Страница 47 из 136
Надо сказать, что изначально дети у альфаров зачинались не таким способом, каким они зачинались у людей или аруков. У людей и аруков зачатие происходило в результате слияния двух клеток – материнской и отцовской, у альфаров же было по-другому. Будущий альфар, в своей физиологической составляющей, целиком и полностью являлся произведением отца, произрастая из одной-единственной клетки его семени – ничего, похожего на яйцеклетку, организм женщины альфары попросту не вырабатывал. Ученые мудрецы считали эту особенность следствием того, что способность к размножению была у альфаров приобретенной, а не природной, как у других разумных.
Легенда гласит, что однажды Адилле, Праматери Владык, наблюдающей за человеческой женщиной, которая играла со своим малышом, просто захотелось ребенка – очень сильно захотелось, а тогдашний ее мужчина Азраил всего лишь захотел исполнить желание женщины – и зачал ей его. В той же легенде содержались намеки на то, что женщины не уступали мужчинам по уровню владения Силой до того, как пожелали стать матерями. И никто из альфаров не уходил за Грань, пока у них не появилась способность к размножению. Адилла, кстати, и была первой – кто ушел.
Добиться от Азраила ответа на вопрос, правдива ли эта легенда, отцу Альтамира Аргеалю так и не удалось (сам Альтамир Азраила уже не застал). Азраил вообще был невероятно скрытным и немногословным – даже для альфара. Так что, на все свои вопросы Аргеаль услышал в ответ всего одну фразу: «Есть знание, которое, по сути своей, подобно тяжелой ноше. И будет правильно, если ношу эту понесет кто-то один – а не весь народ».
Иногда Альтамиру казалось, что Азраил был таким из-за того, что в чем-то себя винил. Только вот в чем? Неужели в том, что зачал женщине ребенка? Или в том, что, поддавшись когда-то необъяснимому порыву, создал сначала аруков, а потом людей? Ведь именно наблюдая за человеческим малышом, Адилла захотела сама стать матерью. Вот бы удивились разумные Альфаира, если бы узнали, что тот, кого они почитают как верховное божество, еще каких-то две с половиной тысячи лет назад жил среди них, причем – во плоти и крови. Альфары, кстати, не мешали другим разумным верить в тех богов, в каких им хотелось верить. Единственное, о чем они позаботились, так это о том, чтобы люди и аруки благополучно «забыли», что их «боги» были альфарами. И вдруг Альтамира, по-прежнему думающего о Праотце, посетила совершенно новая мысль – мысль, похожая на озарение… Он просто представил себе, каково это – раз за разом провожать за Грань: сначала женщину, подарившую тебе детей, потом этих детей, их детей, и так – бесконечные тысячи лет.
В следующий момент Мудрейший почувствовал желание – как никогда сильное желание достичь цели, которую поставил перед собой еще до того, как передал Венец Альдару. Этой целью было ни много, ни мало – изменить существующий порядок вещей. Он хотел свести к минимуму вред, который причиняла женщине беременность. И даже примерно себе представлял – что для этого надо. Поскольку жизненная сила отца тоже не была подходящей альтернативой, нужно было сделать так, чтобы малыш, который еще не пришел в мир, получил доступ к Силе мира, как к источнику питания, и захотел питаться именно ею. Задача не из простых – но результат того стоил. И нельзя сказать, что за пятьсот лет Альтамир ин Шарон ни на шаг не продвинулся на пути к достижению этой цели…
Из состояния глубокой задумчивости, в которое Мудрейший опять погрузился, сам того не заметив, его вывел похожий на мелодию велисты (музыкальный инструмент, напоминающий флейту), голос Алерики:
- Альтамир…
Альтамир вздрогнул, и в следующее мгновение его глаза встретились с изумрудными глазами матери его детей. Женщина всегда платит самую высокую цену за возможность дарить жизнь. Сколько же заплатила эта женщина, учитывая, что она рожала детей не обычному альфару, а Владыке – самому сильному из мужчин? И вдруг, едва ли не впервые за свою двухтысячелетнюю жизнь, он почувствовал, что у него действительно есть сердце – оно явственно в нем трепыхнулось и пропустило удар… а потом в том месте, где прежде ощущалось это непривычное, щемящее, зовущее чувство, стало не просто тепло – стало горячо…
Лишь на секунду в изумрудной зелени глаз промелькнуло изумление, после чего мужчина словно увидел в глазах у женщины отблеск пламени, которое только что загорелось в нем… Не пущу. Не пущу я ее ни за какую Грань: ни преждевременно, ни вовремя – никогда. И это было не принятое решение – это был закон, вступивший в силу. Основной закон мироздания…
- Что ты делаешь, Альтамир? – выдохнула Алерика, пытаясь поймать губами поцелуи, которыми покрывали ее лицо.
- Сам не знаю… Но это… это так здорово…
И тогда Алерика сказала единственное, что могло остановить в тот момент Альтамира:
- Кажется – я опять хочу от тебя ребенка…
- Что?!
Женщина всей его жизни невозмутимо пожала хрупкими плечами:
- Ну, что я могу сделать – если именно так тебя хочу?
Занятые друг другом они не сразу заметили воздушное создание, которое триста лет тому назад представилось им Альминой – свою дочь.
- Что это вы тут делаете? Альдаром, что ли, любуетесь? Так в жизни он лучше, чем на этом портрете. Да и вообще – ни на одном из своих портретов он толком на себя не похож.
Альтамир слегка приподнял безупречную бровь:
- Уж не хочешь ли ты сказать, дочь, что великий Мориэль – бездарь, не умеющий держать в руках кисть?
Девушка пожала плечами – совсем как ее мать:
- Дело не в Мориэле – а в Альдаре. Почему-то ни у кого не получается изобразить его хотя бы просто похожим на себя. Художники между собой называют это – тайна лица Владыки. Они все мечтают его написать, но теперь, кстати, кроме Мориэля – никому ничего не обломится в этом смысле.
- Что ты имеешь в виду? – удивилась Алерика.
Альмина улыбнулась – светло, солнечно, вызвав самый настоящий шок у своих родителей:
- Ни для кого не секрет, что непреходящее желание живописцев написать его портрет, надоело Альдару больше, чем страстные послания хана Маруза. Так что на последней выставке в Новой Галерее, когда мастера обступили брата со всех сторон и начали, как обычно, приставать к нему с просьбами попозировать, Альдар заявил им, что доверяет себя изображать только Мориэлю. Правда, он удачную отговорку придумал? Мне бы уметь – так проблемы решать.
Неожиданно для себя Альтамир смутился:
- Ну… Владыка не всегда может найти время для позирования…
Девушка рассмеялась, в очередной раз, изумив отца с матерью:
- Ты сам себя услышал, отец? Чтобы наш Альдар чего-то не мог? Дело не в том, что он времени найти не может – ему просто жаль тратить на это время. Двадцать два года назад, когда у них с Лаирой все только начиналось, брат мне сказал на этот счет: «Знаешь, о чем я думаю, когда мне приходится позировать художнику? Что за это время мог бы три раза женщину ублажить».
Повисло неловкое молчание – все трое одновременно вспомнили, чем закончилась близость Альдара с Лаирой, пока Альмина, наконец, не решила разрядить обстановку:
- Они, кстати, возвращаются – уже подъезжают к Лесу. И не одни – с ними женщина…
- Что?! – Альтамир с Алерикой переглянулись.
- Откуда тебе об этом известно, дочь? Альдар выходил с тобой на связь? – спросил Мудрейший.
Девушка потупилась:
- Ну… я сама его позвала.
Альтамир покачал головой:
- Альмина-Альмина! Мы-то ни на мирту не забываем, что Альдар твой брат, а вот ты, похоже, постоянно забываешь, что он не только твой брат, но и Владыка. И взывать к Владыке по собственной инициативе позволительно лишь в случаях, когда речь идет о государственной безопасности.
Альмина вскинулась:
- Плохо же вы знаете Альдара! Да он скорее отчитает меня за то, что я начну соблюдать по отношению к нему этот дурацкий этикет, чем за то, что я его нарушаю!
Тут вмешалась Алерика:
- Подожди, Альтамир… Что за женщина, Альмина?
Глаза цвета морской волны лукаво блеснули из-под длиннющих ресниц: