Страница 7 из 16
– Может быть, боль причинил?
– Может, и так, – согласилась Женя. – Только уж я не знаю, какая это должна быть боль. Кони все-таки не кошки. Нечаянно, скребницей и щеткой, им боль не причинишь.
– А если нарочно?
– Ну, знаешь, это самоубийство. В запертом деннике нарочно разъярить коня? Девочки думают, может быть, там ласка была, в деннике…
– Ласка?! – Грушин прищурился. – Хочешь сказать, Климов любовью там с кем-то занимался на глазах у Балтимора, а тот взбесился, как полиция нравов? Интересный вариант! Кстати, вот и подтверждение анонимке. Кто из тренеров в это время отсутствовал?
Женя помолчала, переваривая директорский юмор. Вот уж правда – у кого что болит… Грушин стал настоящим сексуальным маньяком! Но ответила она вполне спокойно:
– Да, вариант и впрямь интересный. Но только ласка – это не тренерша, это зверек такой. Говорят, в старину, когда кони у какого-то хозяина начинали болеть или с тела спадать, считалось, что их невзлюбил домовой или дворовой, а потому гоняет и мучает по ночам. Но дело было в ласке. Если она повадится на конюшню, пиши пропало. Лошади ее духа не переносят, бесятся диким образом.
– Высоково, конечно, на окраине города, а все-таки таежных массивов я там не видал, – перебил Грушин. – Откуда взяться ласке?
– Ниоткуда, – согласилась Женя. – Не исключено, что это была кошка. Некоторые лошади кошек видеть не могут: аллергия у них на шерсть, что ли? Есть даже старинная примета: не перевозить в седле кошку, потому что лошадь из-за этого хиреет.
– Ну, скажу я тебе… – протянул Грушин. – Крепко же ты подковалась теоретически! Проводила следственно-розыскные мероприятия? Опять светилась, да?
– Почему сразу – светилась? – вспылила Женя. – Мне и проводить ничего не нужно было, девочки сами говорили. Они ужасно беспокоились: ведь техника безопасности нарушена. Конечно, Климова в стойле нельзя было одного оставлять, без тренера. Но он чуть ли не год в манеж ходит, стал своим человеком. А в тот раз, говорит, задержался на работе, пришел поздно, на конюшне никого. Он понял, что девочки все заняты, и решил оседлать коня сам, чтобы никого не беспокоить. До конца рабочего дня оставалось всего полчаса, не хотел время терять…
– А что теперь будет с этими тренершами и конем?
– Да ничего не будет. Климов считает, что был неосторожен, – значит, сам виноват, больше никто. Так и есть. Поэтому только справедливо, что он никакого дела затевать не хочет. Знаешь, я его даже зауважала, – смущенно призналась Женя. – Сначала-то он мне жутко не понравился: такой англизированный джентльмен, корчит из себя героя Дика Фрэнсиса. А в этой истории держался классно. Он, оказывается, с детства мечтал стать жокеем. Сейчас у него, кстати, «Форд Мустанг» – дань той детской мечте. Он даже играл роль жокея в какой-то пьесе студенческого театра, еще когда жил на Дальнем Востоке. Причем жокея битого-перебитого, который под копыта падал, кости ломал – ну, словом, не раз уходил от смерти и все такое. И Климов сказал, что только теперь понял, как надо было эту роль играть. И смеялся при этом, хотя, если ребро сломано, даже смеяться больно. Нет, он молодец!
Тут Женя приметила ревнивую вспышку в грушинских глазах и поубавила энтузиазма:
– А что касается моего задания… Конечно, я очень мало в манеже пробыла, но почти не сомневаюсь: никто из этих девочек Климову не нравится. Там он совершенно самозабвенно увлечен верховой ездой, это его, извини за каламбур, конек, больше ничего не интересует. Зря мадам Климова поверила анонимке и позвонила тебе.
Грушин глянул исподлобья.
– Зря, говоришь? – повторил задумчиво. – Ну что ж, возможно, и зря… Тем более что она мне и не звонила никогда. Пошли, кое-какие профессиональные секреты открою.
Он стремительно прошел через приемную, бросив непривычно угрюмой Эмме:
– Предупреди Сталлоне, что я к нему с гостьей.
Женя оглянулась на подругу, но сейчас было не до разговоров: побежала чуть ли не вприскочку за начальством.
