Страница 6 из 28
Он распахнул прозрачную дверь и подозвал жестом напрягшихся людей, а сам быстро пошел по коридору, чтобы оказаться как можно дальше от беглецов.
Повернув за первый же угол, однако, он повстречался с двумя фалидами, недавно вышедших из каземата и теперь возвращавшихся с узницей, которую они оттуда вытащили — теперь Рэч понял, что это была женщина. Необходимо было задержать надзирателей. На крайний случай Рэч носил с собой небольшой «аварийный» футляр, закрепленный высоко под панцирем. Это средство, однако, следовало применять только в поистине безвыходной ситуации. Рэч встал поперек коридора и преградил путь фалидам.
«Каковы ваши заключения по поводу интеллектуального уровня этой расы?» — спросил он.
Фалиды остановились, строго и внимательно разглядывая его.
«У них извращенная, непоследовательная система ценностей, — ответил один из надзирателей. — Они руководствуются скорее не Бза, а индивидуальными побуждениями».
«В каком странном, безумном мире они живут, представьте себе!» — воскликнул Рэч.
«Несомненно», — отозвался второй фалид. Надзиратели проявляли признаки нетерпения. Но Рэч, в дополнение к желанию их задержать, на самом деле хотел выудить полезные сведения. Он хотел знать, зачем узников взяли в плен и перевозили на планету фалидов. Он понимал, однако, что прямолинейные вопросы могли возбудить подозрения. Приходилось затронуть желательную тему косвенно.
«Вы уверены в том, что эти ящерицы достаточно соответствуют своему назначению?»
«Вероятно, — ответил фалид. — Свойственное им непредсказуемое притворство делает из них самых успешных похитителей».
Похитителей? Землян захватили в плен и перевозили на расстояние в десятки или сотни световых лет только для того, чтобы их услугами пользовался какой-то преступный космический синдикат? Но два фалида больше не желали заниматься разговорами и протиснулись мимо Рэча. Он беспокойно поспешил вслед, с ужасом думая о том, что земляне все еще могли пробираться по коридору. Если они достаточно поторопились, однако, они должны были уже сгрудиться в челноке и вылететь в космос. Еще через десять или пятнадцать минут их трудно было бы найти.
Фалиды дошли до входа в каземат, открыли прозрачную дверь, затолкнули узницу внутрь — и тут же замерли, с удивлением глядя на опустевшую камеру.
Вернувшись в коридор с пронзительным жужжанием, они стали серьезно обсуждать происходящее. Удовлетворенный, Рэч отошел от них и завернул за угол.
Через некоторое время звездолет фалидов вздрогнул, замедляясь в пространстве; фалиды занялись поиском похищенного беглецами челнока. Но если земляне были достаточно проницательны, они выключили двигатели после первоначального ускорения и теперь дрейфовали по инерции; их можно было бы обнаружить только случайно.
Через несколько секунд корабль фалидов снова стал ускоряться и больше не тормозил; Рэч решил, что пленные успели скрыться бесследно.
Так как ему все равно больше нечего было делать, Рэч бродил по звездолету, наблюдал и прислушивался, чувствуя себя, как праздный турист на корабле сумасшедших — но ему не удалось услышать ничего существенного. Фалиды редко разговаривали — по-видимому потому, что руководствовались одними и теми же инстинктами и в точности знали, чтó от них требовалось. Индивидуальность личности, судя по всему, оставалась концепцией, недоступной рядовому фалидскому уму.
Во всем звездолете Рэч нашел только один прозрачный иллюминатор — в верхней носовой рубке управления, непосредственно над каютой Зау-Амуза. Рэч зашел в рубку, наполовину ожидая, что его подвергнут допросу или выгонят, но ни один из двух фалидов, сидевших за пультом управления, не обратил на него ни малейшего внимания.
Рэч искал в небе знакомые созвездия — и впервые пожалел о том, что теперь он видел семь дополнительных цветов спектра. В глазах фалида звезды выглядели совсем по-другому — одни были ультрафиолетовыми, другие — инфракрасными.
Рэч чувствовал себя потерянным в пространстве.
Он украдкой смотрел вокруг в поиске астронавигационных карт, но поблизости не было ничего похожего на звездные карты, а спрашивать о них Рэч не решился.
