Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 7

Глаза Лорканна разгорелись злой желтизной, свирепой, кровожадной, ярость находила выход, а Натэйр пятилась, осознав, что уйти от грифона живыми — вот истинная удача, её предел сегодняшней ночью.

— Ты клялась, Натэйр! — вокруг Лорканна поднялся живой ветер, покоряясь до команды, выражая готовность к службе. — Ты клялась, и благодари старых богов, которые тебя все равно не услышат, что я готов проявить милость! Сегодняшней ночью умрут лишь виновные! В следующий раз я убью всех мужчин, а в третий, если тебе не повезет, и ты не сможешь удержать змееголовых в рамках своей клятвы, я приду за всеми и каждым из вас!

Слова отзвучали, и старуха застыла, содрогаясь от ужаса, со вздыбленными, развернувшимися из прически змеями, взирая на Лорканна в немом отчаянии, за которым, как водится у змей, стояло желание гибели противника.

— Я не бросаю слов на ветер, Натэйр, я отвечаю за них, как всегда отвечал за свою стихию, — завывающий порыв подтащил к ногам Лорканна последнего змееголового, пятого из тех, кто посмел навредить Бранну. — Запомни сама и скажи остальным: Золотой город стоит на клятвах и свободе. Всякий, кто нарушит их, дождется распла-аты-ы!

Грифон почти пропел последнее слово, подхватил, не отрывая глаз от змеи, её бездарного потомка, выпустившего клыки и пытающегося прокусить камень. Лорканн досадливо вздохнул, поглядел в глаза змееголового, привычно передавил чужую попытку гипноза, выслушал вскрик — да, вернувшийся удар по разуму это довольно больно — огляделся, светски кивнул Натэйр, изобразив поклон, но не переставая удерживать змееныша за горло.

— Благодарю за гостеприимство, Натэйр, как-нибудь свидимся, — улыбнулся, наблюдая за исказившимся ненавистью лицом. — И тебе же будет лучше, если ты не дашь мне повод для дальнейших встреч!

Лорканн отвернулся, ощущая всей спиной чужую бессильную жгучую злобу, зачерпнул силы из этого и полез на крышу вместе со змеенышем.

Пора заканчивать дела.

========== Часть 4 ==========

В руке извивался последний обреченный змееныш, стараясь прошипеть как можно больше проклятий до тех пор, пока мог говорить. На середине монолога, где пошли проклятия не Лорканну лично, но Бранну и Дому Четвертой стихии, грифон перехватил гаденыша за шею и легонечко сжал, поднимая и приближая к себе его лицо.

— Много слов, много пустых слов и недостойных дел, если бы вы не замахнулись на моего внука, сегодняшняя беда вас бы миновала, — сложил каменные губы в нехорошую, предвкушающую улыбку. — А теперь взгляни в глаза тому, кого так стремился подкормить. И будь уверен, это тебе сегодня удастся!..

Змееныш затрепыхался, глаза с вертикальными зрачками расширились, с зубов его пестрых змей закапал насыщенный яд, на что Лорканн развернул свою жертву лицом к соседней крыше.

Где восседал, шурша чешуйчатыми шеями, перебирая лапами по камням и то и дело разворачивающий головы в разные стороны, сам Семиглавый змей.

Лорканн знал, что во всех четырнадцати глазах у змея сейчас двоится и троится: он видит добычу в виде змееголового, но не может увидеть каменного и неразличимого под заклятьем Лорканна.

— А все потому, что ты со своими дружками поднял руку на моего внука, — Лорканн с трудом преодолевал желание разорвать гада своими руками. Но это было бы не так впечатляюще.



Стоило разжать руку, змееголовый кувыркнулся в воздухе, но не долетел до мостовой, угодив в пасть жадно облизывающегося Семиглавого. Змея, очевидно, заботила возможность упустить самого неблагого короля — чешуйчатые шеи шуршали, загибаясь по стенам домов, он двигался, заглядывая одновременно в семь разных мест, загребая по улице хвостом.

Наблюдать за чудовищем было неожиданно спокойно, под шорох черной чешуи мысли двигались привычно, быстро, щелкали и перетекали. Натэйр была в чем-то права, когда говорила о мотивах Лорканна пустить её в Золотой город, сейчас, стоя на крыше, озирая окрестности, он вспоминал беседу и понимал, что за прошедшие годы в умах жителей не изменилось ничего. Ни магия, ни ее отсутствие не влияют на способность делать выводы, это либо работает и без всякой магии, либо не работает, тогда магией горю не поможешь.

