Страница 5 из 7
Обитель
Детства поднебесные розыв трудовом стекле водолаза:не морская пена, а слезыкаплют из влюбленного глаза.Тянутся резинкой улитки,зацепляя кромку бумаги,длинно распускаются свиткипод дорожкой медленной влаги.Обвенчалась едкая серас женской первозданною ртутью,на устах рождается вера,дышит осмелевшею грудью.Экскурсанты вышли на тропы,в камеры направили взгляды:разобрали сердце Европы,как на барахолке наряды.Тряпочное сердце не бьется,воздухом наполнены жилы.В чистоту глухого колодцазадувает холод могилы.Мы великодушно забудемнепрощенный грех Вавилона,дремлющую Прагу разбудимгромом стеклотары с балкона.Шабаш переходит на шепот,проступает смысл зыбкой вязи…Времени беспечного ропот,вечности случайные связи…Старик
Пробудишься в безмолвии больниц,отпразднуешь в тоске рассветный час.В окне кружатся стаи белых птиц:они пришли не к нам и не про нас.В домашних тапках выйдешь в коридор,прошлепаешь за этажом этаж.Лифт барахлит, и не поймать мотор…Мы налегке отправимся в тираж.Зеленых стен зловещий шепотокс незрячею душой поводырядаст на прощанье воздуха глоток,убойный, как удар нашатыря.Там в глубине накрыт уютный стол.И над столом таинственный фонарькачается как пьяный богомол,роняя незатейливый янтарь.Одним из самых главных, вкусных блюдты ляжешь на него, как царь Кащей.И над тобой склонится честный людв позвякиваньи вилок и ножей.Застава меж мирами иль вокзал,где в четком расписанье поездоводни поедут на лесоповал,другие на альбомы бедных вдов…Жизнь теплится в стареющих телах,и героизм, как музыка, нелеп,когда в подземных мусорных углахвам кто-то молча подает на хлеб.Скрестите пальцы, крепче кулаки.Из-под дверей клинических палатвыходят бурой крови языки.И тут же возвращаются назад.В окнах свет такой беспокойный
В окнах свет такой беспокойный легкий, как пожар на закате:так самоубийца запойный мечется в горящем халатев знойной петушиной отвагеизвлекает хриплые ноты,глохнут пузыри мутной браги муторно растут оборотыв вечной беготне муравьиной проступают пятна на солнцевзорванною барской перинойв мировом бездонном колодцемедленно пульсируют шторыслушая гармонь стеклодуваводы золотого Босфора размыкают бухту Гурзуфав миг, когда холеное теложенщины, завещанной богом,на руках влюбленных истлело,вспыхнув электрическим токомв окнах свет такой беспокойный высветил фигурные скальпыподнятые к лампе ладоникрасные крапленые карты…Чабаклы
Кони встали у деревни Чабаклы,за заборами услышав волчий вой.В голове моей звенели кандалы:так бежал я с одурелой головой.Улюлюкала встревоженная степь.Я на площади пустой упал на снег,уцепившись за колодезную цепь,в ней увидел свой последний оберег.Полетели с перевернутых санейпо оврагам крутобокие кули.Ты не станешь ни богаче, ни бедней.коль придешь испить воды на край земли.Я пил воду ледяную из ковша,Я не мог в ту ночь насытиться водой.Руку левую держала мне душа,Руку правую сковал мне дух святой.Только сердце не досталось никому:ни волкам, ни добропамятной жене,я пил воду, будто нянчил кутерьму,на роду Тобой написанную мне.Мрачным войском встали за полем леса,словно ворон крылья черные раскрыл.Я на небе видел мамкины глаза,Я пил воду – будто с нею говорил.Ждет тебя медвежий угол
Ждет тебя медвежий угол,темной родины закут.В хоровод дворовых пугалнас проселки завлекут.Не поманят сладким дымом —обоймут морозной тьмой.Ты рожден моим любимым,даже мертвый будешь мой.Ты гулял в заморской шляпе,терся в вечных городах,сжав на гибельном ухабелегкий трепет на устах.К женской ласке равнодушен,лестью искренней смущен,растревожен и разрушенторможением времен.Одураченный любовью,как порукой круговой,делишь зимнее безмолвьес безутешною вдовой.