Сказка для Алисы

Шашлык и шампиньоны, наверно, совсем остыли, но стало не до них. А вот вина хотелось, и Алиса попросила:

— Оль, плесни... в бокальчик.

Та поднялась, выпрямившись, и направилась к беседке с грилем. Походка разительно изменилась: из мягкой и уверенной стала медлительной, шаркающей. Будто на ногах висело по пудовой гире. Она налила в бокалы красное сухое вино — себе и Алисе, вернулась и вручила.

Алиса жадно вдохнула аромат. Он согревал, разбивал неподвижность и скованность — и тела, и души. Ольга поиграла вином в своём бокале и влила в себя половину.

— Она... В смысле, Маша — тоже из тех лиц... причиняющих боль, — добавила она медленно. — Из лиц, при виде которых я слышу тот хруст. Плевать мне на самом деле, зачем она появилась тогда. Но я не слетела с катушек, когда её увидела — это главное. Я прошла одно испытание. Жизнь потыкала в меня палочкой: ну как, мол, зажила твоя рана? Оклемалась? Я только слегка поморщилась, но не доставила ей удовольствие видом своих истерических конвульсий. Маша тоже из тех... кто любит тыкать и смотреть, как жертва корчится. Помню, мы как-то сидели на природе — пикничок, винишко, романтика. Она поймала какую-то букашку и давай у неё лапки отрывать. Смешно ей было, понимаешь ли, как та на одной последней лапке пытается убежать. Вот только я — не букашка. Со мной этот номер не пройдёт, хотя жизнь иногда тоже бывает такой же жестокой сукой. Отрывает лапки и смотрит, как ты выкарабкиваться будешь из этой задницы. — Снова пауза; бокал покачивался в руке Ольги, вино плескалось о стенки. — Маша — она... не друг. Она никто мне. А Лёха с Димычем... Они — близкие. Глубже в душе. Поэтому с ними тяжелее. Вроде бы тоже должна выдержать, но... хрен его знает.

Ольга допила вино и пошла с пустым бокалом к столу под навесом, взяла пальцами кусок мяса и сунула в рот. Видно, оно достаточно остыло: не поморщилась. Прожевала, потом отправила в рот гриб — поджаренную чашечку, наполненную расплавленным сыром. Алиса бы тоже не отказалась, но тело наполняла мерзкая слабость, оно растекалось по шезлонгу, как медуза.

Нужно было что-то сказать. Алисе казалось, что от этой страшноватой тишины Ольга снова превратится в кабачок. Вино немного согрело нутро, пролившись в пустой желудок: на завтрак были яйца и поджаренный хлеб с чаем, с тех пор прошло уже несколько часов.

— Оль, надо было тогда сразу всё мне сказать. После того, как она приходила.

Не то. Не те слова, и Алиса сама сморщилась, нутро съёжилось от виноватого, печального взгляда Ольги.

— Да, надо было. Знаю, моё молчание выглядит паршиво. Как будто что-то было... Хотя на самом деле ничего не было. Она больше не появлялась. А если и появится когда-нибудь опять, получит тот же самый ответ. Просто я тогда подумала: зачем тебя тревожить из-за неё? Чтобы ты думала, расстраивалась? Ни к чему.

Слов не было. Не вымучивались они. Алиса заставила себя встать, чувствуя небывалую скованность. Хорошо, что трость была рядом — успела схватить и подпереть ею себя. Такое чувство, будто откат назад по всем фронтам: всё, что отвоёвано у болезни, куда-то пропало. Алисе стоило труда доковылять до беседки и сесть к столу.

— Оль, давай поедим. Это вино не слабо подхлёстывает аппетит. А потом, я думаю, надо будет съездить за продуктами и сварганить что-нибудь. Гостей надо кормить. Во сколько они приедут?

— Да ладно, мяса на гриле им хватит за глаза, — хмыкнула Ольга, подвигая Алисе блюдо с шашлыком. — К восьми обещали.

— Значит, надо купить побольше мяса. Всё-таки двое мужчин и... И ещё один довольно крупный мясоед, как-никак. — И Алиса немного неуклюже отправила кусок шашлыка в рот, ущипнула Ольгу за бицепс. — Такой крупный, что его уже стулья не выдерживают.

Алиса сама не знала, из каких недр души ей удалось достать юмор. Обеим было не до смеха, но он был нужен, как глоток воздуха. Чтоб и горло, и душу отпустило, чтоб тиски разжались.

— Намекаешь, что кое-кому пора уже не набирать массу, а худеть? — Ольга улыбнулась, но слабо — призрак улыбки, а в глазах — боль и вина.

— Да нет, кое-кому просто попался хлипкий стул. Дверные проёмы пока не жалуются на невпихуемое — значит, всё нормально. — И Алиса соскользнула с шутливой линии: чувствовала, что не потянет сейчас. Не хватало силёнок, надо было немного перевести дух.

Скованность понемногу отпускала, осталась только небольшая головная боль. Выехали они не сразу: Ольга всё-таки выпила бокал вина, пришлось подождать на всякий случай, пока лёгкий хмель выветрится. Разговор не клеился, будто какой-то весело урчащий моторчик внутри замолк. Далеко на горизонте маячила мысль: это временно. Пройдёт, просто нужно потерпеть. Это как сладости, которые кажутся невкусными после ядрёно-мятной зубной пасты, но потом это ощущение уходит. Ольга замкнулась, обниматься не лезла, будто боялась, что её оттолкнут; Алисе до стона сквозь стиснутые зубы хотелось успокоить её, сказать, что она верит ей, но правильные слова не подбирались. Не придумав ничего лучше, она попросила:

— Оль, вскопай в теплице, пожалуйста. Я всё-таки хочу посадить кое-что. Кроме продуктов, за рассадой на рынок ещё заскочим, ладно?

— Ты, я вижу, готовишь себе легальную отмазку, чтоб с нами не сидеть, — усмехнулась Ольга. — Типа, отстаньте от меня, мне помидоры сажать приспичило!

— А ты хочешь, чтоб я сидела с вами? — улыбнулась Алиса, всматриваясь и с осторожной радостью улавливая в её зрачках первые проблески оттепели после полосы хмурой отчуждённости. — Вы же о своём общаться будете, а мне и сказать нечего, я как бы лишняя буду в вашей компании. Ты же сама сказала, что я могу своими делами заниматься.

— Ну, из вежливости минуток пять можно и поизображать радушную хозяйку. — Ольга встала, натягивая перчатки и берясь за лопату. — И Лисён... Ты нигде и никогда не можешь быть лишней.

Отчаянно захотелось прижаться, но Алиса не решилась, да и Ольга уже нырнула в теплицу.

— Тут даже земля потрескалась — такая сухая! — послышался оттуда её голос. — И твёрдая — капец! Алис, — Ольга высунула в дверь вопросительно-испуганное лицо. — Это что, какой-то коварный план? Ты меня вымотать хочешь, чтоб меня на посиделки уже не хватило? Протестую! Это заговор и диверсия!

Пришлось тепличную почву полить водой из шланга, чтоб размягчилась, после чего Ольга целый час провозилась с лопатой, пыхтя и обливаясь потом. В теплице было жарко. Пока она там трудилась, Алиса сидела на скамеечке рядом, прислушиваясь к звуку вонзающейся в землю лопаты, к тяжёлому дыханию Ольги. Не в землю вонзалась лопата — в застоявшееся, слежавшееся прошлое на дне Олиной души. Не комья почвы она переворачивала — перетряхивала то, что похоронила в себе и старалась не думать, не вспоминать. Но прошлое само догнало и заставило вспомнить. Не Алисе был нужен этот разговор, а Ольге.

Та остановилась в дверях теплицы, опираясь на лопату — перевести дух. Взгляд — немного рассеянный, но из него ушла вина, напряжение и призрак ужаса, призрак звука ломающихся позвонков. Она выплеснула это в землю — каплями своего пота, выдохами «уфф». И земля приняла, на то она и мать.

— Оль, отдохни, — сказала Алиса, уловив всё это в её глазах и ощутив прохладное и освежающее, как ветерок, облегчение. — Может, тебе кофе сделать?

Та качнула головой.

— Не... Нормально. Знаешь, физическая работа каким-то образом ставит на место мозги, как ни странно. Спасибо тебе, кстати. Это была правильная идея.

Потом они съездили за продуктами и рассадой. В сортах Алиса не очень разбиралась, поэтому доверилась продавцам. Тридцать штук помидоров, двадцать — огурцов; но на этом её приступ садоводческой лихорадки не кончился. Алиса увидела рассаду цветов и загорелась.

— Ой, цветочки! — застонала она, восторженно утопая взглядом во всей этой пестроте. — Я хочу посадить! Хотя бы однолетние, на один сезон. Красота какая, глаза разбегаются!

Она с размахом накупила цветов: ярких анютиных глазок, похожих на бабочек, шафранно-оранжевых бархатцев, ярко-розовых вербен, бело-фиолетовых петуний и скромных сиреневых брахиком. Она бы всё скупила, да где взять столько денег? Потратились они, конечно, от души, облегчив кошелёк почти на четыре тысячи — и это не считая продуктов. Сегодня бы с теплицей разобраться, а цветник — так уж и быть, завтра.