Ипостась дракона

Прототип лохматого, цвета угля в жёлтую полоску насекомого, для простоты наречённого шмелём, завис на расстоянии вытянутой руки прямо перед очами Алекса. Тот, сопровождая мыслительный процесс пассами пальцев, словно персонаж из будущего возле голографического экрана компьютера, правил масштаб и анимацию.

Фактура насекомого послушно скопировала замысел творца, достигнув верхней ступени эволюции, но тот возвращался к нему снова и снова, будто к неиссякаемому источнику вдохновения, вызывая в памяти полностью законченный образ из бесконечного небытия кладовой Эгоплеромы. Метафизика процесса, призмой вставшая на пути тонкого луча познания Алекса, преломляла поток, расширяя границы доступного.

– Золотая рыбка, щука из проруби, джин из бутылки тёмного стекла, – медитировал Алекс, – вечно недовольны и очень капризны. Квинтэссенция власти дракона над материей в свободном доступе, страшно даже мечтать. Старик Хоттабыч, царевна-лягушка, царевна, лягушка, царевна, царевна… царевна… – зрачки от подобной перспективы, если бы смогли, стали кошачьими.

– Александр, – звонком на ресепшн пожаловал дракон, – бросай рукоделие, без тебя не обойтись.

Отвлекаясь от тут же бесследно растворённого в эфире Эгоплеромы насекомого и сопутствующих сладких грёз, Алекс нехотя сделал пол-оборота. – Слушаю.

– Ясли устарели! – поделился знанием дракон, – она пытается садиться и скоро выпадет из кроватки, если не вмешаться в самотёк.

Алекс несколько месяцев не посещал ясли, да и делать-то там определённо нечего. Личное, а заодно и дракона время, когда тот не в няньках, бесцеремонно разменивалось на внешние атрибуты мира. Терраформирование Эгоплеромы поглощало уйму внимания – процесс не только интересный, но и обоим крайне необходимый, невзирая на трудоёмкость, если, конечно, под данное определение подпадает умственная деятельность, всё же не кайлом на стройке размахивать. Рутина усилий крайних дней коснулась жизненно важного пространства аборигенов.

Комплекс «гнездо-пещера» с видом на бездну предназначался исключительно для дракона. Гнездо – нависающий выступ, сросшийся с вершиной скалы и перетекающий в пологое плато, пригодное для экстренного взлёта и посадки крупногабаритных воздушных судов. Пещера, пока не нашедшая применения, куда Гоор мог входить в полный рост и вытягиваться во всю длину.

В реестре собственности Алекса перечислены: дощатая пристань, погружённая опорами в воды утопающего в зелени озера, перекрёсток, предлагающий путнику выбор на целых пять направлений, возведённый из монолита белого мрамора дом.

Дракон торопился и потому не позаботился об интересах спутника, который желал бы обсудить проблему в пешей прогулке, а не лететь с полчаса в лапе дракона, под шум хлопающих крыльев, а по ощущениям так и вовсе на ковре-самолёте, из которого усердные слуги выбивают нескончаемую пыль.

Ясли и, правда, настаивали на срочных неотложных мерах, малышки на самом деле подросли. Балансируя, пытались придать телам любое, порою неестественное, главное – не горизонтальное и оттого опасное положение.

Совместить в единое целое кроватку, коляску и корзину воздушного шара – неполный перечень требований, предъявлённых драконом к конструкции детского манежа.

Топор мясника, хозяйственная веревка с мылом, чугунная сковорода – окажись они в списке, не убедили бы Алекса отказаться от воплощения взбалмошной идеи в материю. Не ему же поступало сие изделие в пользование, ответственность лежит на воле заказчика.

Приступил к работе.

Каркас манежа – прямоугольник, без учёта погрешности при расчётах, пять метров по диагонали, вписанный в круг. Сорок сантиметров высоты от основания, в цвет дракона, метр шестьдесят – полупрозрачная эластичная броня. На дне ячейки – полметра на метр, каждая на собственных рессорах и гироскопом горизонта, во избежание морской болезни у пассажирок. При отрыве от поверхности и наклоне более чем на пятнадцать градусов автоматически срабатывают силовые шторки на уровне визуального потолка. Свободное падение с высоты предотвращалось антигравитационным полем. Последнее Гоор счёл излишеством, заверяя, что риск развития подобной ситуации под полным контролем и, в принципе, невозможен. Остальное удовлетворяло, особенно понравилась ручка для переноса, приятно лежащая и в передних, и в задних лапах.

