Сети разума

Ингрид обиделась:

– Как будто это только мне нужно!

Дитер снова двинулся вперёд.

– Хватит ссориться, ребята, – бросил он. – Я не знаю, зачем вы здесь – и, поверьте, мне это нисколько не интересно. Я не собираюсь лезть к вам в душу… Но я твёрдо знаю одно: если вы здесь, значит, так было нужно. Причём нужно вам. Это не то место, где можно оказаться случайно.

Сам Дитер поверил в неслучайность всего происходящего, когда оказался здесь в прошлый раз и – по собственным ощущениям – родился заново.

Всю свою жизнь он жил с гнетущим, давящим чувством вины, и ничего не мог с этим поделать – масла в огонь постоянно подливала его собственная мать, ещё в раннем детстве сообщившая сыну, что у него должен был родиться брат-близнец, но при родах врачи его потеряли: в живых остался только Дитер.

В минуты гнева, направленного против матери, немец пытался убедить себя в том, что нормальному человеку не пришло бы в голову винить в смерти брата его, что от него это никоим образом не зависело, и что в любом случае мать не имела никакого морального права рассказывать ему об этом… да что там рассказывать – все свои дни рождения, начиная с первого и заканчивая двадцатым, когда Дитер не выдержал и сбежал на край света, он провёл на кладбище у могилы мертворождённого брата.

С самого детства Дитер был не таким как все. Он просто не мог быть таким как все, не мог играть как все, быть беззаботным, весёлым, счастливым ребёнком – мать строго за этим следила: как можно веселиться, когда твой брат мёртв! В доме царила обстановка вечного траура – приспущенные шторы, полумрак, постоянно горящие свечи и тишина: Дитер, никогда не знавший своего отца, жил с матерью вдвоём, и она была не слишком разговорчива… но именно за эту неразговорчивость сын её и ценил – в миллионный раз слышать о том, что ты виноват во всех земных грехах, было невыносимо.

В компании друзей парня окрестили Зомби – хотя с ним с удовольствием общались и любили за живой ум, улыбки на его лице никто не видел ни разу, и изменить это было невозможно.

Подросток-Дитер не мог встречаться с девушками – из-за того, что здоровье матери стало стремительно слабеть (во всяком случае, она жаловалась на боли в сердце всякий раз, когда он уходил на свидание), и он, единственный близкий ей человек, вынужден был всё чаще заменять мать у прилавка принадлежащего ей продуктового магазинчика. Он даже решил, что не станет уезжать в университет, чтобы не бросать мать одну – да и зачем ему было учиться? Мальчик с самого детства уяснил, что ему никогда не стать таким же умным, талантливым и чудесным, каким должен был стать его практически никогда не существовавший брат-близнец.

Накануне его двадцатого дня рождения друзья пригласили Дитера на пикник на берегу местной речушки. Прекрасно зная о том, как парень все эти годы «праздновал» собственный день рождения, подростки решили, что должны помочь ему изменить свою жизнь: они торжественно вручили другу конверт с билетом в один конец на самолёт в Индию и деньгами на первое время. Дитер даже прослезился – он и представить не мог, что кому-то настолько небезразлична его судьба. Друзья помогли ему получить визу, приобрести необходимые вещи… Так он оказался в Индии в первый раз.

Вернувшись через некоторое время домой, смирившийся со своим положением и искренне готовый простить мать, Дитер застал в своём доме чужих людей – оставшись одна, мать горевала недолго: уже через полгода она вышла замуж, продала дом и магазин и навсегда уехала неизвестно куда вместе с новоиспеченным мужем. Женщина не пыталась искать своего сына и даже ни разу не удосужилась спросить у его друзей, куда он делся.

К собственному удивлению, узнав об этом, Дитер вздохнул с облегчением – он давно уже понял, что на самом деле потерял мать в тот день, когда появился на свет. По сути, он родился уже сиротой… Сняв комнату и устроившись на работу (опять-таки, не без помощи друзей) в сетевой ресторан, он каждый день как будто заново учился жить и радоваться жизни. И так продолжалось до тех пор, пока Учитель не позвал его.

