Страница 27 из 46
– Пару слов? – напряглась Мария; что это значит? неужели этот босяк решил сделать ей признание? – Говорите скорее, я тороплюсь.
– Мне-то всё равно, – заметил Флоримон меланхолически, чтобы она не вообразила бог весть чего. – А вот вы поедете дальше и скоро окажетесь на территории, подвластной парижским властям. Поэтому, я думаю, вам будет небезынтересно узнать кое-что о вашей попутчице.
– О гражданке Прекорбен?
– О ней самой.
– Поэтому вы не обращались ко мне раньше, в её присутствии, и дожидались, когда её не окажется рядом?
– Именно так.
– Но почему вы вообразили, что меня интересует гражданка Прекорбен?
– Мой добрый совет: будьте осторожнее с нею, мадемуазель. Она якобинка. В Кане я несколько раз видел её выходящей из дома Легодье. Вы не знаете Пьера Легодье с улицы Каноников? Маленький щуплый человечек с всегдашней улыбочкой на лице. В Кане все знают о нём.
– Что о нём знают?
– Гнусный тип. Он ещё при Сартене[38] был тайным осведомителем. Немало людей по его доносам угодило за решётку. Он и на меня однажды донёс, чтоб ему лопнуть! После того, как учредилась Коммуна, он стал доносить на аристократов. Несчастный мсье Байё, о котором я рассказывал вчера, был взят как раз по его доносу. И вот у этого презренного мушара[39] оказываются какие-то дела с нашей попутчицей. Не исключено, что она везёт в Париж его очередные доносы…
Похоже, канский гуляка был встревожен не на шутку и стремился предупредить молодую спутницу о возможной опасности, исходящей от благообразной на вид дамы, возвращающейся из гостей со своей очаровательной дочкой. Для нашей героини, едущей в столицу по чрезвычайному делу, предостережение такое было отнюдь не лишним, но ей не хотелось признаваться в этом случайному попутчику.
– Положим, Легодье – мерзкий доносчик. Допустим также, что гражданка Прекорбен ему подстать. Но отчего я должна её остерегаться? Мне-то чего бояться?
Флоримон поднёс ладонь ко рту, хотя и без того говорил едва ли не шёпотом:
– Она видела вас в компании бежавших из Парижа депутатов и уверена, что вы их единомышленница.
– Что ж с того? – усмехнулась Мария. – Почему вы думаете, что это может мне как-то повредить?
– Вам виднее, мадемуазель. Моё дело – предостеречь, а вы поступайте, как знаете.
Она поклонилась и проговорила со всей учтивостью:
– Нисколько не сомневаюсь в ваших добрых чувствах ко мне, гражданин. И всё же, смею вас уверить, вы зря беспокоитесь за меня.
– Что ж, мадемуазель, – поклонился в свою очередь Флоримон. – Прощайте.
С этими словами они расстались, чтобы не встретиться больше никогда. Их пути разошлись бесповоротно. Марии не суждено было узнать, что сталось с этим необычным и в чём-то даже симпатичным человеком. А судьба его была незавидна. Ведь на горизонте маячил сентябрьский закон «О подозрительных»! Как ни ловок и увёртлив был Луи Вамбаз по прозвищу Флоримон, ему пришлось-таки поплатиться за свой острый язычок. В ноябре того же года уголовный трибунал Кальвадоса приговорил его к изгнанию из страны. Впрочем, в такое время, когда гильотина работала бесперебойно, можно сказать, что провинциальному остряку ещё повезло. Он уехал в Бельгию, потом перебрался в германские графства, и там, между Рейном и Одером, следы его окончательно потерялись. На родину он не вернулся, и никто из земляков о нём больше ничего не слышал.
Мария спешила к кафедральному собору, полагая, что раз там центр города, то и муниципалитет находится где-то поблизости. Но это было несколько не так. Сидящий в открытой лавке колбасник объяснил ей, что от собора нужно свернуть на улицу Орлож, именуемую теперь улицей Брута, пройти башню с часами, повернуть направо и двигаться до тех пор, пока она не окажется между двумя большими зданиями: направо будет театр, а налево Дом Коммуны. Путь был не то чтобы дальний, но и не такой короткий, как ей бы хотелось. Беседа с Флоримоном отняла у неё четверть часа, так что времени на путешествие оставалось совсем немного.