«Агата Кристи» занимала на длинном этаже всего шесть комнат. В пяти из них Женя бывала довольно часто, а в шестой – ни разу. Беспрепятственно входить туда могли только двое: сам Грушин и заведующий экспертным отделом Миша Кисляков: кудрявый брюнет атлетического сложения, поразительно похожий на знаменитого голливудского актера в молодости. Его так и прозвали в агентстве: Миша Сталлоне.
Это был умнейший парень, который больше всего на свете любил мир звуков человеческого голоса. В «Агате Кристи» Миша Сталлоне основал отдел фоноскопической экспертизы. То есть он работал с отпечатками голосов так же, как дактилоскопист – с отпечатками пальцев.
Конечно, такие лаборатории существуют при экспертно-криминалистических отделах УВД. Но далеко не во всех городах. И туда никак не пробиться частным сыщикам, особенно если дело разрабатывается без привлечения полиции. К примеру, налицо телефонный шантаж, а клиент настаивает на секретности, зная, что рыльце у него в пушку… Словом, Грушин считал лабораторию Миши Сталлоне золотым фондом «Агаты Кристи».
В это святилище Миша не допускал никого без санкции Грушина и даже на Женю покосился с долей подозрительности. Даром что они все трое учились когда-то на одном юрфаке, пусть и на разных курсах, даром что пытался клеиться к ней в свободное от работы время!.. Впрочем, кто к ней только ни клеился, да все без толку.
– Заказчица позвонила мне на другой же день после того, как Климов попал в больницу, – торопливым шепотом объяснял Грушин, пока Миша Сталлоне проверял и готовил к экспертизе две записи. – Сказала, что дозвонилась из Франкфурта. Якобы мать ей сообщила о несчастье, и она решила прекратить слежку за мужем. Однако деньги отзывать не станет: за хлопоты, мол. Муж и так наказан, в манеж он теперь не скоро сунется. И самой стыдно стало, что анонимщику поверила. Мол, тогда сгоряча позвонила мне, а потом рассудила, что не стоит губить пятнадцатилетний брак из-за случайной оплошности, тем паче недоказанной. Надо уметь прощать и все такое прочее.
– Ну что же, в этом есть свой смысл, – согласилась Женя. – Чего же ты беспокоишься, не понимаю? И почему решил, что заказ делала не Климова?
– Миша, ты готов? – вместо ответа спросил Грушин, и Сталлоне кивнул. – Тогда включай.
Миша шевельнул мышкой, и из динамика послышался взволнованный женский голос:
– Это «Агата Кристи»? Это сыскное агентство «Агата Кристи»? Я хочу, чтобы вы немедленно начали следить за моим мужем. Я получила информацию, что он… что он…
Содержание этой речи Жене было уже знакомо: Валерия Климова заказывает слежку за Сергеем Климовым.
Приятный голос. Немножко торопливый, с характерным нижегородским аканьем и даже яканьем. Очевидно, Климова – коренная нижегородка. Эти ее «без десять шесть» вместо «без десяти» и «неужели!» вместо «да» или «конечно» очень характерны.
Запись кончилась, Миша Сталлоне запустил вторую запись.
– «Агата Кристи»? Вы меня слышите? Алло, алло?
– Слушаю вас внимательно.
Голос Грушина. Такой спокойный, внушающий доверие, обнадеживающий…
– Это Валерия Климова говорит, если вы меня еще помните. Алло! Да что такое? Знаете, я из-за границы звоню, из Франкфурта, так что, если связь вдруг прервется, вы, пожалуйста, дождитесь, когда я снова перезвоню, хорошо?
– Разумеется, – солидно соглашается Грушин. – Ни о чем не беспокойтесь.
– Я хочу аннулировать свой заказ, – выпаливает Климова…
Женя невольно улыбнулась: терминология деловой женщины. И манеры – тоже. Сразу берет быка за рога. Привыкла самостоятельно принимать решения и делать неожиданные шаги. В голосе одновременно ощущаются и мягкость и властность.
– И что тут такого особенно, почему ты решил, что это не ее голос? – спросила она, дослушав запись.
– Минуту, – загадочно усмехнулся Грушин и достал из кармана кассету. – Теперь послушаем вот это.
Кассета была крошечная – от карманного диктофона. И запись, похоже, велась на изрядном расстоянии от источника звука: женский голос звучал приглушенно, как бы смазанно: