Черновик

«Они даже не волки, – думал он, ворочая кровать за спиной. – Они хуже, потому что без рефлексов опасности, боли и страха». И закричал, что было силы: – Санитары! Санитары! – И увидел архитектора, протискивающегося к нему сквозь буйное кольцо. Странно, но психи расступились, пропуская старика.

Архитектор подошел – он стал меньше ростом, еще больше зарос волосами, хоть неделя прошла всего, – задрал голову, чтобы заглянуть ему в лицо и сказал негромко: – Не кричите. Ночь на дворе. Какие санитары. – И принялся развязывать простыни.

Волки-психи разбрелись. Он не запомнил лиц и не узнал бы при встрече, чтобы свести счеты. Оглянулся. Свет здесь ночью не выключали. Картина, что увидел, была настолько ужасающей, что зажмурился. И сразу в ноздри ударил концентрированный запах аммиака, фекалий и специфический запах пота сумасшедших. Он зашатался. Закрыл рот и нос ладонью, и боялся отвести ее от лица. Глаза слезились. И уже сквозь слезы всматривался в безумный даже для психиатрической больницы мир.

Почти все они – а их там было человек сорок – не спали. Некоторые стояли в неудобных позах, застыв в кататонии. Другие без одежды лежали на загаженном деревянном полу. Простыней не было. Подушек тоже. Только мокрые грязные матрацы, изредка крытые клеенкой. И огромное количество зеленых навозных мух, что с почти человеческим неистовством бились о темные окна, словно старались поскорее выбраться из ужасающей человеческой клоаки. Отступали, набирали скорость и снова ударялись о стекло, пока не падали в изнеможении на подоконник, где копились зеленые трупики. Их жужжание служило саундтреком мизансцен, безостановочно следовавших одна за другой. Многие разговаривали сами с собой. Кто-то бился головой о дверь. Кто-то истязал себя, прокусывая кожу зубами на предплечье, и с интересом наблюдал, как течет кровь. Кто-то мазал лицо фекалиями… Все были разобщены, изолированы друг от друга. Каждый сам по себе: не видел, не слышал, не замечал соседа. Только двое в дальнем углу палаты молча дрались, но как-то странно, по-звериному. Один внезапно останавливал драку, поворачивался к противнику спиной, словно забывая. А другой, не удивившись, принимался ковырять пальцем стену. Через минуту кто-то вспоминал, и они снова брались за дело.

– Пойдемте, – сказал архитектор и потянул за собой к одному из окон, зарешёченному железными прутьями. – Вас здесь не тронут.

Сквозь пижаму он притронулся рукой к развороченному заду и промолчал.

– Иисус, – продолжал архитектор, – сильно отяготил человеческую жизнь, усеяв ее бедами и напастями, терниями с колючками. И минимизировал процветание. Однако радость осознанного бремени для некоторых есть то нормальное состояние земного бытия, без чего человечество утратило бы «уравновешенность». Понимаете о чем я? Ничего, позже поймете. А сейчас попробуем довести начатый когда-то разговор до конца. Вы ведь здесь за этим?

Архитектор уверенно продвигался вперед, переступая через психов, что валялись на полу, обходя кровати и стоящих больных. И странное дело, все они, как могли, выказывали ему почтение… даже те, что лежали лицом в пол или застыли в кататонии. Будто к каждому подходила большая добрая собака, улыбалась и позволяла погладить себя. А может, им казалось, будто к больничному причалу подплыла океанская яхта, и капитан, добродушно улыбаясь, предлагает прокатить желающих… На мгновенье в глазах больных появлялось что-то человеческое. Казалось, еще немного и по команде архитектора буйная безумная публика выстроится полукругом и запоет хором или станет делать производственную гимнастику, несмотря на поздний час. И язык не поворачивался сказать про все это: маразм крепчал.

Он еще был под «шубом» лекарств, но все существо, все клетки большого сильного тела твердили в голос, что душевно выздоравливает, что почти здоров. Здоров! И надо поскорее выбираться отсюда, а не слушать бредни сумасшедшего архитектора. И, расталкивая больных, бросился к двери. И колотил кулаками по толстой жести. И кричал: – Позовите врача! Врача мне! Врача!