Сейчас, размышляя об этом, Дитер понял, что всё было не зря – вся его предыдущая жизнь была лишь подготовкой к настоящей жизни, проверкой на способность выполнить своё предназначение. Теперь его место здесь. Его час пробил.

Спутники немца – видимо, сосредоточившись на чём-то своём, – шагали молча. Близился полдень, солнце начинало ощутимо припекать. За следующие два часа им трижды пришлось остановиться, чтобы купить воды – в промышленной таре, с «по-настоящему» завинченными крышками: Ингрид заставила Ларса это проверить – девушка была наслышана о том, что в Индии под видом бутилированной воды запросто можно купить воду из-под крана, а маяться с желудком вместо того, чтобы просветляться в вихаре, ей не хотелось. Немцу же было всё равно – он давно заранее смирился со всем, что могло с ним произойти, и был готов принять любую напасть как должное.

– Кстати, Дитер: а почему именно вихара? – Ингрид хотела знать всё, и тощего немца это немного утомляло: он понимал, что это всё не имеет значения, что девушка задаёт не те вопросы. Но это был её путь. – Я имею в виду: почему вихара, а не ашрам, например?

– Не знаю, – Шнауц пожал плечами. – Я не так много путешествовал по Индии, чтобы понять, в чём разница… Тут одни и те же вещи могут называться по-разному, и никого это не удивляет… Когда-то давно вихарой называлось место, где монах мог медитировать в сезон дождей… То есть, по всей видимости, это более укромное место, чем ашрам… Извини, я, наверно, плохой рассказчик… ну или просто тема такая… знаешь, я сам не люблю, когда так говорят, но эта вихара… Учитель… это всё – правда, лучше один раз увидеть. Слова никакого смысла не имеют.

– Какие слова?

– Любые. Потерпи немного, скоро сама всё поймёшь.

– А если не пойму?

Дитер посмотрел девушке в глаза и многозначительно улыбнулся. За всё время, что он провёл с Учителем в его вихаре, он ни разу не видел и даже не слышал о людях, которые в итоге так ничего и не поняли.

– А нельзя было как-то побыстрее добраться до Сарнатха? – Ингрид заметно устала, и ей уже не терпелось оказаться в пункте назначения.

– А ты смогла бы ехать на рикше? – улыбнулся Шнауц. – Хотя бы на вело-рикше?

Ингрид поёжилась, а Ларс впервые за всю дорогу расхохотался:

– Да она даже в ресторан нормальный зайти не может – не любит, чтобы ей «прислуживали». А тут на живом человеке ехать.

– Да ладно, я же не ною, я просто спросила, – сказала тоненькая блондинка и вздохнула: – Сфоткай меня хотя бы на фоне буйволов.

Стадо буйволов с унылым погонщиком, одетым лишь в грязно-серую набедренную повязку, как раз уныло тащилось через пыльную дорогу. Девушка встала на их фоне, приняла красивую, как ей показалось, позу и немного неестественно улыбнулась. Ларс достал из кармана смартфон и сделал пару снимков.

Через час с небольшим глазам путников предстала окраина Сарнатха, а ещё полчаса спустя двое шведов и немец входили в просторное здание из светлого припыленного веками песчаника, у которого вместо окон и дверей были пустые проёмы – и в них виднелись спины сидящих и стоящих людей. Внутри царила полутьма, неожиданная прохлада и сильный пряный аромат индийских благовоний. Вновь прибывшие молча бросили свои сумки в углу вместе со всеми, расстелили коврики там, где было место, и уселись в удобных позах, стараясь никого не потревожить.

По углам горели свечи в аромалампах, но основной свет проникал в помещение из проёмов для окон и дверей, огибая застывших как статуи учеников.

Людей в помещении было относительно не много, человек тридцать, и все они задумчиво внимали высокому индусу крепкого телосложения в белоснежном одеянии. У него была ухоженная борода и тёмные волосы с заметной проседью. Мужчина сидел у дальней от входа стены в позе лотоса на некотором возвышении по сравнению с остальными, и говорил с учениками почти на чистом английском, лишь с едва уловимым хинди-акцентом. Говорил он тихо, но дикция была чёткой, как у хорошего преподавателя университета: