Гурджиев и Успенский

Вечность для Успенского означала не “бесконечную протяженность времени”, а “иное измерение времени”[236]. Он писал, что повторение требует не “трех измерений со временем как четвертым измерением”, а “пяти измерений, т. е. совершенно нового континуума “пространство – время – вечность”[237].

Различение между идеей вечного возвращения и концепциями повторного рождения Успенский находит в новозаветном понятии пакибытия[238]. Успенский объясняет этот термин как означающий повторное существование или повторное рождение. Он ссылается также на Оригена, первохристианского богослова третьего века, который отрицал идею вечного возвращения, однако демонстрировал полное понимание идеи повторения в вечности. В своей книге “О началах” Ориген так писал об этом: “Иногда появляются миры, друг от друга не отличные, но во всех смыслах тождественные… и все, что происходило в этом мире, все… произойдет снова”[239].

Успенский не без основания сомневается в искренности оригеновского отрицания идеи вечного возвращения и приводит соображение о том, что в третьем веке эту идею, возможно, нельзя было представить иначе как через ее отрицание – хорошо знакомая логика эзопова стиля. Эта идея была имплицитно заложена в оригеновской концепции циклического странствия душ, их влечения к Богу, пресыщения и отпадения, а затем возобновления цикла. Успенскому представляется важным тот факт, что идея вечного возвращения была известна уже в первые христианские века, однако впоследствии она полностью исчезла из христианской мысли.

Среди позднейших писателей, у которых Успенский находит следы этой исчезнувшей концепции, он называет таких разных авторов, как Р. Л. Стивенсон, С. Х. Хинтон, А. К. Толстой, Д. Г. Россети, М. Ю. Лермонтов и Д. С. Мережковский. Ницше считал идею “вечного возвращения” высшей точкой мышления. Она ассоциировалась у него с идеей “Вечного Теперь” и с “Остановись, мгновение!” в “Фаусте” Гете и фактически означала выход из времени и пространства.

Ницше “открыл” для себя идею “вечного возвращения”, когда он оказался в горах Энгадина на высоте шести тысяч футов в августе 1881 года. Он заявил тогда, что именно эту идею он должен возвестить миру, однако ему это не удалось. Открытие это было результатом внезапного озарения и прозрения. Он вдруг обнаружил, что законы, управляющие миром, и соответствующие им истины потеряли свою силу. Лев Шестов так пишет об этом событии: “Он (Ницше) не нашел подлинного слова, чтобы назвать то, что ему открылось, и заговорил о вечном возвращении”[240]. И далее: “Под вечным возвращением у Ницше, по-видимому, скрывалось нечто безмерное и могущественное”[241]. Сам Ницше характеризует это так: “Предстоит, – пишет он, истолковывая смысл своей идеи вечного возвращения, – великая борьба, для этого нужно новое оружие – молот”. И далее: “Я ищу вечности для всего”[242]. Шестов увидел за этим утверждением Ницше титаническую борьбу разума с памятью, “точно воспроизводящей прошлое, которому обеспечено вечное существование в истине”[243] и стремление “освободиться от прошлого, сделать однажды бывшее не бывшим”[244].

Эту идею можно пытаться выразить еще следующим образом: быть – значит каждый раз быть раз и навсегда, здесь и теперь, каждый раз снова и снова, быть в событии бытия. Здесь эта идея выступает, скорее, как идея вечности, нежели как идея возвращения, вечности, осуществленной не в текущем моменте времени, а в особом мгновенном откровении вечности.

В эссе Ecce homo Ницше пишет о возникновении замысла “Заратустры”: “Основная концепция этого произведения – мысль о вечном возвращении, эта высшая форма утверждения, которая вообще может быть достигнута…”

Идея вечного возвращения не может быть популярной уже потому, утверждает Успенский, что она должна неизбежно казаться абсурдной с точки зрения ординарной логики, ибо нет ничего повторяющегося в мире наших трехмерных пространственных восприятий и в том, что мы обычно считаем временем. Современные понятия времени, по Успенскому, не оставляют места для концепции повторения. Напротив, ординарная мудрость гласит: ‘ничто не повторяется’ и предлагает идею линейного развития времени. У современного человека нет даже идеи параллельных времен, и любой свой опыт он сводит к одномерному временному восприятию. Любое событие он помещает либо спереди, либо позади себя на линии времени, не допуская возможности параллельного или обратно направленного времени.