– Остыньте, коллега, – мягко сказал архитектор. Взял за руку и снова повел к окну с железными прутьями, и продолжал по дороге:

– Человечество возвысилось над материальностью окружающего мира благодаря одному, кажущемуся сверхъестественным, свойству: интуитивному ощущению божественного. С самого начала вся жизнь человека разумного, все следы его деятельности пронизаны магией служения таинственному контакту между его собственной духовной личностью и Создателем. Не помню, кто первым сформулировал это. К сожалению, в философии заимствования никогда не закавычиваются. К тому же ночью в отделении для буйных это не имеет значения. – Он хихикнул. – Материалисты утверждают: все – плод эволюции, результат случайностей. Но как бы это ни называли, разумная эволюция, использующая накопленный опыт и случайности, которые не являются случайностями, доказывает присутствие во Вселенной некоего Создателя, Творца, существующего в виде реального исторического артефакта. Это Сверхсущество, называйте его, как угодно, сотворило удивительно совершенное по своей гармоничности и функциональности устройство, называемое мозгом. Никакие случайные связи, случайный отбор никогда не могли бы создать ничего подобного. Поэтому чувство осмысленности пребывает с нами…

Он слушал архитектора и думал, что мир – результат случайностей. И тот, что в психушке, тоже. И что разумнее всего оставаться неразумным. В палате было так тихо, будто и впрямь буйные психи построились в колонну и по команде архитектора-малышки отправились в ночной парк заниматься производственной гимнастикой.

– Создатель дал нам мозг, – сказал архитектор. – Придумал программу процедур и событий, определяющих развитие человечества. И ждет, когда люди перестанут верить, что Он думает за них, и начнут думать вместе с Ним. А чтобы ускорить процесс, Он оставил нам некоторые знания и технологии, которые обеспечили начальный прогресс и продолжают обеспечивать. И должны помочь понять природу Мирозданья, его законы и следствия этих законов, на которые так падки люди, потому что держат их за физические и биологические чудеса. Фундаментальные для человечества вопросы, такие как пространство и время, происхождение жизни, новые виды энергии, оружие массового уничтожения, антигравитация, старение, опухолевые процессы – всего лишь частные случаи этих законов и правил.

Архитектор вытащил из кармана больничной пижамы сухарь и принялся сосать. Размягчил, прожевал и продолжал:

– Иисус, пожалуй, был первым Посвященным, кто совсем близко подошел к Носителю или даже заполучил его. Он называл это Светом. И говорил, что Свет в нем самом, и мечтал передать Свет людям. Но что-то пошло не так. Возможно, его background не позволял внятно, в терминах той поры, объяснить публике природу Света и его законы. Христа распяли, а Воскресения, как ни крути, не случилось ни на третий день, ни позже. Однако Сюнь-Цзы говорил когда-то про такое: «То, что происходило тысячи лет назад, непременно возвращается. Таково древнее постоянство».

Архитектор умолк, вытер рукавом мокрый лоб. Прислушался. Психи возвращались после производственной гимнастики в парке и снова дрались, и ссорились, и кричали, даже самые молчаливые. Архитектор заторопился:

– Информация, оставленная Создателем, существует в разных видах, на разных носителях и хранится в нескольких местах на земле. Часть таких мест известна. Однако идентифицировать артефакты, которые являются носителями информации, удается крайне редко. А информацию еще надо прочесть и понять.

Это была первая прохладная ночь. Небо светлело. Ссоры и шум за спиной нарастали, заглушая жужжание мух.

– Если верить генералу-строителю, один из таких носителей, добытый немцами в Тибете или Карелии, или на Алтае спрятан в подвале Клиники. Остальное вы знаете, – закончил архитектор почти скороговоркой.

Они оставались стоять у окна. Вот-вот должно было взойти солнце. Он посмотрел на небо и увидел лицо Эммы: глаза, нос рот и немного лба… и контур короны на голове. Она улыбалась и говорила что-то. Он замер, вслушиваясь…