Страница 11 из 42
— Ты думаешь, он докладывает нам, какого числа приедет в Москву и где остановится? Пойми, мы для него пешки. Мы сбываем его товар, и все.
— У Рамазана много пешек в Москве, — кивнул Женька.
— Ну, я же об этом и говорю.
— Но я не случайно пришел именно к тебе, Томаз. Не знаешь почему?
— Почему, почему… Для русских мы на одно лицо, вы думаете, раз мы с Кавказа, значит, все повязаны, все заодно. Я не знаю, зачем тебе Рамазан, но я его в жизни всего пару раз видел.
Женька тоже смотрел на гранату.
— Сейчас мои пальцы от возмущения разожмутся, и выпущу я тебя, подружка. А что, мне терять нечего. Служить мне заказано, в контору инвалидов я не пойду, любимой девочке калека не нужен, это мне она дала понять. На пенсию жить стыдно. Ты тоже ничем в этой жизни не дорожишь, а, Томаз? Женщина у тебя, правда, ничего, да дома небось жена есть, дети? А может, тебе все надоело? Пусть рванет эта штука, а?
Базарник поверил, что Зырянов не шутит.
— Я вправду не знаю, чем могу тебе помочь.
— Знаешь, все ты знаешь.
Этой весной по дороге Баку — Ростов ты провел три фуры с азиатскими шмотками и аппаратурой. Было такое?
Томаз молчал.
— Барахло принадлежало Рамазану, и именно он постарался, чтоб машины никто не задерживал, откупился ото всех. Выходит, не пешка ты для него. Пешке он такое дело не доверил бы.
— Что ты еще знаешь? — спросил Томаз, чуть помолчав.
— Я знаю, что ты действительно торгаш, но у Рамазана есть в Москве охранники, которые встречают его и сопровождают. И устраивают беседы с коллегами. Разборки, по-вашему, так? Еще я знаю, что двое-трое из них трудятся вроде бы на одном из складов, в которых Рамазан держит свои товары. И последнее, что я знаю: ты сейчас вылезешь из воды, оденешься, и мы с тобой на твоем «Опеле» подъедем к этому складу. Там я тебя отпущу.
— А она раньше не рванет? — кивнул Томаз на гранату.
— Может. Но это будет зависеть от твоего поведения. Если я увижу, что за нами последует хвост, если ты попробуешь меня надуть… В общем, не пробуй, ладно?
* * *
Дорога долго шла вдоль железнодорожного полотна, потом резко свернула, но «Опель» сворачивать не стал, а поехал прямо, правда, уже не по бетонке, а по грунтовой колее. Выскочили на пустырь. Томаз тотчас заглушил мотор и погасил фары:
— Приехали. Смотри.
Освещенный по периметру фонарями, стоял каменный забор, за ним — полусферический металлический ангар.
— Как туда попасть?
— Ночью — никак, собаки без привязи ходят. Да ночью там никого, кроме сторожа, нет. А днем вход свободен.
— Ясненько. Кожаные турецкие куртки сюда привезли?
Томаз сощурился:
— Кто же тебе все продал, а?
— А я по чуть-чуть информацию собирал. С миру по нитке, с человека — по слову.
— Нет, кто-то продал.
— Представь себе, все бескорыстно поступали. Как и ты. Ты же мне ничего не продавал, так?
Томаз закусил губу.
— Говоришь, фамилия главного здесь — Шунт?
— Это не фамилия. Фамилию его я не знаю. Зовут все его так, по кличке. Вот он у Рамазана вроде телохранителя. И если надо, с нами связывается: когда подъехать, что получить.
С минуту посидели молча. Женька проверял, хорошо ли он запомнил дорогу сюда. Потом сказал:
— Разворачивайся. Высадишь меня по пути, я скажу, где именно.
Поехали. Томаз несколько раз облизнул губы, косясь на Зырянова, словно желая о чем-то спросить, да все никак не решался.
Наконец решился:
— Слушай, я много тебе открыл, да?
Женька понял его по-своему:
— Не переживай, не заложу.
— Да, я думаю, тебе незачем меня закладывать. Но о другом спросить хочу: зачем тебе Рамазан?
— Он человека убил, женщину, — неожиданно для себя признался Женька.
Томаз тихонько засмеялся:
— Не надо так шутить. Рамазан все купит, все продаст, но убивать никого не станет. Была бы на нем хоть капля крови, с ним никто бы дела не имел. Мы и так живем — трусимся.
— Я тоже думаю, что сам он не стрелял, — сказал Зырянов. — Зачем руки пачкать? Так, светофор видишь? За ним сразу останови.
Минули троллейбусную остановку, торгаш притормозил вплотную к тротуару:
— А с гранатой что делать будешь?
Женька рассеянно переспросил:
— С какой гранатой? Ах, с этой? Да не нужна она мне, держи на память.
И бросил ее на колени водителя.
Томаз дернулся так, что чуть не вышиб плечом стекло. А Зырянов, открыв дверцу и сойдя уже на тротуар, сказал:
— Только ты учти: я не все время шучу. Следующий раз, не дай бог, придется, не муляж прихвачу, а самую что ни на есть боевую, и не «эфку», а помощней. А то тебя «эфкой» и не взять. Ну, бывай!
Женька взглянул на часы: быстренько уложился. Настроение у него отличное, он, чтобы сразу срезать путь, повернул в узкий неосвещенный переулок и замурлыкал свою походную:
В пещере каменной нашли бочонок водки,
И слон под соусом лежал на сковородке.
Мало водки, и закуски мало…
Сзади, метрах в двадцати, хрустнула под чьими-то шагами сухая ветка. В холодном пустом пространстве звук, если хочешь, можно услышать издалека. Приглушенный голос. Значит, не один следом топает. «Неужто Томаз обхитрил-таки разведку, пристроил хвост?» — подумал Женька.
Впереди стояло бетонное ограждение для мусора. Он нырнул за стенку, присел, притих.
Рядом шаги, и голоса рядом:
— Я, Коля, ей ведь по-хорошему сказал: пусти. А она: «Иди к тому, с кем пил». Ладно, завтра я ей устрою праздник. Завтра я ей патлы повыдергаю.
— Сань, и моей повыдергай….
Женька беззвучно рассмеялся. Выждал немного, потом почти во весь голос затянул:
В пещере каменной нашли цистерну водки.
И стадо мамонтов на жаркой сковородке…
Едва войдя в квартиру, он бросился к телефону:
— Маша, бери тачку и езжай сюда. Я встречу у дома, расплачусь. Завтра утром на смену? Отсюда на смену и пойдешь. У меня у самого денек завтра жаркий. Что значит, для чего тебе сюда ехать? Посидим, о жизни поговорим… А, ну понял, тебя не позднее время смущает, тебя рука моя смущает. Многих она смущает. Ну ладно, адью, девочка!
Женька бросил трубку и стал зло снимать с себя куртку. Правильно, все правильно. И Ленка, одноклассница, именно поэтому сказала ему «прости». Для них и нормальных мужиков хватает…
Он открыл холодильник. Ладно, командир простит. Сегодня чуть-чуть можно. Налил рюмку…
Минут через сорок в дверь позвонили. Первое, что подумал Зырянов — вернулся командир, не уехал.
На пороге стояла Маша.
— Ты умнее ничего не придумал? И сразу — трубку бросать!
Хорошо, я по телефонному справочнику адрес нашла…
Глава 8
С тем, что кавказцы грозили нашим военным, оценивали их головы, Чехотный сталкивался часто. Но одно дело — угрозы, и совсем другое — их воплощение, так сказать, в жизнь. Точнее — в смерть.
До того, как сгореть в машине, Тамара Макарова была уже мертва. Более того, погибала она мученической смертью: об этом говорят травмы позвоночника, лица… То ли ее машиной сбили, то ли пытали: долго и изощренно. Второе вероятней. Сбить, конечно, тоже могли, но в таком случае слишком уж большой и неоправданный спектакль разыгран с трупом. Зачем предавать его вместе с машиной огню, обливать бензином, стрелять, наконец? Просто ритуал какой-то получается.
Что ж, думает Чехотный, предположим теперь, что ее пытали. Рамазану это нужно? Нет, конечно же. Можно, правда, допустить, что он добивался того, чтобы смерть жены офицера выглядела угрожающей, послужила предостережением для других, но зачем тогда жечь труп, уничтожать следы пыток?