Орда II

Как отреагировали остальные две Кайсай ни обратил внимания, лишь фиксируя боковым зрением их местоположение застывшее.

Золотая стекла с коня с грацией, подошла вплотную к берднику, по виду нисколько не страшась его. Рассматривая боевой обвес пристально, потянулась к золоту желая коснуться, но рука Кайсая слегка приподнятая предупредила её недвусмысленно, что делать этого не стоит без разрешения.

– Не почину на себя нацепил, босяк, – высокомерно заявила она укоризненно, на тихий распев слова растягивая, стоя почти вплотную к рыжему да задирая носик коротенький, хотя глаз от пояса не поднимая, продолжая изучать, – у кого украл?

– Я не тать и ношу по достоинству, – в той же манере отвечал Кайсай, принимая правила беседы странные, – получил в наследство от наставника. А иду я в орду Агара Победителя выполняя их уговор дружеский пополнять ближний круг бердников, вместо моего наставника старого.

Сказанное мужем, а не мальчиком произвело на деву впечатление, она подняла глаза с зелёным холодом, уставившись в упор в Кайсаевы тёмно-карие.

– И не боишься по степи гулять с таким богатым приданным? – кривясь в ухмылке надменности, продолжила дева речи наглые, не боясь ни капли его оружия, запугивая воина своим бесстрашием.

– А я в наследство получил не только приданное, – проговорил Кайсай почти шёпотом, переходя в боевой режим бердника, себя в сжатую пружину собирая и в любой момент ожидая пакости от девы взбалмошной, берега попутавшей, – но и умение этим пользоваться.

– Ты бердник? – удивилась она и её глаза огромные, на пол лица, распахнулись в размеры невероятные, топя в себе собеседника.

– О, красавица в поясах разбирается да знает чины особые?

– Ещё раз назовёшь меня так и я тебе яйца вырежу, – предупредила стерва золотоволосая.

И Кайсай от чего-то поверил ей, что это не бахвальство праздное, а угроза вполне конкретная, но как говорится в народе, «язык мой – враг мой». Не удержал он «врага» на привязи.

– Но назвать тебя уродиной…

Не успел он проговорить язвительное, рождённое в голове да на язык вылезшее, как в руке «муже резки» обворожительной непонятно откуда нож выскочил и пользуясь, что была ниже бердника почитай на пол головы как минимум дева ударила лезвием снизу в пах, попытавшись отрезать мужлану ненужное. Надеясь, наверное, что заворожённый её взглядом самец самонадеянный даже не заметит, как станет евнухом.

Но не тут-то было. Мало того, её рука была перехвачена непонятным образом, а сама она, нежданно-негаданно лишившись опоры в виде песка прибрежного, крутанулась, теряя ориентацию, и оказалась на песке на заднице, до последней крайности ошарашенной. Её нож, особой ковки с секретами, крутился в пальцах победителя, поигрывавшим им в одной руке, протягивая вторую для помощи.

Дева хмыкнула, издавая звук, абсолютно лишённый интонации, непонятно что, пытаясь выразить подобным образом да с невыразимой грацией, не применяя рук собственных, поднялась с песка самостоятельно. Бердник нож протянул, держась за лезвие, и дева таким же колдовским способом, непонятно как, его заныкала. Накрыла рукой, ничего не делая, и он исчез будто не было.

Настала очередь берднику округлять глаза удивлённые, не ожидавшему такой прыти от золотоволосой воительницы, но опомнился он быстро, приняв это за фокус кудесника, а не за боевое умение да почувствовав уверенность в своём превосходстве над девою, принялся вновь зубоскалить, нарываясь на неприятности:

– Так как же обращаться к тебе, дева-воительница. Коли при любом к тебе призыве ты кидаешься резать мне самое ценное.

«Муже резка» сжалась, словно комок мускулов, сомкнув губки в полоски узкие, глазки сузила до прищура, но девы, её сопровождающие отвлекли на себя внимание, как по команде хмыкнув смешком сдавленным. Она гневным взором сверкнула в их сторону. Те разом притихли, отворачиваясь, но продолжая при этом чем-то давиться неосознанно. Это отвлекло золотую, чем рыжий и воспользовался.

– Меня зовут Кайсай, – не прекращая попыток знакомства, продолжил наглец самоуверенно.