В конце концов он бессознательно стал возвращаться по коридору в направлении каземата — так же, как преступник, согласно древнему поверью, неизбежно возвращается к месту преступления. По правде говоря, Рэча беспокоила судьба несчастной единственной узницы, оставшейся на борту корабля фалидов. Надо полагать, одиночество только усугубляло ее безысходное отчаяние!
Он заглянул внутрь камеры через прозрачную дверь. Там она сидела, подпирая подбородок ладонями. Рэч знал, что перед ним женщина — об этом свидетельствовала длина волос; в других отношениях фалидское зрение не позволяло как-либо судить о ее внешности.
IV
Отбросив опасения, Рэч открыл засов и зашел в камеру — хотя впоследствии проклинал себя за то, что подверг такому риску весь проект. Что, если бы его интерес к узнице вызвал подозрения? Что, если бы его привели к Зау-Амузу и, на сей раз, допросили с пристрастием?
Когда он приблизился, женщина подняла голову — Рэч почувствовал, что ее апатия сменилась притупленными безнадежностью ужасом и ненавистью. Но под покровом этих эмоций все еще скрывалась упрямая готовность к сопротивлению, что не могло не вызывать у него восхищение — несмотря на то, что в его глазах она выглядела как неприятное, бледное, влажное существо с головой, покрытой спутанной волокнистой массой.
Он передал ей записку: «Другие совершили побег. Думаю, что они в безопасности. Очень жаль, что в это время тебя не было в камере. Все не так уж плохо. Теперь у тебя есть союзник на борту».
Эмоциональная аура женщины изменилась — теперь ее наполняло изумление, проникнутое робкими проблесками надежды.
«Я — своего рода человек, — написал Рэч. — В этот уродливый череп вживлен человеческий мозг».
Она взглянула на него, и Рэч почувствовал волну теплоты — он тоже вызвал у нее восхищение.
«Ты — очень храбрый человек», — заметила она.
«Ты тоже храбрая, — написал он. — Не слишком отчаивайся. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе помочь».
«Теперь мне уже не так тяжело, — сказала она. — Хорошо, что рядом есть кто-то еще. Я боялась одиночества».
«Мне нужно спешить, — написал Рэч. — Нельзя допустить, чтобы меня здесь поймали. Я вернусь, как только это можно будет сделать безопасно».
Выходя из каземата, он чувствовал, что она излучала удивленную благодарность с примесью приятного, теплого дружелюбия.
Разговор с женщиной подбодрил Рыча. Отчужденный от человечества, вынужденный руководствоваться восприятием, несовместимым с человеческим, его мозг постепенно превращался в некое холодное, механическое мыслительное устройство. Ощутив приступ горечи, Рэч подумал: «По сути дела, так оно и есть. Я — не более чем механизм, выполняющий программу и обреченный на уничтожение».
Повернув переключатель, завершавший выполнение задания — в том случае, если его удалось бы выполнить — Рэчу суждено было превратиться в не более чем облачко межзвездной пыли.
Каким-то образом свидание с женщиной-заключенной, оказавшейся, в некоторых отношениях, в гораздо худшем положении, чем он сам, но при этом лишенной утешительного сознания выполнения долга, снова вызвало у Рэча желание жить человеческой жизнью. Что, разумеется, было невозможно. Его тело погибло — и, по словам доктора Плогетца, его мозг не мог бы выжить в теле другого человека.
Шло время. Дни? Недели? Рэч не мог сказать с уверенностью. Два или три раза он украдкой навещал узницу в каземате. На основании таких примет, как ровный контур овала лица и упругость походки, он решил, что это, скорее всего, была молодая женщина.
Эти свидания каждый раз поднимали его настроение, хотя, вопреки всему, вызывали безнадежное чувство неудовлетворенности судьбой. С другой стороны, за свою короткую жизнь Райан Рэч успел испытать многое из того, что было недоступно более осторожным людям, никогда не покидавшим Землю: торжественное ощущение одинокого полета в бесконечной черной пустоте, волнующее приземление на незнакомой планете, непритязательные радости общения с братьями на передовых космических постах, ни с чем не сравнимый интерес, вызванный открытием нового мира на границе известного и неизвестного — возможно, таившего невиданные чудеса и красоты, высокоразвитую цивилизацию, редчайшие драгоценные металлы или самоцветы, руины неизмеримой древности.