Страница 60 из 94
Кили, младший принц гномьего королевства, заново отвоёванного и теперь заново осваиваемого, несмотря на соперничество за сердце Тауриэль (которое положа руку на занывшее сердце никогда настоящим соперничеством и не было), нравился эльфийскому принцу за свой живой нрав и весёлый взгляд на мир, за знание своего дела (впрочем, это можно было сказать о любом гноме, хоть о казначее Глоине) и страстное отношение ко всему, что касалось стрельбы из лука и Тауриэль. Ещё тогда, когда Леголас выслеживал её у камер, где заключены были гномы, он отдал должное живости беседы о стрелковом мастерстве. В это же время, размышлял Леголас, возникла его дружеская симпатия к королю гномов, оказавшемуся гораздо более порядочным и понятным, чем расписывал когда-то Трандуил. По крайней мере, в своем королевстве Торин эльфов в отместку по камерам не сажал, и Леголас подозревал, что дело тут вовсе не в отсутствии свободных темниц.
Эльфийский принц вернулся к происходящему, дорубил попавшегося под руку орка, оттолкнувшись от упавшего тела, вскочил на плечи другому, огляделся, заметил направление, куда следовало двигаться, спустился опять на уровень не голов, а тел и продолжил прорываться к своим. Хотя ему очень не нравилось соотношение, в котором пребывали на поле битвы объединённые силы светлых народов, по отношению к силам тёмным: орков и той части гоблинов, что сумела все же прорваться, было больше раз этак в пять.
До отряда обороняющихся вокруг своего Владыки эльфов было ещё весьма прилично, а упрощать Леголасу путь никто не собирался, поэтому принц сосредоточился на ближнем бою, стараясь одновременно отслеживать: не мелькнёт ли где моргульская стрела или моргульский клинок. Раз тут объявилось одно оружие Врага, не исключено, что появится и другое, хотя по версии Белого Совета зло на востоке спит мёртвым сном. За свои три тысячи лет Леголас привык разбираться в том, что было ему непонятно, а в данном случае ему было непонятно: как можно одновременно спать мертвым сном и снабжать оружием огромные армии, подзуживать их на захват почти беззащитного Эребора и быть в курсе главных самых свежих новостей, вроде – кто сейчас король почти беззащитного Эребора и с кем именно у этого самого короля кровная вражда. Азог и Больг – оба явно оказались тут не просто так, и хотя Леголас очень верил в предводительский талант Бледного (к счастью теперь – окончательно и бесповоротно бледного, а также безголового) орка, но собрать настолько большую армию исключительно своими силами даже весьма магнетический лидер за столь короткий срок не мог. Вывод напрашивался только один, но поверить в свою догадку, значит – поставить под сомнение весь авторитет Белого Совета и всех старших эльфов заодно. Поэтому Леголас верил, но молчал.
Молчание это, однако, ничем сейчас не могло помочь ни ему самому, ни раненному проклятой чёрной стрелой Торину, за жизнь которого Леголас опасался даже больше, чем за жизнь Кили, который единственный мог сделать счастливой Тауриэль. Младший гномий принц был ранен тяжело, но совершенно обычным оружием, то ли оттого, что Больг не успел выстрелить еще раз, то ли оттого, что больше таких стрел у него не было, но факт оставался фактом – бок Кили был продран булавой и шипастым доспехом орка. Скверны в крови Кили не было. А вот Торину повезло гораздо меньше, хотя его ранение на первый взгляд и казалось более лёгким: моргульская стрела вытянет из гномьего короля жизнь постепенно, каплю за каплей, выпьет душу и оставит только злобный призрак, подчиняющийся владыке Минас Моргула, а может быть, и самого Барад Дура. Думать о таком развитии событий было горько, а когда Леголас, сын Трандуила, дал себе труд задуматься – почему? – то пришёл к неожиданному и почти шокирующему выводу: он считал короля гномов другом, ни больше ни меньше.
Торин стал одним из немногих, кто не пытался посмеяться над чувством эльфийского принца к капитану лихолесской стражи даже после того, как пронаблюдал проявление этого чувства, выразившееся в неотрывном следовании за тенью возлюбленной. Король гномов не жалел, не сочувствовал и не смеялся, не одобрял тоже (ровно, кажется, в той же степени, что не одобрял это же чувство к этому же объекту любви со стороны своего родного племянника), но король гномов понимал. Как будто сам когда-то был в похожем положении охваченного немым восхищением, следующего по пятам и не смеющего признаться в ожидании очередного отказа!