А тут в себя пришёл его спутник нежданно-негаданно.

– А меня Куликом кликают, – с ноткой детской застенчивости да с широченной простотой души не пуганной, произнёс он в стороне всё ещё штаны придерживая, обращаясь видимо к двум оставшимся наездницам, так как те встрепенулись да развернулись в его сторону, умилённо улыбаясь мальчика рассматривая.

Старшая продолжала стоять молча, но было видно, что начинала отходить от напряжения. Представление Кулика да его по-детски наивное выражение лица застенчивого, разрядило обстановку накалённую, доведя до нейтральной приемлемости. Личико кровожадной стервы расправилось, тело расслабилось.

– Ладушки, – выдала она, как обрезала, – забыли. Я Матёрая боевого сестричества. Меня кличут Золотые Груди, и заруби это на памяти, рыжее создание наглое.

С этими словами золотоволосая надменно улыбнулась да как бы на показ самым наглым образом, прогнулась в спине, выпячивая вперёд два золотых шара брони из золота. Было видно по отточенным движениям, что не впервые она это делала и реакция Кайсая её не удивила, а была скорее предсказуемой.

У того отвисла челюсть, глаза расширились, а взгляд прилип к золотым выпуклостям. Матёрая резким нырком вперёд сдвинулась и, сделав наглецу подсечку примитивную не слабым ударом, швырнула его на мелководье, куда тот с шумом да брызгами задом плюхнулся от неожиданности. Все три девы залились хохотом, но, в общем, то не злобным смехом, а лёгким, расслабленным, что рыжий бердник воспринял за добрый знак примирения.

Кайсай был действительно потрясён до глубины души. Сидел пятой точкой в реке да воду в штаны зачерпывал, так как при всей готовности к атакам непредсказуемым со стороны противника он не заметил её движения. Настолько оно было быстрым да для глаз не видимым, а самое обидное, он не смог прочесть её замысел заранее. При всём своём мастерстве, как рыжий про себя выдумывал, он не понял даже приблизительно, как у девы получилось нападение, и это непонимание произошедшего вызывало в нём тревогу нешуточную. Почему-то в первую очередь решившего, что тут без колдовства не обошлось, как и с ножичком. А это уже говорило о недооценке противника и что пред ним куда более матёрый враг, чем он себе изначально навыдумывал.

От греха подальше да ради собственной безопасности Кайсай никак не стал противодействовать и тем более продолжать с ней пикетировать, решив смиренно подчиниться, приняв её первенство, понимая, что старшей негоже было оставаться в долгу неоплаченном и требовалось хоть вот так, но поддержать авторитет свой начальственный. И сесть в реку опосля удара её чувствительного вполне приемлемая плата за выправление статуса. Правда, он не ожидал, что сядет в воду седалищем, но это уже мелочи. Высохнет. Но, даже понимая безоговорочно, что нарываться с этой девой не стоит на неприятности, всё же не удержался от слова язвительного:

– Золотые Груди, ты прости меня дурня неотёсанного, а как тебя по-простому приласкать, чтоб не обиделась?

– Никак, – прошипела «золотая» стервозным шёпотом, вновь скривив злобное личико, собираясь видно топить его полностью.

Наступила тягучая пауза. Кайсай не решился на этот раз продолжить знакомство с побоями. Все замерли в позах как изваяния. Наконец Матёрая отмерла, развернулась да прочь пошла, но не стала вскакивать на своего скакуна горячего, а наоборот принялась накидку стягивать, скомандовав своим «мужененавистницам»:

– Привал. Тоже сполоснуться надобно да подкрепиться перед переправою.

Затем вновь подошла к рыжему, из реки вылезшему со штанами мокрыми и встав пред ним, реку разглядывая, начала демонстративно оголяться, завязки брони расшнуровывая. При этом улыбаясь загадочно непонятно кого той улыбкой одаривая, так как с высоты своего положения, в упор на берегу никого не видела окромя себя любимой да единственной.

Кайсай вновь зацепившись за её вызывающее поведение, ответил также демонстративно, только сделал быстрее значительно. Он, несмотря на деву самовлюблённую, скинул в песок сапожки мягкие, куда благо вода не набралась при падении, пояс отстегнул, аккуратно укладывая да лихо из штанов выпрыгнул, оставшись пред красавицей в чём мать родила да на свет выгнала.