-то изменять сейчас, вмешиваться в судьбу, губительно. Старый грифон поболтал онемевшей рукой, вытащил ее из воды, оглядел дворец в рассветных лучах и заторопился на свое место.

Семиглавый застывал на своем месте, придавливаемый рукой волшебства, неостановимо каменеющий, и Лорканн не удержался от щекотания каменного брюха. Одна голова успела извернуться, зарычала, разглядев наконец своего врага, и замерла с самым разочарованным выражением морды, которое Лорканн вообще у змеев наблюдал.

Постамент и парк были в том же порядке, Бранн мирно дремал на кресле, не подозревая, какие тучи сгущаются над его будущим, насколько от его выборов будет зависеть общая перспектива. Лорканн вздохнул печально — мальчишка, сто лет, а еще такой мальчишка…

Взобрался, привычно устроился на кресле, обнял внука, прижимая к сердцу, наблюдая под защитой камня внука в его естественном виде, чувствуя живое тепло в ответ. Бранн счастливо вздохнул и доверчиво прильнул в ответ, опираясь, обнимая, укрытый броней, как одеялом. Лорканн проверил, как идет заращивание ушка, ощупал совершенно ровный хрящ, даже без шрама, рассмотрел новые зубы, точно такие же, как потерянные в драке. Будет, будет у мальчишки красивая улыбка. Хоть эту малость Лорканн может ему подарить.

На исходе суток, которые должен был проспать Бранн, забывшийся Лорканн открыл глаза тоже, осмотрелся, оглядывая послеобеденный парк. Шаги придворных шуршали по дорожкам дальше, а внук начинал просыпаться. Сладко зевнул, открыл глаза и пораженно уставился на Лорканна.

— Ой, дед, ты такой живой, дед! — протянул любопытно руку, дотрагиваясь до рубашки в разводах гари полуторатысячелетней давности. — Я знал, я знал, что ты живой!

Против воли Лорканн улыбнулся и хмыкнул:

— А то, что я активный и разговорчивый, тебя ни к какому выводу не приводило? Погоди-погоди, — удержал, собравшегося слезть мальчишку. — Сначала я тебя расколдую, пришлось заколдовать, не обессудь.

Старый грифон занес руку, чтобы снять печать брони с Бранна, когда тот взмолился:

— Ты тоже тогда погоди, — всмотрелся в лицо, продолжая цепляться за плечи. — Твоих портретов, дед, я так и не нашел, можно я еще посмотрю?

Чувствуя себя бесконечно мягкосердечным и старым, Лорканн опустил руку. Улыбнулся воронёнку шире, взъерошивая мягкие перья, больше похожие на пух. Изумрудные глаза внука светились любопытством, наблюдать за Бранном, который изучал его самого, было занятно. Внук перещупал ткань рубашки, дублета, с интересом перегнулся, чтобы провести рукой по верху сапога; перехватил свободную руку Лорканна, повертев и так, и этак; дернул за ухо, заставляя склониться, требовательно проводя по волосам и коже под волосами, безошибочно находя шрамы.

— Ой, дед, пришел бы ты в библиотеку, я бы тебя полечил. И почему ты весь испачканный? — высокий воротник горчичной рубашки был отогнут, гарь своими разводами закрывала другие старые, давно зажившие раны.

— Собирался в спешке, — прищурился, поднялся с места, перехватил Бранна под руки, опять приподнимая над собой. — Не насмотрелся еще?

— Еще нет, но, наверное, тебе опять пора? — погрустнел, расстроился.

Лорканн не удержался, притянул внука в объятия снова, не желая отпускать, расставаться, точно зная: Бранна никто жалеть и беречь в ближайшее время не будет. В Золотом городе его спасет репутация, а дальше — только сам Бранн себе и помощник.

— Обязательно возвращайся, слышишь? Хоть поздороваться по пути заходи, мальчишка!

— Конечно, дед, разумеется, зайду, — Бранн похлопал его по спине, и Лорканн понял, если не отпустит сейчас, не отпустит никогда.

Каменная броня с шорохом соскользнула с Бранна, разлучая их опять по двум разным граням мира, живой и только ждущей своего часа.

***

Как на Бранна обрушилось проклятие Натэйр, тревожа его почти через полгода, Лорканн ощутил сквозь слой брони, пелену усталости и видения сна. Первый выбор из череды судьбоносных был сделан.

Следом пришло понимание: в эту ночь Лорканн тоже пойдет прогуляться. Змееголовых к завтрашнему дню станет гораздо меньше. Эхом понимания Лорканна явилось волнение магии — Натэйр осознавала ошибку, возможно, раскаивалась, стремилась загладить вину и отменить последствия.

Ночь обещала быть беспросветной и очень долгой.