Кроме того, их собственный обмен мнениями зачастую был удивительно схож в большинстве основных воззрений: стоит ли говорить о красотах природы больше одного свидания? Насколько интересно обсуждать боевые техники в рамках свидания? Есть ли гномам чему поучиться у эльфов и наоборот?
Торин относился к Леголасу на том пределе дружелюбия, который мог позволить себе пленённый отцом Леголаса гордый король гномов в изгнании, имеющий личные счёты всё с тем же самым отцом Леголаса. То есть молчал, конечно, но в то же время – общался. Следующая встреча с Торином проходила уже на его территории, и хотя эльфы пришли с Митрандиром, вполне в духе тех самых личных счётов с отцом Леголаса было бы не пустить его с Тауриэль в Эребор, однако и тут гномий король проявил небывалую выдержку и большое миролюбие: эльфов не только пустили, но поставили на довольствие и не ограничивали перемещения гостей по горе. В этом Леголас видел как мудрость самого Торина, так и большое влияние Бильбо, доброй хоббитянки, всегда стоящей подле его правой руки. За прошедшие недели Леголас не раз наблюдал, как смягчается Торин, глядя на Бильбо, как под её влиянием даже передумывает иногда шлёпать Рубина за проказы! И хотя Леголас был явно старше нынешнего Рубина, а также не норовил проказить в королевских покоях, но предчувствие отведённой от себя воспитательной руки ощущал очень хорошо.
И теперь Кили и Торин – оба этих гнома, которые совершенно по-разному стали важны эльфийскому принцу, лежали при смерти, укрепляя желание как можно скорее завершить битву, чтобы найти им целителей, но всё обозримое пространство было занято орками или союзными войсками, непрерывно сражающимися за честь, кровь, Эребор и само будущее Эпохи.
Размышления помогли Леголасу скоротать дорогу до отряда эльфов, которых возглавлял его отец. Трандуил явно рад был видеть сына живым и здоровым, несколько царапин не в счет, Леголас легко встроился в оборонительный ряд возле отцовского стремени и выкрикнул, стараясь перекричать шум битвы:
- Они повсюду, отец! Нам следует соединиться с войском людей или гномов, на этой позиции нас скоро отрежут от подкреплений!
- Сын, эта битва была проиграна для эльфов уже тогда, когда началась, - Трандуил не сбивал дыхания, хотя дотягивался длинным мечом до многих, пытающихся подступиться к нему. – Мы можем помочь людям и гномам выиграть, но что будет с эльфами? Все, кто может сражаться на стороне света, уже здесь, не жди чудес даже от Митрандира, его чудеса обычно очень дорого обходятся всем вокруг…
Леголас опечалился, принимая мудрость Владыки и отца, уже начиная заранее скорбеть о печальных итогах этой битвы для эльфов… Когда сверху на него упал гном. Рядом приземлился ещё один, доспехами придавливая занёсшего было алебарду орка, дрыгнул ногами, стараясь перевернуться, Леголас ухватил гнома за сапог, помогая обрести землю под ногами, на что гном сдавленно и высоковато пробормотал «спасибо», а потом с диким агрессивным криком врубился в опешивших орков. Леголас с удивлением глянул на свою руку – вся ладонь была черной от сажи.
Или гномы начали чистить сапоги по-новому…
С неба рухнул ещё один коротышка, взмахнул топором, деловито поправил бороду из мочала, пробухтел «ну и кого тут спасать?» и решительно зарубил ближайшего орка, не испытывая никакого неудобства от разницы в росте. Ошалевшему Леголасу показалось даже, что этот гном со странной бородой легко подпрынул, отчего на миг сверкнули крупные белые пятки. Странные гномы падали с неба, теснили наседавших до того орков, забурялись внутрь построений, будто просачивались между выставленных копий и алебард, но в отличие от гномов обыкновенных, неподозрительных, носили облегченные доспехи, рассредотачивались по одному и сверкали огромными пятками, которые от колена вниз только и не были выкрашены сажей.