Новизна хуже старины

Но тут нам попалось интересное видео — к дому подъехал черный автомобиль, по виду дорогой. Оттуда кто-то вышел, зашел в дом и через несколько минут вернулся. Я уже было обрадовался, что мы нашли нужного нам человека, однако Николай сказал, что не может увидеть его лицо. Он, как бы желая успокоить меня, сообщил, что попробует рассмотреть изображение с разных ракурсов и все-таки выяснить, кто же это такой.

— Вы никуда не спешите? — спросил он.

Откровенно говоря, нет. Делать мне у себя было нечего — Алексей тогда, на платформе, сказал чистую правду. Все свои дела я, скрепя сердце, поручил Наумову, так что мог оставаться в прокуратуре хоть до конца рабочего дня.

У него явно стало легче на душе, когда он это услышал. Но не успел он сделать то, о чем говорил, как в кабинет вошел какой-то мужчина с бородкой.

— У нас новый материал, — с порога заговорил он. — Убийство.

— Леонид Иванович, можно не в это время? Человеку нужна помощь.

Названный Леонидом Ивановичем (я понял, кто он: прокурор Куликов, которого Вадим очень не любил за его любопытство) только сейчас заметил, что они с Николаем не одни.

— Здравствуйте, у вас что-то случилось?

Я с ним тоже поздоровался и сказал, что приехал ради записей с камеры видеонаблюдения. Он явно удивился: думал, что я обычный посетитель, а все оказалось совсем не так.

— Вы следователь, что ли? Тогда зачем вы сюда приехали?

— Я начальник следственного изолятора в этом районе.

При моих словах на его лице появилось такое выражение, как будто я сказал что-то странное.

— Так ведь еще недавно другой был. Знаете, такой высокий зеленоглазый шатен… Новицкий, что ли, его фамилия…

Мое сердце словно сдавило железными обручами. Нарочно, что ли, мне все вокруг напоминают о моем друге?!

— Он умер, — сказал я, как отрезал. Не могу об этом говорить ни с кем, разве только с Крохиным, поскольку только мы оба знали все, что произошло из-за убийства Эдуарда Лиановского.

— Как это? — изумился Куликов. — Он же еще молодой был; ведь ему и сорока не было. Я один раз встречался с ним и хорошо запомнил его.

— Слушайте, вам-то какое до этого дело? Вы что, его друг или родственник? — или этот чересчур любопытный прокурор пытается вызвать у меня жалость (что ему отлично удалось), или в самом деле жалеет об его смерти! Скорее всего, первый вариант.

— Нет, просто интересно. Он, кажется, убил известного рецидивиста Лиановского, не так ли? Совесть его, что ли, стала мучить? Иначе был бы жив до сих пор…

Вот тут я наконец понял такую неприязнь Вадима к этому прокурору. Сначала, когда я впервые прочитал об этом инциденте с допросом о гибели Лиановского, я подумал, что он преувеличивает: ну не может быть, чтобы человек с такой наглостью лез в чужую жизнь и столь цинично говорил о смерти другого, совершенно незнакомого ему человека! Но теперь я стал с ним абсолютно согласен, когда увидел это своими глазами. Нет, что за нахальный вопрос: «совесть его стала мучить?» Интересно, как бы он сам ответил на него? А мне слушать все это, честно говоря, надоело.

— Вот что, — я решительно встал со своего стула и подошел к нему вплотную. — Вы интересуетесь этим с целью обсудить эту историю с кем-нибудь за рюмкой? Я вам не позволю чернить память о покойном и ничего вам не скажу. Николай, — обратился я к техническому специалисту, — сообщите или мне, или Алексею Дмитриевичу Крохину о результатах вашей работы. Вы знаете, как со мной связаться, — и я быстро вышел из кабинета.

Однако не успел я отойти даже на небольшое расстояние, как повстречался с другим прокурором, человеком средних лет, невысоким и носившим очки в модной оправе. Я догадался, что это Евдокимов.

— Вы ищете меня или Куликова? — спросил он меня.

— Никого я не ищу, — отмахнулся я от него. — Я приехал сюда по делам.

— А зачем вам понадобился наш специалист? Вы сейчас из его кабинета вышли, я видел.

