Голубоглазый юноша

– Он заслуживает, чтобы у него в жизни был шанс, – убежденно ответила Джинни. – Как и все мы. Кому-то везет больше, кому-то меньше. У него есть право на замечательную жизнь, как и у любого другого. Он еще мал, всякое возможно. Кто-то должен его поддерживать, верить в него. У вас собственные дети, вам есть о ком заботиться. А я одна на свете, почему бы мне не потратить время на Блу?

В глазах Джинни было что-то, тронувшее Шарлин. Она распознала затаенную боль и не стала донимать Джинни расспросами, просто сказала, что Блу сильно повезло. Джинни знала, что раньше он не был знаком с везением, как раз наоборот. Она привыкла давать людям шанс, то же самое она теперь хотела сделать для Блу, поощрить его к борьбе за лучшую жизнь, по сравнению с той, которую ему приходилось вести раньше, ночуя в спальном мешке в аппаратной и не имея никого, кто о нем позаботился бы…

Шарлин поблагодарила ее еще раз, и Джинни ушла. Поймав на Пятой авеню такси, она поехала домой, к Блу.

Она еще сидела в такси, когда зазвонил ее сотовый телефон. Она подумала, что это Блу, но оказалось, что звонит Бекки.

– Ты где? – устало спросила сестра. В Калифорнии было только девять вечера, но она успела прожить утомительный день, навозившись с тремя детьми и с отцом.

– Еду домой. Встречалась кое с кем, надо было получить подпись на бумагах.

– Зачем? – В голосе Бекки были и любопытство, и тревога.

– Для Блу. Сегодня мы записали его в школу. Завтра он должен начать учебу! – победно отрапортовала Джинни.

– Чем тебя так зацепил этот парень? – раздраженно осведомилась Бекки. За какие-то две недели вокруг бездомного мальчишки стала вращаться вся жизнь ее сестры.

– Любой заслуживает шанса в жизни, Бекки. Некоторым помогает куча людей, а ему эту кучу заменяю одна я. Вообще-то у него есть тетя, но у нее нет для него ни времени, ни места. Я привыкла сражаться с бюрократами и воевать с ветряными мельницами. Этому мальчику нужен человек, который в него поверил бы. В данный момент этот человек – я.

– Повезло ему с такой болельщицей! Только я не возьму в толк, зачем это тебе самой. В чем соль? Через две недели ты окажешься на другом полушарии, опять застрянешь в каком-нибудь лагере беженцев, опять по тебе будут палить повстанцы, а он тем временем, скорее всего, снова очутится на улице. Ты только и делаешь, что ввязываешься в сражения, заведомо обреченные на поражение! – с вызовом сказала Бекки. Она много дала бы, чтобы Джинни вернулась к нормальной жизни.

Джинни не собиралась спорить с сестрой.

– Так и есть, – тихо сказала она. – Кто-то должен вести эти бои. Бывает, и выигрываешь.

Такси тем временем доехало до места, и Джинни прервала телефонный разговор. Когда она вошла в квартиру, Блу тревожно вскинул голову, в его глазах была тревога.

– Подписала?

Джинни кивнула, вешая на вешалку пальто.

– Подписала. И попросила передать тебе привет и поцелуи. – А вот это не соответствовало действительности: ничего такого Шарлин не говорила. – Завтра марш учиться! – твердо добавила Джинни. Блу закатил глаза.

– Может, не надо?

Она строго взглянула на него и вместо ответа сурово свела на переносице брови. Он вел себя, как и полагается в тринадцать лет. Нехотя встав, поплелся в ванную чистить зубы.

