Страница 3 из 4
– Не гони. Не хочу я с тобой знакомиться.
– А у тебя глаза очень красивые. Девушке с такими глазами нельзя долго одной, обязательно украдут. Давай я возьму себе сок, тебе пиво, а водку больше не буду.
Она оценила и комплимент, и поступок, и халяву. Посмотрела на меня повнимательнее.
Я был в идеальной кондиции, цвет лица успел смениться на розовый, глаза задумчивые и слегка подернутые пеленой. В этом состоянии во мне всегда есть нечто загадочное и романтическое.
– Ну хрен с тобой, давай…
Я принес пиво, молча подождал, пока она отхлебнет.
– Меня Костя зовут.
– Ксюша.
– Полное – Оксана?
– Нет, – почему-то с вызовом ответила она, – Оксана – украинское имя, а я Ксения.
– Угу. Ксения, Ксенофонт, ксенофобия …
– Чего? Что еще за ксенофобия?
– Ксения – цэ греческое имя, – важно объяснил я, – а фобос в переводе оттуда же означает страх. Получается, ксенофобия – это страх перед Ксениями. Греки их реально боялись.
– Это еще почему?
– Вредные были бабы. Зашугали мужиков до полусмерти.
Она засмеялась.
– Ерунда. Наверняка это что-нибудь другое означает.
« Да, милая, если мы с тобой будем общаться дальше, тебе придётся со словариком ходить», – подумал я, но вслух этого, естественно, не произнёс.
Так мы и познакомились. Я довольно удачно трепался, она все чаще смеялась, после пары пива оказалось, что она не прочь выпить со мной водки на брудершафт и стала совсем компанейской. Жила она одна с ребенком, ребенок был у кого-то на руках, и вскоре мы очутились у неё на квартире с бутылкой водки и копчеными окорочками. В постели она была ничего, но потом ей стало плохо от выпитогои она скрылась в санузле, откуда вернулась молчаливая и завалилась спать. Я допил водку и завалился рядом с ней. Утром она восприняла все произошедшее как должное, и время от времени мы встречались.
Например, как сейчас.
Из душа она вернулась в халатике на голое тело, привлекательная без всякой косметики, что я особенно в ней ценил, и тут же полез обниматься.
– Не, Костя… Ну не надо, дурачок, всё равно ведь не кончишь…
При всей, на мой пресыщенный взгляд, ординарности, Ксюха всегда знала, когда и что говорить и никогда не выглядела примитивной, ну а с мужиками куда покруче меня и вовсе всегда справлялась по счёту «раз». Вот и сейчас я почувствовал себе не обиженным, а скорее даже польщённым, и легко отстал.
Ксюха пошла на кухню жарить котлеты, я увязался за ней, смотрел, как она мелькает своим халатиком и продолжал плотоядно облизываться. Она почувствовала мой взгляд чуть пониже спины и обернулась.
– Че пялишься?
– Стихи вспомнил. Свои. Про халат.
– Больше писать было не о чем?
– Да там про жизнь больше.
– Ох уж мне эти твои стихи…
– Прочитать?
– Ну, читай.
Ксюха, в общем-то, ценила мое творчество, хотя иногда и крутила выразительно пальцем у виска. Первый свой опус я прочитал ей в первый же вечер знакомства, эдакая смесь пьяного Есенина и не в меру трезвого Высоцкого (с самомнением у меня всё в порядке):
Что еще за дела непонятные,
По простому сказать – непотребные?
Шел к тебе, чтоб пойти на попятную,
Наломал по пути ветки вербные,
А теперь вот смотрю, как ты щуришься,
Улыбаешься сладенько, томно так…
Ты ж даешь мне понять этим, курица,
Что умрешь, но не пустишь в комнату.
Только я-то – и тёрт, и просеян уж,
И, пока ты там радостно лыбилась,
Я легонько, как будто рассеянно,
Жал, пока ты из сил не выбилась.
А когда ты сдалась опрометчиво,
Обратить всё решив в улыбку,
Ты ж не знала, дуреха доверчивая,
Что пошла по дорожке зыбкой.
Эх, еще и трех дней не минуло
Как сорвал я резьбу на краниках…
Захожу – кровь от сердца отхлынула:
Точно. Вот он, в одних подштанниках.
А потом уж не помню, что было.
И тогда лишь луч солнца выглянул,
Когда я его, сизокрылого,
Из подштанников быстренько вытряхнул.
Отлегло. Ты ждала босая,
Ожидая, чем все это кончится.
Прохрипел, губы в кровь кусая,
Зубы сжав, что того гляди, сточатся:
«Извини, не ждала как видно».
Ткнул, не глядя, в лицо ветки вербные…
Сплюнул, злость проглотив, обиду
И пошел пить ее, целебную.
Ксюхе спьяну стихи понравились, но она критически заметила, что нехорошо называть женщину «курицей». Критику я воспринял позитивно, и сходу стал перекраивать:
А теперь вот гляжу, как ты топчешься,
Улыбаешься сладенько, томно так…
Ты ж даешь мне понять эти, гопница,
Что умрешь, но не пустишь в комнату.
Ксюха обиделась за мою лирическую героиню еще больше:
– Что еще за «гопница»? Может, сразу «жопница»?
Я напрягся еще раз и начал уже с подвыванием:
А теперь вот гляжу, как ты маешься,
Улыбаешься сладенько, томно так …
При попытке подобрать характеризующую изменчивую женскую натуру рифму к слову «маешься» меня конкретно заклинило, Ксюхе как раз стало плохо, и первоначальный вариант с «курицей» в итоге не изменился.
На этот раз я разразился следующим стихосложением, стараясь читать с неким налетом грусти и недоумения:
Непонятно и грустно,
Я сержусь не на шутку…
Я ушёл лишь под утро,
Хоть зашел на минутку.
Я пришел сказать: «Хватит».
Я слова приготовил,
Но твой белый халатик
Разбудил голос крови.
Меня ждали с надеждой
В другом доме в кровати,
Но снимал я, как прежде,
С тебя белый халатик.
Что мне делать – не знаю,
С той, что в ночь проглядела.
И с тоской понимаю:
Сказать правду полдела.
И грущу вперемешку
С беспокойством лунатика….
И, наверно, поспешно
Снял я белый халатик.
Я скромно замолчал. Не отрываясь от котлет, Ксюха бросила:
– Все страдаешь?
Я вздохнул.
– Иди лопай, Мальденштамп.
Есть мне не хотелось, но отказываться от щедрой порции было бы чистейшим свинством с моей стороны, поэтому я стал добросовестно ковыряться вилкой в салате и котлетах. Ксюха ела с аппетитом, изредка поглядывала на меня и хмурилась, но ничего не говорила. В конце концов я все проглотил и жадно запил тремя стаканами воды прямо из-под крана.
– Налопался?
– Уф-ф… Под завязку.
– Дуй тогда в комнату. По шкафам только не шарь.
Я расслабился на диванчике, вскоре ко мне подсела Ксюха и стала красить ногти на ногах и на руках. Я задумчиво гладил ее по всем изгибам, стараясь забраться под халатик; а так как руки у нее были заняты, то в концов я преуспел и залез в святая святых. Ксюха задышала как-то неровно, но мужественно продолжала начатое. Справившись с конечностями, она сводила меня в душ, привела обратно и хорошенько поработала с моим мужским похотливым началом, сама завелась окончательно, повалила меня на спину, залезла сверху и начала энергичные движение озверевшей самки. Я продержался ровно столько, сколько надо, и минут через десять кончил по ее команде.
Мы лежали рядом, развратно-потные и в разной степени удовлетворенные. Ксюхе было вроде бы хорошо, мне так себе. Алкоголь притупляет ощущения, и особой радости от совокупления я не испытывал, но виду, естественно не подавал, продолжая нежно гладить Ксюху согласно восточной методике сначала по голове, потом по груди, далее по животу и ниже. Методика была толковая, вскоре Ксюха всхлипнула и опять потащила меня в ванну и стала мыть мое достоинство, приговаривая при этом: «Ну, миленький, ну давай, ну, еще разочек…» От этих её мантр мой член резво встал, я развернул Ксюху спиной и вошел в нее прямо в ванной, резко и грубо, жадно терзая груди и в свою очередь начал приговаривать: «Еще хочешь? Мало тебе? Вот теперь не ори, шалава, сука, блядь…» Ксюха только повизгивала, потом начала стонать и кончила не на много раньше меня. Оргазм у меня был посильнее первого, я заставил опуститься Ксюху на колени и прибегнуть к дополнительным оральным ласкам, после чего напоследок мы подмыли друг друга и снова оказались на диванчике.