Речники

Судя по гримасе лица его исписанного да исчерченного шрамами ритуальными, да по напряжённости вопроса заданного, большуха в раз почуяла что-то не ладное и это бабу насторожило нешуточно.

– Тихо всё, – ответила она на брата уставившись, – ты б не припёрся, так вообще благодать была. Волки и то не дерзят как давеча, а чё случилась-то?

Колдун, как и не услышал будто иль сделал вид, что сестра ничего не спрашивала. Не меняя позы расслабленной да продолжая отвар прихлёбывать, опять задался вопросом как бы между прочим, как бы невзначай на ум пришедший, откуда-то:

– Чужие не забредали к вам?

Дануха прежде чем отвечать подумала. К чему это клонит гость родственный? Но решив не пытать пока, прошуршала в своей памяти чужих вспоминая да ответила:

– На Гостевой седмице [42] народ бывал. Как без этого. Из трёх баймаков соседских, люди наведывались. А от Грабовских атаман лично гостевал два дня. Волк его изрядно в эту зиму погрыз, вот и приезжал по загонному зверю договариваться. Три арийца были в сопровождении, то ж торг вели. В общем, как обычно. Да чё случилось-то? Говори уж, малахольный наш!

Но ответить колдун не успел. Шкура входная рывком распахнулась да в баню ввалился сам атаман артельный, персоной собственной, грузно на полог плюхаясь да тулуп свой толстенный распахивая.

– Чё смурной такой, Данава? – встрял Нахуша в разговор снимая шапку беличью остроконечную да ноги свои в стороны разбрасывая, – аль окоченел по пути? Ты ж колдун, как-никак. Тебе ль от мороза мучиться?

Но Данава опять-таки никак не среагировал на вопрос ему заданный, продолжая хлебать из ковша пойло горячее. Наступила тягучая пауза. Хозяева молчали на гостя уставившись. Тот молчал, не отрываясь от ковша горячего. Наконец колдун напился, поставил ковш на полог рядышком, да взглянув пристально на атамана спросил главу рода Нахушинского:

– Атаман. А тебе «охотнички» ничего подозрительного не сказывали?

– Ты о чём? – переспросил Нахуша вроде бы как безразличным голосом, откидываясь спиной широкой на стену бревенчатую.

– Чужие тут по твоим землям нигде не шастали? Я не имею в виду гостей да торговых людей. Может где по лесам попадались нечаянно заблудившиеся иль где на дальних подступах натоптали, кто такие неведомо?

Атаман оторвался от стены, да всем телом мощным подавшись к колдуну щуплому.

– Какой дурак в это время по лесам шастает, да ещё далеко так от жилья людского? Не мути Данава. Говори чё не так.

– Чёрная нежить степная в краях завелась, – выдал колдун полушёпотом, показывая всем своим видом напуганным, весь ужас в его голове поселившийся и вместе с тем волнующее любопытство с заинтересованностью.

– Тьфу, ты отрыжка турова, – сплюнула Дануха в сердцах расстроено, – и этот малахольный туда же кинулся. Только давеча бабам языки укорачивала. Братец, ты эт с каких пор в девкины страшилки играться принялся?

– С тех пор Данушка, как только по нашему берегу четыре баймака поубивали начисто.

Дануха переглянулась с сыном-атаманом да оба на колдуна в недоумении уставились. Тот же продолжал, нагоняя страх на собеседников:

– Я тоже давеча по гостям хаживал. Заглянул к своему приятелю давнему, что на два с гаком перехода назад [43] от нас жил-поживал. Колдун он там родовой… был когда-то до поры до времени. Так вот он один от всего рода и остался в живых. Мужики артельные побиты-порублены, пацаны потоптаны-закопаны. Дети малые пола мужицкого по кутам сожжены все до единого. Большуху с ближнецами тоже, кстати, в кутах зажарили, – молвил он запугивающим голосом, сделав ударение на «кстати» да на Дануху уставившись, как бы намекая на веские обстоятельства по её поводу, – а что по моложе, да детей всех пола бабьего, утащили в степь широкую.

Наступило молчание гнетущее. Каждый думал о своём. Атаман с большухой об услышанном, колдун видно о недосказанном.

– Ну, говори уже, колдун, – не выдержался Нахуша молчания, – чё зайца за яйца потягивать? Что ещё за нежить хренова?

