Год Собаки

Кроме разбитого лица остальное тело не сильно пострадало. Так, ноют некоторые места сзади.

Осмотрев Колькино тело, подумал, что хорошо, что мне уже немало лет. Будь мне лет двадцать, я бы вздрогнул в ужасе: «Что?! Опять?!». Опять становление личности, утверждение себя в ребячьей среде, и, что самое неприятное: половое созревание.

Мальчишки не склонны делиться с друзьями проблемами такого вида, поэтому я не знаю, как это перенесли мои сверстники. Мне было нелегко, честно скажу. И физически, и эмоционально.

Если бы до случившегося мне было бы лет тридцать, или сорок, я бы попытался найти себе девочку…

Сейчас же я мало отличался от подростка двенадцати лет: тот же латентный период, только не от незнания жизни, а, скорее, от пресыщения, когда уже ничего не хочется.

Я даже за границу не езжу, а то товарищи, вернувшиеся «оттуда», говорят, что им тяжело свыкнуться с нашей нынешней действительностью. А я что? Пока что и здесь неплохо кормят.

Один вопрос: а что я здесь делаю?! Я же не умер, в конце - концов! Ерунда какая-то. Нет, я не против пожить в юном теле, немного походить в школу, порадоваться маме, но перед этим хотелось бы завершить свою жизнь «там»!

Осмотревшись вокруг, решил помочь Кольке хотя бы в учёбе. Почитаю учебники, и надо укладываться спать. То, что Колька спит, ничего не значит: телу тоже нужен отдых.

Какое непривычное тело! Я хихикнул, увидев через узкое плечо тонкую руку. Ничего! Всё у нас впереди! А что у нас впереди?..

Сбегав в туалет, машинально, даже не задумываясь о том, что где находится, я засел за учебники.

В одиннадцать часов, раздевшись, забрался в мягкую постель, радуясь приятному приключению, и заснул, мельком подумав, что отдуваться за двоих придётся Кольке, а я буду воспринимать эту новую жизнь, как приключение.

***

Меня разбудило проводное радио, оно висело в прихожей.

«Рассвет над Москвой – рекой» из оперы «Хованщина». Красивая музыка, вот только с утра слушать её не очень приятно.

Я открыл глаза, с удивлением обнаружив себя раздетым, и в постели. Не помню, как здесь оказался.

Надо же, сказал я сам себе, садясь на кровати, надо сбавить обороты с этой учёбой, а то скоро глюки появятся! Ещё бы! Мне опять показалось, что внутри меня кто-то поселился!

Сегодня я не побежал спозаранку на улицу, воспользовался тёплым туалетом и ванной.

Освежившись, вернулся в свою комнату, и услышал:

- Доброе утро, товарищи! Начинаем утреннюю зарядку!

«Почему бы нет?» - подумал я, стягивая майку.

Оказывается, есть в этом даже какая-то прелесть! – думал я, снова направляясь в ванную, потому что диктор предложил заняться водными процедурами.

Сначала я не мог понять, почему мне с утра так радостно, не могу усидеть на месте, почему так тянет в школу. Потом понял, и радость охватила меня: Оля! Я скоро встречусь с ней!

Снова облачившись в майку, побежал на летнюю кухню, где мама готовила нам завтрак.

- Какой ты сияющий! – засмеялась мама, увидев меня. – Не только фонарём освещаешь помещение!

Я скромно промолчал, не стал ввязываться в полемику, а то начнёт шутить и подначивать.

Я сунул лицо в тарелку с гречкой, запивал её горячим молоком и молчал, якобы был очень занят.

- Что, не хочешь с мамой поговорить? – спросила меня мама.

- Ну, ма-а-ам… - взмолился я.

- Ладно, не буду. Только будь осторожен, сын, - почему-то вздохнула мама. Я быстро глянул на неё, но не стал спрашивать, к чему это она сказала. Предупреждение было двусмысленным. Может, мама подумала, что я подрался вчера из-за девочки?

Быстро съев завтрак и выпив чай, я поцеловал маму и побежал собираться.

Учебники лежали на столе, дневник, тоже. Не помню, чтобы я его вынимал, мы ведь ещё у Оли дома выполнили домашнюю работу. Пожав плечами, сложил всё в сумку, начал было одеваться, потом, взглянув на будильник, решил, что времени ещё мало, и можно погладить одежду.

Где утюг и гладильная доска, я знал, приходилось гладить брюки. Всё это было в комнате родителей.