— Это мое дело, не ваше, — и я, не прощаясь, пошел дальше. Я услышал, как он пробормотал мне вслед что-то явно матерное, но мне было на это наплевать. Сейчас я понимаю Маликова, не любившего своих коллег за их нахальную бесцеремонность. Всем есть дело до того, куда ты пойдешь, что ты делаешь… Ненавижу это. А все-таки мне не стоило тогда огульно хаять поступок Владимира, когда тот уволился отсюда. Наверняка, когда они узнали о гибели его семьи от рук Лиановского, то начали бы обсуждать это между собой, что нанесло бы ему страшную рану. Хорошо, что он успел уйти из прокуратуры. Я его не осуждаю.

Я все думал об этом, пока шел к выходу из здания. Слава богу, мне никто не встретился, кроме постового. Он тоже пристал было ко мне с вопросами, но я злобно сверкнул на него глазами, и он отступился. Может быть, я показался им всем грубым, но разве можно лезть в чужую жизнь и обсуждать чужую трагедию? Допустим, они бы узнали, что Вадим выбросился из окна десятого этажа, и стали бы говорить об этом вместо того, чтобы работать. А ведь к этому привело и пережитое им… прости господи, изнасилование, донос Павлова и потом — его заказное убийство. Вот, например, узнав о насилии над ним, его бы за глаза назвали геем… А в России-то таких людей очень не любят… Нет, я никому, никогда и ни за что не позволю так отзываться о мертвом, будь он хоть святым, хоть серийным убийцей, как и в этом случае. Не его вина, что он встал на скользкий путь. Вадим, конечно, в своих заметках называл причиной своих несчастий «комплекс хорошего человека». Но я лично так не считаю. Я думаю, что это все произошло из-за того, что у него тоже, как и у Павлова, было обостренное желание восстановить справедливость, только развивавшееся в правильном русле. Да, не удивляйтесь и не вините меня ни в чем — я согласен с тем, что отъявленных преступников стоит убивать. Кто знает, что еще они могут натворить, если выйдут из тюрьмы, а убил их — и уже знаешь, что они никакого зла больше не сделают. Разумеется, в глазах простых людей и ты преступник, но цели-то у тебя были благородные. Но не объяснишь это нашим судьям.

Но, насмотревшись по телевизору передач вроде «Суда присяжных», я понял, что от судьи здесь мало что зависит. Все дело в присяжных заседателях, а как их набирают? Возьмут с улицы необходимое количество людей — и все! Как они скажут, так и будет. А они кто? Простые обыватели с кучей стереотипов в голове. Я это знаю.

Вот я заговорил о «Суде присяжных». Но ведь есть и продолжение этой программы — «Окончательный вердикт». Что из этого следует? А то, к чему ведут эти самые стереотипы мышления. Присяжные, выслушав адвоката, прокурора, свидетелей, строят свою версию событий, часто неверную, и невинный человек отправляется в камеру, а виновного почему-то оправдывают. А потом адвокат, работа которого — во время процесса защищать подсудимого, должен восстановить справедливость и посадить виноватого. Вот откуда мой скептицизм в отношении русских судов.

С этими мыслями я шел к себе в СИЗО. Что мне делать — я не знал. Допрашивать Сергея мне совсем не хотелось: что я от него услышу? «Вот тебе крест, я ни в чем не виноват!» Эта фраза просто выводит меня из себя. Интересно, что он хочет сказать тем, что постоянно ссылается на бога и на крест? По моему мнению, это даже хуже, чем мой атеизм. А вот если окажется, что он виноват в том, что его подставили с этим героином, это будет уже страшный грех. Вот же циничный этот «замкнутый студент»! Знай я раньше, в институте, что он такой… ни за что не стал бы с ним общаться!

На половине дороги я внезапно остановился. Мне очень не хотелось идти на работу: день выдался хороший, дождь, заливавший Москву все эти дни, прекратился, и на улице было прекрасно — ни жарко, ни холодно. Так что я решил прогуляться по району и свернул куда-то в сторону метро «Авиамоторная».

И вот здесь я обнаружил, что пришел неизвестно куда. Я посмотрел вокруг и увидел розовое с белыми полосами трехэтажное здание — я узнал его. Екатерининский дворец, а рядом с ним находится парк. Мне почему-то захотелось зайти туда и полюбоваться всей красотой этого места.