– Пацанёнка он нашёл недобитого, хоть тот и помер всё равно погодя чуток, но успел про лиходеев поведать приятелю. Большие, чёрные. Все как один страшные да не одна нежить, а стая целая.

– Ох, ё. Чё за напасть творится-то? —в этот раз уже всполошилась Дануха встревоженная.

– Так вот приятель мой тоже в сказки не верит, чай не пацан сопли размазывать. Схоронил мальца да следы почитал, как следует. А натоптали они изрядно там, не скрываясь, в наглую. Нежить, как известно следами не пачкает. Отсюда следует, что ни нежить это вовсе, а люди лиходейские. Душегубы местные под нежить ряженые. Следы эти нелюди оставили конские. Кони парные, будто друг к другу чем привязанные. Таскает эта пара за собой шкуру волокушею. Шкуры разные, большие, сшитые. В основном туровы да лосиные, толстые. На этих шкурах ездят по два человека. Следы чёткие, мужицкие. Голов больше, чем двадцать раз по три. Налетели, всех побили, баб с детьми на шкуры побросали да на тех волокушах упёрли волоком.

– Арийцы, – злобно прошипел Нахуша меж зубов сомкнутых.

– Мой приятель так не думает, – поставил колдун атамана в недоумение, – арийцы на такое ни за что не пойдут. Им так мараться не пристало по канонам их. [44] На такое только гои [45] способные, да и то до ручки доведённые либо сознательно арийцами подкупленные.

– Гои то здесь откель? – в раз опешил атаман от такого предположения, – они ж в лесах с другой стороны земель арийских селятся. Как они могли сюда-то попасть? Через все земли городов [46] проехали?

– Эх, – прокряхтел Данава на пологе задом ёрзая, как бы устраиваясь поудобнее, – ещё летом до меня дошли слухи проверенные, о некой стае пацанов-переростков из гоев выгнанных, да в беглых значатся, – продолжил Данава поникшим голосом, – устроили они себе логово прям под городом, что Манла у них называется. Укрылись в лесу небольшом. Сам лес ловушками запечатали да завалами законопатили, ни войдёшь не пролезешь в него. Живут там по-волчьи. Поговаривают, много их там. Взрослых нет. Бабы с детьми тоже отсутствуют. Промышляют тем, что отбирают у людей заработанное, беря не силой да умением, а большим количеством. Городских да пригородных не трогают, а лишь поодаль безобразничают. Обозы у народа отбивают да так по мелочи, – затем колдун помолчал чуть-чуть, как бы обдумывая да решая для себя рассказывать далее иль и этого достаточно, но подумав да посмотрев на смурных родственников, продолжил рассказывать, – приятель два дня по их следу шёл, пока степь не заровняло пургой. Туда следы ведут, чуть левее города. Ватага это паршивая бесчинствует. Ни богов у них нет, ни святостей. Обделённые да злые как волчата голодные. Бугаи уж выросли силы немереной. Кровь кипяток, а ума с корешок, да и тот какой-то хитро вывернутый.

– Ну, к нам то они не сунутся, – самонадеянно атаман констатировал, – а полезут так мои мужики им кровушку-то быстро остудят да рога повыломают.

– Данав, а ты чё про чужих-то спрашивал? – встряла в разбор большуха, вспомнив с чего начали.

– Так судя по тому как напали да как ловко баймак раздербанили, не в слепую налёт делали, а по чьему-то наущению. Слишком уж всё хорошо было да слажено. Что артельные мужики, что ватажные перемолоты словно и понять ничего не успели, ни то что дать отпор. А значит, соглядатай впереди у них был, иль кто из своих науськал да указал пальчиком.

– Так ты думаешь и к нам заявятся? – вопрошал атаман, о чём-то сильно задумавшись.

– Не ведаю я Нахуша их дел пакостных, но ты уж мужиков-то настропали, как положено, – посоветовал колдун, вставая с полога, – а по поводу облома рогов им, не думаю. Сам Масаку помнишь. Атаманом он не хилым был, да и мужики у него не хуже нашенских, а их как пацанов сопливых. Они и не пикнули. Ладно, идти надобно народ готовить. Время уходит, поспешать требуется.

– Ох, ё – проскрипела Дануха, поднимаясь следом да новость обдумывая.

Атаман из своего угла не тронулся. Сидел отвалившись на стену да думу думал, о чём-то соображая да прикидывая…