Старый грифон хмыкнул, принимая реальность. Да, он знал, что его именем пугали детишек еще тогда, когда он был действующим королем Неблагого Двора, пугали самим обликом еще задолго до его рождения, опасаясь прихода черного грифона; знал, что его явление — ужас для всех, самых отъявленных злодеев и самых безгрешных душ. Он даже был рад своей репутации, это позволяло править без многих проблем и внутренних препон, одновременно развлекая: с ним мало кто спорил там, где это было ненужно, зато его постоянно пытались свергнуть! Разгадывание заговоров и устранение слишком глупых, замахнувшихся на него убийц, политические диспуты с бунтовщиками, которых потом можно было переманить к себе на службу — все это скрашивало досуг Лорканна долгие годы.

И что самое удобное, никто не смотрел дальше его пугающего образа. Натэйр даже в голову не пришло, что он мог руководствоваться другим типом выгоды. Никому не приходило!

Магия — основа его власти, его жизни, его знаний, но магию невозможно примагнитить простым скоплением сколь угодно большого количества неблагих волшебных существ. Иначе Лорканн для достижения полного могущества можно было бы смириться с Семиглавым, изгнать остальных жителей и спокойно наслаждаться его магической массой в мире. Магия являлась слишком тонкой материей, как и жизнь, нет, старый грифон не врал.

Он пустил тогда Натэйр с детьми потому, что всегда был королем.

И мало кто задумывался над этим в подобном ключе, но добровольно взятая власть означала и взваленную на себя ответственность. Лорканн заводил порядки, вычерчивал защитные руны, помогал проектировать город, стягивал войска в гарнизоны, организовывал стражу и общий закон для всех неблагих, что было довольно утомительно и подкидывало кучу непредсказуемых проблем.

Он делал все это не из корысти или милосердия, жажды магии или власти. Он делал это, чтобы защитить вверенные ему жизни.

Лорканн всегда был королем — и все жители его королевства могли рассчитывать на справедливость, защиту и кров. К сожалению или к счастью, мысль эта посещала жителей Золотого города весьма редко, а Лорканн продолжал пользоваться репутацией самого жуткого создания неблагих земель, за прошедшие века подвинув Ужас Глубин и самого Семиглавого.

Первая половина ночи завершалась, силы уходили все быстрее, поэтому Лорканн спустился с крыши самым немудрящим способом: спрыгнул, грохнув о мостовую всем каменным весом. Феи в фонарях заметались опять, Семиглавый подтянулся тут же, выпростав усатую морду в локте справа от Лорканна. Поддавшись порыву озорства, неблагой грифон дернул змея за усы, как музыку выслушал яростный рев, пощекотал под челюстью, посмотрел на мечущегося змея еще…

В голову пришла совершенно дикая мысль, впрочем, Лорканну хотелось размяться. Оседлать ближайшую шею оказалось весьма легко, а потом выпущенный светляк магии рванулся от носа Семиглавого в сторону дворца и Парящей башни. Змей перебрал лапами, переливчато завопил, обещая Лорканну ужасную смерть, на что расположившийся с удобством грифон только хмыкнул.

Светляк уносился все дальше, змей взобрался по ближайшему зданию, расправил крылья и взмахнул ими, отрываясь от земли, унося грифона туда, куда ему было надо. Золотой город с высоты полета всегда нравился старому грифону, теперь тут прибавилось какое-то внуково художество, еще недорисованное, напоминающее громадный цветок… Лорканн потряс головой: нужно было еще не пропустить площадь перед дворцом: в груди шевелилось нехорошее предчувствие, а тамошняя вода могла прояснить будущее.

На подлете к площади Лорканн перевесил обе ноги на одну сторону, соскальзывая с шипастой чешуи, оборачиваясь тяжелым каменным грифоном, разворачивая собственные широкие крылья, планируя к фонтану. Семиглавый уносился за светляком все дальше, а неблагой король почти подкрадывался к фонтану: стихия воды никогда его не любила. Именно вода, впрочем, сейчас могла отразить видения будущего. Вызывать их перед внутренним взором всегда было делом затратным, сил у него и так за ночь ушло много, поэтому в данном случае Лорканн пренебрегал личными предубеждениями и смиренно обращался к ненавистной стихии.