Орда II

Боевая дева встрепенулась, как бы решившись на шаг решительный да пошла к нему как на смерть в костёр жертвенный, но вместо того, чтобы вручить мешочек увесистый, резко взяла его голову в руки девичьи да впилась в его губы поцелуем сладостным. После того как оторвалась от не дышавшего да обалдевшего Кайсая с глазами бешеными, небрежно проговорила, будто сплюнула:

– Сдачи не надо, покойничек.

Да опосля спокойно развернулась и на выход отправилась.

– Это что было? – спросила молодого бердника Матерь Великая, похоже, изумлённая ещё больше, чем получатель обещанного.

Но ей ответила уходящая Золотце, развернувшись в пол оборота у самого выхода:

– Это оплата, Матерь. Этот рыжий торгаш, за услуги свои деньгами не берёт, видите ли.

Взрыв хохота, притом общего, моментально разрядил обстановку напряжённую, что и самого Кайсая в чувство привело да взбодрило окончательно.

– Маловато будет! – прокричал он вслед уходящей воительнице.

Та уже от прохода лишь крикнула:

– Ты лучше яму рой поглубже в полный рост!

После чего вышла с царского двора окончательно, а сильные мира сего веселиться продолжили.

Кайсай видя, что перестал быть центром внимания, спокойно, не спеша пошёл одеваться да оружием обвешиваться. На него вроде бы никто не смотрел, ибо все двинулись к столам праздновать, но когда он в бронь залез через голову, то неожиданно обнаружил прямо перед собой Царицу Великую.

– Послушай, Кайсай, мальчик мой. Что у тебя за дела с Золотцем?

Рыжий тут же смекнул к чему клонит Повелительница, да не дав ей даже договорить полный перечень вопросов подготовленных, прикинувшись дурачком, сказанул такое, что все вопросы отпали как бы сами собой:

– Не бойся, Матерь за меня. Я схоронюсь так, что ни в жизнь не найдёт Матёрая. Ну, коли ты сама только на растерзание не отдашь бердника.

Кайсай быстро сообразил из её вопросов бесхитростных, что раз Матерь ничего не знает об их непростых отношениях, то значит у боевой девы было какое-то основание ей об этом вовсе не докладывать, а ему-то зачем её с потрохами сдавать. Матерь – её царица, а не его по статусу. Райс тут же осеклась, осознав, что малый не так глуп, как кажется, да прекрасно понял, что она хотела знать от рыжего, но поняла и то, что ни за что не скажет правды рыжий бес. Этим качеством ей мальчик понравился. Улыбнулась да тут же заговорила о другом совсем:

– У меня к тебе будет просьба одна, – начала она величественно, – думаю, не откажешь в мелочи?

– Как я могу отказать тебе, Матерь, – на полном серьёзе Кайсай ответствовал, почтенно кланяясь, а сам аж поджался, готовясь к неприятностям.

– Ну, вот и ладушки, как наш Агар любит поговаривать, – закончила она беседу, по сути, даже не начав разговаривать, – мои люди найдут тебя позже, как понадобишься.

С этими словами она развернулась да пошла к столу царскому, но не для того, чтобы сесть за него, а лишь со всеми распрощавшись, царский двор покинула.

5. Коли человек цепляется за прошлое, значит, он уже не верит в будущее

Встреча с молодым бердником да события что вокруг него закружились ураганными вихрями, буквально выбили у Райс землю из-под ног своей новизной да непредсказуемостью. Всю дорогу до самого стойбища царского, Матерь была сама не своя в чувствах растрёпанных. Калейдоскоп мыслей обрывочных, мельтешащих в голове переполненной, лишал возможности думать взвешено.

Каждый обрывок произошедшего, всплывающей в мозгу лихорадочно, теребил душу в предчувствии чего-то огромного и со страхом давился Райс усилием воли каменной, не давая ему вырасти в полноценное да взвешенное суждение.

Страх этот был необъяснимым и пугающим. К одним мыслям относилась как дракон огнедышащий к хрупким бабочкам, всякий раз боясь обдумывать, потому что пугалась разрушить их. Царица боялась, что как только начнёт их анализировать, эти эфемерные воображения могут рассыпаться под прессом логики. А она сейчас как никогда хотела в них верить да сохранить целостность. Верить в то, что найдётся Апити да всё удивительным образом встанет на ноги, вернётся на круги своя, как и положено.

Странно, но такая сильная Матерь, ощутила себя вдруг беспомощной в водовороте событий нахлынувших и видела в Апити некий свет в оконце, некий плот спасательный. К тому же появление этой парочки, молодого бердника да личинки берсерка белобрысого, однозначно ей подсказывало, что они появились не просто так. Она почувствовала некий рубеж в своей жизни. Следующую ступень, конечную. Когда ей откроется то, к чему она всю жизнь готовилась.

– Вот оно и началось, – проговорила Райс сама себе, тупо смотря на гриву своей лошади при этом почувствовала, как волосы под золотым колпаком зашевелились мурашками.

Эта мысль тоже пугала, но в отличие от мечтаний об Апити эта пугала своей бесповоротной обречённостью, как-то разом навалившуюся на её плечи грузом ответственности. Она жила с уверенностью, что неуклонно идёт дорогой своего назначения, где в конце её ждёт финальный бой, где всё решится окончательно. Всю свою жизнь сознательную она считала себя щитом, всё то защищающим да священным мечом карающим.

Райс считала себя единственной, кто способен поразить великого да непобедимого другими врага её мира Троицы. Царица настолько с этим свыклась, что воспринимала каждый свой шаг, как путь особой судьбы только ей предписанной. И вдруг резко осознала, что вся её жизнь до момента этого, была лишь подготовкой поля для посева будущего, на коем взрастут как раз те, кто и будут реальным щитом да мечом Священной Троицы. Это почему-то обидело, с одной стороны, с другой напугало, что не справится.

Одно дело только на себя рассчитывать, зная свои способности, другое положиться на кого-то да гадать «А справится ли?». Мысль оказалась столь же неожиданная, как и предыдущая, про хрупкость своих мечтаний да ожиданий от будущего. Только в этом случае Райс осознала себя, наоборот, хрупкой бабочкой перед толстокожим да могучим драконом огнедышащим. Она тоже её отбросила, боясь сломаться под её прессом, рассыпаться.

Странная связь дочери и этого рыжего бердника также ей показалась в каком-то смысле судьбоносной да значимой. Она сразу это почувствовала каким-то непостижимым образом. Ещё когда заметила явные изменения в Золотце при её рассказе, о встрече у реки с молодым бердником. А она тогда никак не могла понять, что это за тревога щемящая, заскреблась на сердце ноющем.

Слушая дочь в пол уха, да не придавая значения мелочам повествования, она убедила себя в том, что предчувствие того, что происходит нечто судьбоносное было связанно ни с Золотцем, а с еги-бабой загадочной, с которой дева тогда и начала свой рассказ о путешествии. Но увидев их в месте, притом не там на входе, где они зубоскалили, а на боевой площадке при испытании, Райс отчётливо поняла, что щемящая тоска предчувствия была связана именно с их встречей да возникшими меж ними отношениями.

Понятное дело, что дочь утаила кое-что. Кое-что решила умолчать, не без этого. Но она как мать сразу почуяла да безошибочно заметила в этой ненавидевшей мужчин, заносчивой, самовлюблённой деве, довольно резкие, глубинные изменения да однозначно определила, что дочь её Арина, в миру Золотые Груди влюбилась в мальчика по уши!

Непонятно откуда проснулось чувство материнское. Райс неожиданно пожалела и родную дочь, и этого мальчика рыжего, что так не вовремя затеяли чувственные отношения, да абсолютно точно осознала, что испугалась не за себя, а за них уже. Вот только почему? Непонятно было, как ни выкручивай.

Она вспомнила слова мамы ей по молодости сказанные, что любовь и полоумие, одного поля ягоды да что дева влюблённая – больная на всю голову. Напугало то, что «заболела» дочь? Нет, конечно же. В конце концов, она не царица, а Матёрая. Ей это вовсе не противопоказано. Ну и что, что за её спиной сотня кос в боевом построении. Любовь штука не заразная.

Боевое сестричество и с «больной на всю голову» командиршей с поставленной задачей справятся. Сотня у неё отборная. К тому же по неписанным законам их царства бабьего, Матёрой, в отличие от дев, семья не возбраняется. Райс тут же вспомнила Линху с Теродамом. Её лицо счастливое, что светилось обычным бабьим счастьем, когда она у них гостила при объезде Великом по поводу воцарения. Хотела бы она как мать такую судьбу дочери? А почему бы нет? Но, тем не менее, что-то Райс тревожило, скребло по сердцу острым ножиком, да от чего ей становилось страшно за них. Вот только она никак не могла понять по какому поводу все эти предчувствия.