Побеждая — оглянись

А девы только посмеялись:

— Он ведьмак! А всякий ведьмак — искусный притвора. То не царапина была, а сок ягоды. Что ручей? Ты на озёрах за ним подсмотри, а прежде этого чёлн продырявь. У Божа на щиколотках плавники должны быть. Ты и это подсмотри, Сампса. Тогда поверишь...

Глава 10

  утра сыпал снег, потом стаял. Сырой осенний ветер целый день собирал тучи. Из самых дальних мест, с неизвестных окраин он сгонял их, сбивал в единую массу, похожую на табун вороных лошадей, молодых и злых, необъезженных, и гасил последние проблески света. Под вечер наконец собрал, пересчитал. Все были здесь! Над иными землями не осталось ни облачка. Все на виду!.. Тогда раскружил их ветер и перетряхнул. Оттого посыпало на землю и снегом, и дождём. Хлябь-непогода разыгралась! Стало совсем темно. А Ствати-река зашумела, поднялась над берегами и принялась волны разгонять на плёсах, островки песчаные сносить да намывать другие.

В такое-то ненастье — что тропа, что ручей, не отличить. Копыто после себя след не оставит. И день, и ночь одинаково темны.

Двое верховых спешились у ворот Веселинова. Не докричались. Дождь хлещет, по стенам ручьями бежит. Земляной вал в оползнях.

Ударили камнем в дубовые створы.

Тогда ответили сверху:

— Что мослами стучишь! Слышим. Кто таков?

— С риксовой перстатицей на руке!

— Кидай сюда. Проверим, риксовали!

Кольчужную перстатицу перебросили через стену.

Ждали недолго. С громким скрином приоткрылись створы ворот, впустили прибывших. И сразу же наглухо легли в пазы тяжёлые засовы. Крючья и упоры зажали ворота изнутри.

Старший градчий, недреманный страж, узнал:

— Верига! Он!

Младшие молчали, не помнили чернь-Веригу, а старший был рад, говорил:

— На него тогда думали, что Любомира убил. А я знаю: не он. Столько лет по свету гулял! Как ушёл после Глумова... Где ты, брат, обретался?

— Так много слышу слов от седовласого мужа! — ушёл от ответа Верига.

— И всё же! Не таись, брат!

Верига младшим градчим подмигнул:

— Ты спрашиваешь у ветра, откуда он пришёл. Ты спрашиваешь у птицы, где она искала корм. Где я был — прозванье тех мест не выговорит даже твой быстрый язык.

— Вот язва! — обиделся старший градчий.

Прикрываясь от дождя серым корзно, подошёл десятник из нарочитых. Из чади младшей был тот десятник. Ставленник Татев, любимец риксов, Нечволод.

Расступились градчие, Нечволоду сказали:

— Сланника впустили. Откуда — не говорит. По перстатице!

Старший напомнил:

— Это Верига, про которого говорили, будто княжича убил.

— А с ним никак дева! — заметили градчие.

— Хороша дева! — отступил на шаг десятник, оценивающе оглядел. — Черноглаза да пуглива. Откуда она у тебя?

— Ляна. Дочь... — приобнял девушку Верига. — К Татю на слово пусти. Давно ждёт Тать. Перстатица-то, заметь, его. Широка!..

Заспанный челядин поставил для Вериги еду: жбаны молока с разных пастбищ, ячменные лепёшки, мёд и овечий сыр с зеленцой — налётом плесени на корочке, а такой особенно вкусен. Дал солодовой воды. И ушёл, и Ляну увёл за собой, показал ей малую горенку. Тогда и деву из прислужной челяди разбудил, велел помочь гостье.

Между тем слушал Тать речи Вериги. А говорил Верига много в ту ночь:

— Верно сделал ты, услав меня из наших краёв. Кем я был? Что я видел? Я был тем, про кого говорят: «Княжича убил!». И видел только страх перед нарочитыми. От всякого подозрительного взгляда меня оторопь брала. И мнилось, что за каждым вересковым кустом меня стерегут, и ждал, что где-нибудь в темпом углу меня сцапают. И слышал, наговаривала молва: «Убил, позарившись на злато!..». Метался, прятался... А ты меня к делу приставил, ты мне силу дал. Поклон тебе за это низкий...

— Стал ты красноречив, — усмехнулся Тать. — А наказ исполнил?

— Исполнил. Скажу!