Собрав все свои вещички, потащил их в мамину комнату. Когда проходил через обширную прихожую, вошла мама.

- Ты что это делаешь? – удивилась она.

- Хочу погладить… - покраснел я.

- Ох ты! – покачала головой мама. – Давай сюда, сама поглажу.

- Да я умею!

- Я умею лучше. Думаю, тебе надо тоже купить утюг. Сейчас продаются лёгкие утюги, сами отключаются. Пожар не устроишь.

- Мама… - всё-таки покраснел я, отдавая одежду. Конечно, иногда я забывал выключить утюг, или плитку, нечего возмущаться.

Долго ждать не пришлось, и я, с удовольствием одевшись в ещё тёплую форму, попросил маму научить меня правильно завязывать галстук.

- Ах ты, маленький сердцеед! – смеялась мама, а у меня сладко ныло сердечко.

3. Любовь и коварство.

До школы я добрался быстро. Поздоровавшись с ребятами на крыльце и отмахнувшись от расспросов, побежал в кабинет математики. Вообще-то это был наш кабинет, потому что Антонина Павловна была нашей классной руководительницей, и мы проводили здесь классные часы, и мыли пол после уроков, следуя графику дежурств.

Открыв дверь, я вошёл в кабинет, и остолбенел. Оля сидела рядом с Борькой, и они что-то обсуждали! Оля! С этим негодяем Борькой!

Я, молча, прошёл к своему столу и бросил сумку на стул, где сидел мой друг Толька. Мелькнула мысль, что так и не сходил к нему вчера. Из-за Борьки и Ольки.

Взглянув в их сторону, встретился с победным взглядом пацана. И тут понял, что сделал неправильно. Сегодня я не стукнул Борьку!

А Оля? Она не смотрела на меня, уставившись в столешницу.

Надо исправлять положение, а то Борька уже думает, что я испугался. Встав, я подошёл к Борькиной парте и остановился, глядя ему в глаза. На губах Борьки заиграла усмешка.

- Подлая, оказывается, у тебя душонка, - сказал я. – И не только у тебя. Вся ваша семья такая. Нападаете сзади!

- Да Сеня тебя и в открытую неплохо приложил! – воскликнул Борька, вставая.

Ребята и девчата в классе перестали возиться и шушукаться, обратив на нас внимание.

- Об этом я и говорю! – усмехнулся я. – Взрослый мужик избил пацана, и гордится этим. А ты радуешься, как последняя мразь! – скривился я.

- А ты! – взвизгнул Борька. – Постоянно бьёшь меня по голове! За что?

- За твою подлость! Ты же постоянно докладываешь о нас завучу?

- Я не докладываю, - ответил Борька, опуская глаза. – она меня спрашивает, а врать я не умею. И тебе я не могу ответить…

- Посмотри мне в глаза! – сказал я. – Я тебя бил вот так, когда–нибудь? – Борька посмотрел и снова отвёл взгляд в сторону.

- Ты говоришь, не можешь со мной справиться, - медленно, будто раздумывая. сказал я. – А я не могу справиться с твоим взрослым братом. Ты поступил подло, попросив его избить меня. А я сделаю не меньшую подлость, заявив на него в милицию. Как ты думаешь, что с ним сделают, узнав, что он избил пацана? Нанёс ему повреждения средней и тяжёлой степени? Сотрясение мозга, смещение шейных позвонков… - пока я говорил такие, странные даже для меня, вещи, Борька бледнел. Думал, что всё это игрушки? Конечно, если бы Оля не оказалась предательницей, плевал бы я на этого Борьку с его дурацким братом!

- Впрочем, у тебя есть выход, - сказал я. – Снимай очки.

И Борька, взглянув на меня, снял очки и закрыл глаза. Я размахнулся, думая расплатиться за всё унижение, что пришлось вынести из-за Борьки, его брата и Ольки…

- Ты не сделаешь этого! – воскликнула Оля, вскакивая.

- Что не сделаю? – удивился я, останавливаясь.

- Не ударишь Борю.

- Лучше заявить в милицию? – Оля отрицательно покачала головой.

- Почему я не сделаю это? – Оля молчала.

- Потому что я хороший мальчик? – Оля опустила глаза и кивнула.

- Ладно, живи пока, - сказал я Борьке и пошёл на своё место. Достал из сумки учебник, тетрадь, положил на парту.