Она прибавила шагу, стараясь не сбиться с того пути, который указал ей лавочник. Скорее бы найти муниципалитет! Наверняка Жан Ипполит сейчас заседает там вместе с другими администраторами, приехавшими из Кальвадоса. Вот изумится он, встретив её здесь, на полпути из Кана в Париж, почти на передовой войны с анархистами! Как вытянется его лицо при виде той, которую он только что оставил в Кане, чтобы она сидела там, сложа руки, и дожидалась его возвращения из славного похода! И в эту самую минуту, когда он ещё не успеет опомниться от изумления, можно будет сказать ему несколько слов на прощание, поцеловать в щёку и стремительно скрыться.
Ага, вот, по-видимому, и те два здания, о которых говорил колбасник! Направо театр, а налево Дом Коммуны. Большое трёхцветное знамя, вывешенное над парадными дверьми, а также стоящие в карауле национальные гвардейцы рассеивали всякие сомнения, что это и есть муниципалитет.
Впрочем, отчего Мария вообразила, что Бугон должен быть в городском муниципалитете, то есть в коммуне? По статусу чиновника департаментского ранга ему скорее полагалось находиться в местной департаментской администрации, или, как её ещё называли, в директории. Ей следовало бы спрашивать директорию, а не муниципалитет. Однако по какому-то наитию свыше она шла в общем-то верно.
– Спасение и братство! – приветствовала Мария гвардейцев, стоящих на карауле у парадных дверей. – Подскажите, как мне найти гражданина Бугона-Лонгре, приехавшего из Кана?
Охранники переглянулись.
– Приехавшего из Кана? Вы говорите об одном из администраторов Кальвадоса, которые прибыли вчера вечером?
– Да, я говорю о них. Только гражданин Бугон не администратор, а генеральный прокурор-синдик.
– А, это тот большой начальник в зелёном мундире! Да-да, всё утро он и его спутники провели здесь. Но вот уже полтора часа, как они и большинство муниципалов покинули здание.
– Куда же они отправились?
– Известно куда: за кавалерийские казармы, на Авиронский луг. Сейчас почти весь город там. Или вы не слышали общего сбора, гражданка? С минуты на минуту ожидается прибытие из Кана бригадного генерала Пюиззе, который возглавит наши войска. Уже прискакал его вестовой…
Мария обеспокоилась:
– А далеко ли до этого луга?
– Вы не знаете Авиронского луга? Разве вы не здешняя?
– Нет. Я еду из Кана.
– Это на том берегу Итона. Полчаса ходьбы.
– Полчаса… – повторила она упавшим голосом. – Пожалуй, это слишком далеко.
В самом деле, ходить так далеко было неразумно. Через полчаса дилижанс тронется в путь, и добро ещё, если кто-нибудь догадается сгрузить её саквояж ввиду отсутствия хозяйки. А то ведь, не ровён час, так и уедут вместе с её вещами! Поэтому опаздывать никак нельзя. Да, неплохо было бы встретить здесь Бугона и перемолвится с ним парою слов. Но, видимо, не судьба…
Мария сделала несколько шагов в обратную сторону, но вдруг остановилась и вернулась к охранникам.
– Не сочтите за труд, добрые граждане, передать Бугону мои слова.
– Что передать? – пытливо вопросили гвардейцы, мгновенно сообразившие, что здесь вступают в силу сердечные чувства.
Она помедлила пару секунд: стоит ли говорить? А впрочем, терять ей нечего.
– Передайте ему, что я прошу у него прощения. Пусть не обижается на меня и не сокрушается: с Барбару у меня ничего не было. Ровным счётом ничего. Так и скажите.
Гвардейцы усмехнулись:
– Так и сказать?
– И ещё скажите. Я хочу, чтобы он был счастлив. Передайте ему, что я желаю ему счастливой женитьбы. Пусть его суженая будет достойной его. А меня пусть простит. Я питаю к нему самые нежные чувства, но… – следующие слова Мария произнесла с расстановкой: – Но не предназначена стать его женой. Я предназначена исполнить дело, которое освободит нашу Отчизну от пут тирании. И это дело смертельно опасное.
38
Сартен (Sartin) А. Р. (1729–1801) при Людовике XVI был начальником государственной полиции, затем морским министром. С его именем связано процветание всеобщей слежки и доносительства.
39
Мушар (mouchard) – полицейский сыщик, шпион.