Взял Верига уголь из очага, взял из угла широкий лоскут кожи и принялся на лоскуте чертить. Вывел круг, подправил его края, сказал:

— Вот наша земля. Ромеи зовут её Ойюм. По незнанию населили они Ойюм страхами и боятся сюда ходить. Нам от того, вроде, спокойней, однако и торговли с ними нет, что плохо. Ромеи — великий и искусный народ... От нас к Заходу, по Вистуле-реке венеты живут. Известно! Возле них, у Данувия сидят словены, — Верига выводил на коже всё новые круги, а уголь у него в пальцах скрипел и крошился. — Тоже известны тебе. С нами они — что один род. И отцов чтут тех же, и Перуна, и Хорса, и Волоса, коего по-своему Велесом зовут, и Роженицу, и Мокошь. Здесь же среди них и даки. На берегу Понт-моря[30] — Фракия. И подвластна она ромеям. От неё к Полуночи живут везеготы, а ближе к нам, по Данапру[31], остроготы. Так же, как и наш, род готов силён. Им сродни свевы, алеманы, саксы, лангобарды, дони и свеи[32]. Но всем противостоит, грозна сторона ромейская. Не боятся ромеи никого, над многими власть держат. Возгордились! Град свой Вечным зовут. Во Фракии на семи холмах ещё один град поставили и навезли в него много богатств. Однако теряет ромей свою силу. Смута идёт в верхах, нет единого властителя, знатные убивают друг друга. А с Полуночи теснят их словены и готы, с Захода воюют ромея алеманы и саксы. Кругом разорение, поля выжжены и брошены, никем не засеянные. Ходить по этим землям страшно. Конницы рыскают по всем дорогам, на многих полях — следы побоищ. Люди прячутся в волчьих норах. Не боятся волка, но боятся человека.

Тать разглядывал малые и большие круги, сравнивал с первым. Верига говорил дальше:

— Ещё довелось мне со словенами в поход ходить. В земли ступил ромейские. Страх! Страх!.. Люди гибли — не сосчитать. У коней не только копыта, но и животы были вымазаны в крови. По дорогам полоняники несли свой скарб. Часть словен их за Данувий гнали. Остальные словены, не довольные добычей, шли всё дальше на юг. Так с готами встретились, решили на совете вместе идти. Да между собой не поделили первенства и здесь же, на пиру, набросились друг на друга. Однако готов одолели. А тут ромей ударил. Как знал! И словены отошли, видели, что ослаблены напрасной ссорой, перед ромеем не устоят. Я же, помня веление твоё присматриваться к иным племенам, спрятался от словен, отстал. Искали не долго, уходили словены спешно, потому были рады счесть меня за убитого. Ночь отсиживался. А как без людей? Вышел, да не много гулял. Налетели ромеи, мне сказали: «Фракиец!». И отправили на копи. Вот там-то я всякого люда повидал.

— Что готы?

— Там и готы были. Друг на друга злы. Одни в страже, вольные — ромеям служат, ромейское вино пьют. Другие с заступами, вровень с последним челядином, под плетью стонут. И фракиец, и словен, и гот — под той плетью все едины. От них-то я и узнал про Гетику. Над везеготами, готами дальними, кёнинг Геберих стоит. А припонтийскими остроготами да теми, что по берегам Данапра живут, правит Германарих-кёнинг. Потомок Амала-предка, стар и жесток, крепок телом, хваток у власти своей, многие земли вокруг себя собрал. Имя кёнинга страшит готов. А имён у него много, всякий по-своему зовёт: Эрманарих, Германарих, Винитарий — за то, что однажды венетов разбил; свеи говорят: «Ёрмунрекк!». И все добавляют прозвище — Могучий. Словены и готы не дают покоя ромеям, всё чаще их теснят. От того растеряны, слабеют ромеи, их колоны уходят с возделанных земель. Так, воюя друг друга, все в этом крепко завязли...

Верига Татем в риксовом градце оставлен был. И от этих пор к слову Вериги многие прислушиваться стали. Однако тайно, исподволь всплывала старая молва. Слухи, разноречивые и злые, все сводились к одному — к страшной гибели княжича Любомира. Никто не вспомнил и не сказал, что Любомир был опойцей. Гласила молва, что Верига хитёр, что знавался с княжичем, все медвянки ему подливал, и себе подливал, да тайком под лаву выплёскивал... А если не убивал, то зачем же тогда бежал в Глумов?.. Вельможные в правдивости слухов не сомневались, на Веригу смотрели косо, всем напоказ сторонились общения с ним. Очень злились именитые на быстрое Вериги воздвижение, скрипели зубами:

30

Понт-море Эвксинский Понт, греческое название Чёрного моря.

31

Данапр, Данаприс, Данп — Днепр.

32

Свевы, алеманы, саксы, лангобарды, дони, свеи — племена германского происхождения.