Страница 27 из 28
– Я в курсе.
– Правда она красивая? – взывает Коко к мужу.
– Угу.
– Не «угу», а для представительских целей это важно! А еще – она умная. У нее не башка, а компьютер. Бизнес-английский – раз. Просто английский – два. А еще французский… С французским отдельная история. Французский она стала учить из-за одного поэта… Этого, как его…
– Превера, – не выдержав, подсказывает Дарлинг. – И перестань говорить обо мне в третьем лице. Да еще всякий вздор. Я пока не умерла, и пафосные некрологи мне ни к чему.
– Почему это вздор? – Коко обидчиво морщит губу. – Разве про этого… Превера – неправда?
Не вся правда. Когда-то Паоло обмолвился, что, если хочешь понять птиц – всех птиц, которые только есть на свете, – без Превера никак не обойтись. Птицы Дарлинг не волновали никогда, она даже не думала о них, но туг почувствовала настоятельную потребность приобщиться. Ничего из птичьей затеи не вышло, зато Дарлинг навсегда полюбила Превера. Грустного старика, в силках которого не билось ни одной птицы – только неразделенная любовь.
– Вот скажи, стал бы ты так напрягаться из-за французских стихов? Ведь нет же, правда?
– Нет, – с готовностью подтверждает Вассилис.
– И я нет. Мне стихи вообще ехало-болело, особенно французские. Но если приспичит – их можно и в переводе почитать. А она взяла и язык выучила. О чем это говорит?
– О чем? – по инерции спрашивает Вассилис, хотя на физиономии у него написано: «Это говорит о том, что девушка мается дурью».
Нет ни одной причины, чтобы Дарлинг стала относиться к мужу Коко лучше.
– …что она целеустремленная. По всем показателям – наш вариант. Ты согласен?
– Угу.
– Тогда иди звони.
Вассилис послушно кивает нечесаной головой и, на ходу вынимая телефон из заднего кармана джинсов, направляется к выходу. Стоит ему только исчезнуть за дверью, как Дарлинг тут же накидывается на Коко:
– Теперь объясни мне, что за балаган ты тут устроила?
– Подожди, ты еще будешь мне в ноги кланяться за этот балаган, – раздуваясь от чувства собственной значимости, с апломбом заявляет Коко. – И вообще, заткнись и не мешай мне устраивать твою судьбу.
– Может быть, я как-нибудь сама о ней побеспокоюсь?
– Может быть, но не в этот раз. Хочешь всю жизнь просидеть в своем вшивом банке?
– У тебя есть альтернатива?
– Еще какая! – Коко наклоняется к Дарлинг, делает круглые глаза и сообщает заговорщицким шепотом: – Брат Вассилиса ищет личного помощника.
– Бог в помощь. Я-то тут при чем?
– При брате Вассилиса, если не будешь тупить. Он, между прочим, крупный финансист. И что-то там еще, я в подробности не вдавалась. Много ездит по миру, завтракает в Лондоне, обедает в Сингапуре. Хочешь завтракать в Лондоне?
– Завтракать в Лондоне – дорогое удовольствие. Я не потяну.
– О тебе и речи нет. Тянуть будет Костас.
– Брат твоего мужа? – уточняет Дарлинг.
– Угу. – Вот оно, дурное влияние василиска, раньше Коко не прибегала к таким непрошибаемо-глупым междометиям. – Между прочим, отличный мужик. Слегка за сорок, но душка! Он тебе понравится.
– Погоди… А личный помощник – это, случайно, не то, о чем я грешным делом подумала?
– Не надо грязи! – взвивается Коко. – Личный помощник – это личный помощник. Будешь заниматься его текущими делами, организовывать встречи, организовывать поездки… наверное…
– А куда делся предыдущий личный помощник?
– Предыдущий вышел замуж. Э-э-э… Вышла. Понятное дело, что никакой муж терпеть не будет постоянные командировки. Мужья – они страшные собственники.
– Тебе виднее.
– И вот еще что. Костас не женат.
– Ну и зачем ты мне это говоришь?
– На всякий случай. В том смысле, что если у вас что-то там наклюнется… Знай, я не буду против! Только за, тем более что выглядишь ты просто офигенно. Стрижка чумовая, дашь координаты мастера?.. Нет, было бы здорово, если бы у вас все срослось… Дружили бы семьями, а на уик-энд все вместе выбирались бы на Майами…
– Минуя Лондон и Сингапур? Я не согласна.
– А на финансиста согласна? Он сейчас приедет, между прочим…
– Может, ему сразу подъехать в ЗАГС, где я буду ждать его в подвенечном платье? А потом мы улетим на Майами. Все вместе, как ты и хотела.
Жаль, что в сумке лежит тонюсенький «Хазарский словарь», а не увесистый том какого-нибудь Умберто Эко: Дарлинг с трудом подавляет в себе желание треснуть Коко чем-нибудь тяжелым по башке. Не преследуя при этом никаких особенно кровожадных или человеконенавистнических целей. Ей просто хочется, чтобы Коко заткнулась. И перестала нести пургу, какую обычно несут все just married, озабоченные устройством судьбы своих несчастных (как они думают) незамужних и неженатых друзей. Мир, по осоловевшей от супружеского счастья Коко, довольно примитивен, всякой твари в нем должно быть ровно по паре: к любой Барби пришпилен Кен, к любому астронавту – космонавт, к таможеннику – контрабандист, к кофе – сливки, к врачам без границ – медсестры без дипломов, к скучающим богатым сучкам – водопроводчики… И вся эта огромная колышущаяся масса должна оголтело любить друг друга и с периодичностью раз в три секунды обмениваться кольцами.
– Ты не поверишь, но я скучала по тебе. И по твоим шуточкам, – хохотнув, заявляет Коко.
– Конечно, не поверю, ни разу. Могла бы и позвонить, если так уж скучала…
– Ты бы тоже могла позвонить.
– Как-то не хотелось отвлекать тебя от супружеских обязанностей.
– Правда он душка?
Коко всегда проявляла завидное постоянство в определениях: герои ее многочисленных романов были душками, и никак иначе. Черноземный Вассилис похож на душку меньше всех: меньше, чем даже мутноватый дилер из автосалона «Пежо», с которым Коко таскалась прошлой весной. Тот хотя бы использовал ключи от машины по прямому назначению.
– Он просто лапушка. Кстати, куда это запропастился наш лапушка?
«Лапушка» появляется ровно через минуту.
– Ну что? – интересуется у Вассилиса Коко. – Приедет?
– Будет минут через двадцать, если не застрянет в пробке.
Двадцать минут проходят в беспрерывном и бессмысленном щебетанье Коко (будь Коко птицей, Превер не посвятил бы ей ни строчки). Не особенно разговорчивый Вассилис изредка вставляет свои универсальные «ага» и «угу», а Дарлинг и вовсе не участвует в разговоре. Она размышляет о неведомом ей финансисте Костасе. Брат грека тоже должен быть греком, никем иным, но воображение почему-то рисует Дарлинг опереточного цыганского барона. В шелковой косоворотке, атласной жилетке, штанах в мелкий вельветовый рубчик и реликтовых плисовых сапогах. На голове Костаса лихо сидит мягкая фетровая шляпа с заткнутым за тулью пером фазана; висящие на брюхе часы-луковица каждые пятнадцать минут исполняют первые такты популярной цыганской песни «Ай, да-ну, да-ну, да-най», а в руках… В покрытых шерстью руках Костаса обязательно должна оказаться плетеная корзина, набитая сложенными в пачки самыми ходовыми валютами мира – ведь он же финансист! Что именно финансирует Костас – не совсем ясно. Должно быть, наркотрафик, оттого все его карманы полны расфасованного по пакетикам героина. Ухмыляясь золотозубой улыбкой, Костас ввалится в «Ноа» не один. С ними припожалует цыганский ансамбль песни и пляски, штук шесть привокзальных гадалок и два ручных прямоходящих медведя. Ромы будут бить себя по ляжкам и рвать гитарные струны, медведи – реветь и требовать безалкогольного мохито, а гадалки – приставать к посетителям с традиционным «Ай, бриллиантовые, не совру ни слова, всю правду скажу!»…
Надо бы увековечить этот сраный лубок в ЖЖ.
…Финансист Костас входит в «Ноа» через полчаса, и Дарлинг сразу же понимает, что никакого поста в ЖЖ не будет. И есть немаленькая угроза, что и сам ЖЖ, ее любименькая жежешечка, может потерять актуальность.
Теперь, после появления Костаса, она кажется Дарлинг чем-то несерьезным и глупым. Прибежищем картонных героев, от нечего делать примеряющих картонные маски. Картонные герои стоят на цыпочках и изредка подпрыгивают и пытаются взгромоздиться на плечи других героев, таких же картонных, – только бы их заметили. А Костасу вовсе не нужно становиться на цыпочки – никогда, ни при каких обстоятельствах. Достаточно просто войти, кивнуть присутствующим, сесть в кресло и мельком взглянуть на часы.