Дракон с неожиданным проворством бережно распределял по ячейкам малышек, подцеплённых грейфером из трёх когтей, на который и смотреть-то боязно. Алекс еле поспевал, выкатывая кроватки из широко распахнутых ворот яслей. Ни одна из перемещаемых даже не пискнула – нравился процесс. Сами кроватки, отслужив предначертанное, став в одночасье бесполезным железосодержащим хламом, отлетали в произвольную сторону.

По окончанию процедуры переноса детишек из яслей в манеж дракон осклабился. Парой слов низлагая до уровня базарной площади трактат о плюрализме мнений, он сорвал нераспустившийся бутон дискуссии о месте переезда.

Алексу оставалось только смотреть вслед двадцати четырём малышкам, совершающим первый в жизни чартерный рейс. Помахать рукой не хватило душевных сил.

Алекс сидел, прислонившись к внутренней стене опустевшего помещения, и утешал сам себя, – сначала были ясли…

И это истина! Ясли – приданое Земли за малышнёй, одновременно и его наследство. К факту, что они закладной камень Эгоплеромы, величайшее чудо света, и второго уже никогда не воздвигнется, Алекс относился спокойно, как к первоисточнику, основе, точке привязки. Множество теорий далёкой земной цивилизации стали или когда-либо станут здесь, благодаря яслям, аксиомой.

Кто, как не он, отдавал отчёт; джунгли никогда не поглотят сию колыбель, бандерлоги не займут под поселение и не иссякнет внутреннее освещение. Тут, в окружающем ясли мире чистых красок, словно нарисованном детьми; небо – синь, трава – зелень, тропинки – охра, все сущности рукотворны.

Ясли – это кладезь упущенных возможностей, энциклопедия, где каждая страница – магия оттенков, гармония звуков и волшебство ароматов, место, где ничто само по себе не случается. Вот если допустить, что эти умозаключения, по сути, есть заблуждение, то ясли – прошлое и не более того.

Алекс решил отвлечься от неправильной мысли и вернуть позитивный настрой. Поднялся и подошёл к ближайшей многоугольной картине. В геометрических фигурах, изображённых на холсте, благодаря стараниям кисти (тут речь об инструменте) автора, лишь интуитивно угадывалась женщина с младенцем на руках. Холсту повезло, существуют и иные способы нанесения масла, Боже упаси узреть подобное.

Нецензурно выругавшись, вдруг осознал – в атмосфере яслей, заражаясь логикой кубизма, деградирует даже образность мысли, когда вместо «авось» – «возможно» и «может быть».

– Чур меня, чур, – взмолился Алекс и вырвался на свободу, где, успокоившись, огляделся.

Распахнутые настежь, скрипящие старой жалобой ворота, застывшие тут и там в нелепом положении, точно брошенные в панике детские кроватки. Круг примятой травы на лужайке, и это вам не баловство инопланетян, а оставленный манежем след эвакуации.

Он удалялся, а за спиной, словно древняя муха, замурованная в янтаре, тонули в глыбе горного хрусталя законсервированные ясли. Он так решил. Никакая забывчивость, склероз и прочие проблемы с памятью не имеют более власти над незыблемостью артефакта.

Провожало Алекса безмолвие мёртвой территории.

Алекс, бросив тело в нынче любимое кресло под дневной стационарной тенью зонта, каждый раз отмечал, с благодарностью к себе, эклиптику местного светила, над которой немало успел потрудиться к собственному удовлетворению.

Солнце, возгораясь над левым берегом озера, оставалось неподвижным. Рассвет задерживался ровно настолько, чтобы лишь воспетый колдунами да ведьмами ингредиент мог обнаружиться на дне кофейной чашки (Алекс свято верил: этот день настанет). Далее светило камнем из пращи, достигнув максимальной точки подъёма, возгоралось, будто звезда в Рождество на макушке ели, и прежде чем передать эстафету квартету лун, срывалось с апогея терявшей равновесие юлой, в падении, коснувшись правого берега, выплёскивало в мир палитру тлеющих в камине углей и неспешно остывало, обретая прозрачность.