Грехи отцов

Дракон съежился и раздавленным червяком ползет прочь. А она, Кэрол, словно сбрасывает с себя тяжелый тесный кокон, расправляет крылья и наконец становится такой, какой всегда должна была быть. Какой задумал ее Бог.

Был бы здесь Дэрил Диксон — он бы ею гордился.

========== Глава 10 ==========

Здоровенный чернокожий в спецовке смерил Андреа взглядом и невольно причмокнул губами: нечасто в трущобный район на выселках Атланты залетали такие пташки!

— Чем помочь, мэм? — поинтересовался он. — Шину накачать, прокол заклеить, или, может, балансировка? Это мы живо!

Андреа не успела ответить; через перила хлипкой железной лестницы, ведущей наверх, свесился Мерл и замахал ей рукой:

— Отвали от девочки, здоровяк, она ко мне! Блонди, давай сюда!

Негр завистливо присвистнул.

— Везет же тебе на баб, Диксон! — проговорил еще один рабочий, невысокий усатый мужик в бейсболке. — Слово, что ли, такое знаешь?

В другое время Андреа отшутилась бы или оборвала разговорчики одним резким словцом — и то, и другое она умела в совершенстве. Но сейчас нервы ее были на пределе, и Мерл, словно почувствовав это, пришел ей на помощь.

— Так, все ша! — рявкнул он, подкрепляя свой приказ энергичным взмахом кулака. — Блондиночка ко мне по работе. Все заткнулись и своим делом занялись, нечего мне тут клиентов распугивать!

Под удивленное перешептывание автомехаников — как видно, не часто здесь появлялись клиенты Мерла, да еще и с сумками Celine и на трехдюймовых каблуках — Андреа взобралась по громыхающей решетчатой лестнице наверх.

Она все еще не понимала, зачем сюда приехала.

Мучилась этим вопросом все утро — отвлекло ее лишь происшествие с Кэрол, и то ненадолго. Ломала голову по дороге сюда. Надеялась, что-то подскажет ей верное решение, но с каждой минутой сомнения лишь усиливались. И теперь, входя в «офис» Мерла — если эта берлога со звездами хэви-метала на стенах заслуживала гордого названия офиса — едва удерживалась, чтобы не повернуться и не броситься бежать.

Останавливала ее лишь гордость. Нельзя показывать, в каком она состоянии. Особенно Мерлу.

Словно во сне, опустилась она на единственный стул с подозрительными пятнами на обивке. Затуманенными глазами следила, как Мерл вертится вокруг, подсовывает ей кофе в треснувшей чашке и какой-то сомнительный бутерброд. Как видно, всерьез подготовился к ее приходу! Но даже Мерл со своими неуклюжими ухаживаниями ее не отвлекал и не забавлял. Все мысли Андреа занимало то, что она уже сделала и что собирается сделать сейчас.

Она предает свою любовь.

Можно сказать, изменяет. Не в сексуальном смысле; но то, что она делает, пожалуй, хуже, подлее, чем прыгнуть в чужую постель. Секрет своего мужа, его боль, незаживающую рану она готова выдать чужому человеку. Наглому жуликоватому типу, у которого нет ни малейших причин уважать Филипа и беречь его тайны. Если на то пошло — скорее уж, есть причина ему вредить.

И как могла она хоть на миг вообразить, что из этой идиотской затеи выйдет что-то дельное? Должно быть, тоже свихнулась в этом проклятом доме!..

С каждой секундой Андреа все яснее понимала, что совершает страшную глупость. Уже готова была вскочить и броситься бежать; но в этот миг Мерл, словно что-то почуяв, прервал свою болтовню на полуслове, нырнул под стол и извлек оттуда бутылку с золотистой влагой.

— Мерл, ты с ума сошел! — слабо запротестовала Андреа. — Виски… с утра…

— Давай-давай, — кивнул Мерл. — Это тебе, считай, лекарство. Успокоительное.

— Я вовсе не… — начала Андреа, осеклась, встретилась с Мерлом глазами и сделала большой глоток прямо из горлышка.

Обжигающая жидкость побежала по пищеводу. Сразу стало теплее, прекратилась нервная дрожь, и на миг показалось, что все не так уж плохо. Что действительно все еще можно исправить.

— Вот так, — сказал Мерл. — А теперь выкладывай, что там у тебя стряслось.

Андреа прерывисто вздохнула.

— Только имей в виду, — сказала она, — если начнешь смеяться или отпускать комментарии, я просто…

Она хотела сказать: «Просто встану и уйду!» — но тут же поняла, что это неправда. Она просто разревется.

— Ну, разве что рот себе заклею! — ухмыльнулся Мерл, присаживаясь на край стола и взяв с подоконника моток скотча.

И Андреа, к собственному удивлению, ощутила, что улыбается в ответ. От его шутки стало немного легче. Совсем чуть-чуть.

Она сделала еще один глоток виски и начала рассказ.

— Мы с Филипом поженились полгода назад. А познакомились полтора года назад в «Вудбери-холле», на выставке Ги Бурдена. «Вудбери-холл» — может быть, ты слышал, это новый культурный центр, недавно открылся, а Ги Бурден — это…

— Это пофиг, — заключил Мерл.

— Да… в самом деле, неважно. Вот. Уже полтора года, и больше года вместе, и… я очень его люблю, — закончила она, опустив глаза на свои сложенные руки.

Напряглась, ожидая «комментариев»; но Мерл слушал молча, глядя на нее внимательно и серьезно.

Андреа медлила, погруженная в воспоминания. Перед глазами у нее вставала их первая встреча.

Тогда она только что рассталась с Шейном (ну как «рассталась»? Вышвырнула за дверь, обнаружив нежную и вполне однозначную переписку — между прочим, с женой его лучшего друга!), сидела дома в хандре, и Мишонн сказала, что ей нужно взять себя в руки и куда-нибудь себя вытащить. Лучше всего на какую-нибудь светскую тусовку, сказала она. Где официанты с шампанским и шикарные мужики в смокингах.

На светских тусовках Андреа отчаянно скучала, шампанского не любила, смокинги терпеть не могла. Мишонн с Розитой чувствовали себя здесь как рыбы в воде, а у нее болела голова, немилосердно жали туфли; она мечтала поскорее смыться — и, когда Розита подтолкнула ее локтем со словами: «Ух ты, смотри, какой… импозантный! Интересно, кто это? Я его не знаю, а ты?» — это не вызвало у нее никакого энтузиазма.

А потом Андреа увидела его.

Он тоже здесь скучал. На локте у него висела девица в боа и с глубоким декольте, что-то щебетала; он слушал вполуха, скользя глазами по залу. Что привлекло ее тогда, что не дало отвести взгляд? Мягкая, кошачья плавность движений, странная для такого крупного мужчины? Ухоженные руки с длинными пальцами? Чеканное, словно со старинного портрета, лицо? Или глаза?

Они встретились взглядами — и лицо его дрогнуло, скучающее выражение с него стерлось; а Андреа на миг показалось, что она куда-то падает. В глубокий колодец. Во тьму.

Так все и началось.

Прежде Андреа считала, что ее заводят активные, напористые мужчины. Но в Шейне напористости, как и иных «чисто мужских» качеств, оказался явный переизбыток, и теперь ее от этого мутило. А Филип никуда не спешил. Не давил на нее. Ухаживал неторопливо, продуманно, прислушиваясь к ее желаниям. С ним можно было и говорить обо всем, что ее интересует, и уютно молчать вместе, на террасе за бокалом вина. Взгляды и вкусы их почти всегда совпадали; и неожиданно для себя Андреа начала задумываться о том, что, возможно, нашла наконец своего человека. Того, с кем можно не только кувыркаться в постели, не только веселиться на вечеринках, но и… прожить жизнь?

А та недосказанность, легкая отстраненность, что ощущалась в нем почти постоянно, дразнила ее и возбуждала интерес. С человеком нараспашку, вроде Шейна, Андреа быстро становилось скучно. Но Филип все время, даже в минуты страсти, был как будто немного не здесь. Иногда становился очень молчалив или мрачнел без причины. Словно какая-то неопределимая тень витала вокруг него: порой едва заметная, порой непроницаемая и густая. И постепенно в душе Андреа разгоралось страстное — как все ее чувства — стремление разогнать эту тень. Разгадать его загадку.

А когда эта запертая дверь наконец перед ней отворилась, на смену страстному любопытству пришло такое же страстное, деятельное сострадание. Андреа знала, что значит терять близких — младшая сестра ее умерла от лейкемии; и теперь ее охватило горячее желание помочь, отогреть, залечить раны. Сделать Филипа снова счастливым.