Ординарная саентистская модель механического эволюционизма предлагает взгляд на человека, заключающийся в том, что человек со всеми своими мыслями, желаниями, вкусами и ценностями возникает из ниоткуда и исчезает в никуда. В этой системе время имеет только одно измерение, а именно – протяженность, и причем ограниченную протяженность – и одно направление – от рождения к смерти. Но, как замечает П. Тиллих, “Нет другого способа судить о времени, чем увидеть его в свете вечного”[245].

Согласно Успенскому, христианство непоследовательно говорит о жизни после смерти, но не о жизни до рождения. Теософские понятия о реинкарнации душ на земле также не выдерживают критики с точки зрения последовательного рассуждения о природе времени, поскольку теософия не ставила перед собой этого вопроса, и тема разнонаправленного движения во времени встает перед теософией только прикладным образом в связи с вопросом о перевоплощении.

Развивая свою концепцию вечного возвращения, Успенский пишет: “Совершенно так же, как некоторые воспоминания о настоящей жизни исчезают из круга бодрствующего сознания и появляются вновь, когда мозг бывает чрезвычайно чувствителен и способен отвечать на вибрации, в обыкновенное время не воспринимаемые им, точно так же и память о прошлых жизнях сохраняется в области, недоступной для физического сознания… Вся трудность воспоминания коренится не в забывчивости, ибо низкий проводник жизни, физическое тело, никогда и не разделяло прежних жизней своего хозяина, трудность заключается в том, что настоящий проводник поглощен всецело окружающей его средой, вследствие чего и не способен отвечать на тонкие вибрации, посредством которых проявляется его высшая природа. Кто хочет вспомнить свое прошлое, тот не должен сосредоточивать весь интерес на настоящих переживаниях, он должен утончать и очищать свою физическую природу, пока она не сделается способной воспринимать впечатления из иной, более тонкой среды… Связи настоящего являются для сознания частью длинной цепи, которая тянется в даль прошедшего…”[246]

Для Успенского, как и для теософов, идея платоновского анамнезиса, или воспоминания о прошлых существованиях, таит в себе огромные возможности для человеческого роста. Но если для теософов был важен аспект перевода опыта и памяти прошлого в ментальный план, ибо быстрое понимание и ясное суждение есть не что иное, как результаты прошлого опыта, переработанные в наиболее применимую для жизни форму, и только благодаря такой переработке пережитый опыт становится орудием для развития человека, то для Успенского основным становится аспект дифференциации типов памяти. Воспоминание может быть разного типа и иметь разное значение. Само по себе оно еще не означает способности человека эволюционировать. Напротив, оно может еще сильнее привязать человека и общество к колесу повторений. В этом случае воспоминание означает отождествление с определенными эмоциональными или практическими аспектами жизни. Человек движется бесконечно по одному и тому же жизненному кругу (по Успенскому, круг – это второе измерение времени), не в силах оторваться от раз и навсегда усвоенного курса. И лишь в тех случаях, когда воспоминание принимает активный характер и является выражением недовольства человека исхоженными путями и поиском новых путей, тогда круг превращается в спираль и у времени появляется третье измерение.

236

Ibid. P. 412.

237

Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 410.

238

Мф 19, 28. Иисус же сказал им: истинно говорю вам, что вы, последовавшие за мной в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых.

239

Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 160–161.

240

Шестов Лев, Сочинения в 2-х томах, М., 1993. С. 465.

241

Ibid.

242

Ibid, Р. 466.

243

Ibid.

244

Ibid, Р. 467.

245

Paul Tillich. The Eternal Now. N.Y., 1963. P. 123.

246

Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. 1971. P. 445.