Следующее утро вышло немного суматошным. Джинни готовила ему завтрак, он собирался в школу. Джинни снарядила его всем необходимым, благо все было куплено, и проводила до школы. Он помалкивал, и Джинни догадывалась, что он нервничает. На углу она пожелала ему хорошего дня и смотрела вслед, пока он не скрылся за дверью школы. Джинни знала, что с него станется дождаться, пока она уйдет, и улизнуть. Что ж, она сделала все, что могла, чтобы подтолкнуть его в правильном направлении. Дальше все зависело от него самого; так же происходило с детьми в лагерях беженцев, о которых она заботилась. Хотя нет, не совсем так. По какой-то причине, неясной пока ей самой, этот мальчик был ей небезразличен. С тех пор, как она впервые увидела его шмыгающим в дверь аппаратной, он сумел твердо занять место в ее сердце. Три года назад Джинни поклялась себе, что больше никогда никого не будет любить. Она чувствовала, что в детстве, когда умерла его мама, Блу принял такое же решение. И вот теперь две одинокие души нашли друг друга в неприветливом море жизни и бок о бок поплыли к спасительному берегу. Джинни поймала себя на странном чувстве, когда, вернувшись в квартиру, села за ноутбук. В последние дни Джинни забросила работу, а ведь ее уже завтра ждали в офисе фонда. Совсем скоро она опять уедет. По крайней мере, она загнала Блу в школу. До отъезда оставалось сделать одно: найти для него жилье.

Глава 5

Придя назавтра в SOS/HR, Джинни узнала, что там рассматривают для нее два варианта командировок. Одна – на север Индии, где родные отцы продавали в рабство несовершеннолетних дочерей, в специальный центр, предоставлявший убежище тем из них, кому удавалось сбежать. Некоторые из них, еще подростки, подвергались жестокому обращению. Другим вариантом опять были горы Афганистана, лагерь беженцев, где она работала раньше. Регион был ей знаком, работа опасная, изматывающая – именно та, к которой она стремилась. Она склонялась ко второму варианту, к типичному для себя выбору. Все тамошние опасности были на виду, к тому же фонд берег сотрудников, как зеницу ока, составлял свои программы и управлял лагерями с военной точностью, работал только там, где присутствовали Красный Крест и другие международные структуры. Джинни знала, чем опаснее район, тем меньше вероятности остаться там одной, без поддержки. Даже бедствующие страны, в которые их посылали, уважали и ценили их гуманитарную миссию, ту пользу, которую они приносили местному населению. Условия там были суровее некуда, часто связанные с риском, зато сама программа была загляденье, как и все их программы, – иначе Джинни бы с ними не сотрудничала.

– Ты еще не созрела для перехода на более щадящие условия? – спросила куратор Элен Уорберг, глядя на нее в упор. – Большинства хватает в лучшем случае на год. А ты уже три года выбираешь что пожестче.

– Люблю риск, – спокойно согласилась Джинни.

В нью-йоркском отделении Фонда она была известна тем, что всегда просила посылать ее туда, где горячее всего. До сих пор в ее работе не к чему было придраться, она ни разу не слышала и слова упрека в свой адрес. И не проявляла желания замедлить ход и съехать на обочину. Разговор с куратором завершился ее согласием на Афганистан. Джинни предложили отбыть через две недели. Уходя, она думала о том, как мало времени у нее остается на поиск сносного убежища для Блу.

Дома она возобновила поиск в Интернете и остановилась на трех вариантах. До его возвращения из школы она назначила на эту неделю три встречи. До отъезда нужно было все подчистить, со всем определиться. Если у нее получится, то она увенчает эту недолгую передышку в Нью-Йорке успехом, какого давно не добивалась. Это будет означать, что она не потратила время зря.

Блу тоже не зря просиживал на уроках. Он ходил в школу только два дня и каждый вечер тратил по часу на домашние задания, сидя за ее обеденным столом. По его словам, и учителя, и сами занятия навевали на него скуку, но пока что, вопреки теткиному пророчеству, ничего не указывало на то, что он готовится к бегству. Впрочем, судить об этом было еще преждевременно. Джинни боялась, как бы он не бросил учебу после ее отъезда. Пока она была рядом, Блу еще готов был потянуть. Увы, происходившее в классе не вызывало у него никакого воодушевления. По его словам, он все это уже слышал, и Джинни подозревала, что так оно и есть. Он был для своего возраста очень головастым и взрослым, сфера его интересов была гораздо шире, чем у большинства сверстников. Он разбирался в мировых событиях, проявлял интерес к музыке. Что могла ему дать обычная школа, вечно нуждавшаяся в средствах? Она была заточена на непроходимых невежд, на самых слабых учеников, сильным же оставалось околевать от скуки. В результате уже после первой недели Блу блестяще прошел испытание для перевода в группу одаренных школьников.