Урга и Унгерн

Дела шли очень даже хорошо. Всего за несколько месяцев нам с Колей Владимировым удалось выкупить сотни голов гужевого скота с подводами и периодически отправлять их не только по нуждам Центросоюза, но и по другим частным делам, которые приносили теперь немалые барыши. Все лето 1920 года в Ургу через Джунгарию и Западную Халху со стороны Китайского Туркестана поодиночке и целыми группами прибывали белые русские рядовые и офицеры. Спасаясь от большевиков, они пробивались в Маньчжурию. Многие солдаты и простые переселенцы без документов обращались ко мне за информацией и советом. Всем без исключения я советовал одно и то же – оставаться в Монголии, где есть, на мой взгляд, возможности не только для жизни, но и для заработка, ведь деньги, по сути, лежали тут под ногами, нужно только приложить немного усилий.

В столице остро стоял вопрос отопления. Не хватало дров, на них был огромный спрос, и ценились они очень высоко. Собрав партию в двенадцать человек из числа тех, кто по моему совету решил остаться, я снабдил их пилами, топорами и продовольствием, также выдал пять упряжек с быками и отправил обозы в лес. Ехать пришлось далековато, рубить лес на горе Богдо-Ула строго-настрого запрещалось и считалось страшным грехом. Через месяц партия уплатила мне весь долг и со временем зажила сытой жизнью, не помышляя уже о переезде. Такую же партию, но уже в пятнадцать человек, я отправил в сталактитовые пещеры, что обнаружились в отрогах Хэнтэя. Там были огромные залежи горного хрусталя, очень чистого и чрезвычайно качественного. Руководил партией специалист по горному хрусталю с Урала, волею судеб оказавшийся в ту пору в Урге. Он взахлеб рассказывал о сокровищах, найденных в пещерах, и бредил продажей хрусталя в Китай. Уверен, эти мечты обязательно осуществились бы, если бы в Халхе не появился вдруг барон фон Унгерн…

Было еще много интересных проектов в самых разных областях. Мне, к примеру, удалось собрать партию для заготовки рыбных богатств. Сами монголы, как известно, рыбу и птицу не едят, но сплавить по Орхону в Забайкалье такой груз было вполне возможно, кроме того, и купцы, и покупатели на рыбу сразу нашлись. Я помог со снастями, лодками, солью и бочками для засолки, чтобы за весну и лето рыбаки могли заготовить достаточное количество рыбы на продажу.

Несколько партий по два человека было послано мной по худонам для скупки монгольского коровьего масла. Продавалось масло по 5 долларов за пуд, однако, изготовленное примитивными методами, оно имело отвратительный запах, что, впрочем, не сказывалось на его вкусовых качествах. Я планировал в октябре отправить заготовленное масло в Тяньцзинь, где один мой приятель-химик брался за его очистку от запаха. На рынке такое масло можно было продать не меньше чем по 20 долларов за пуд, в то время как себестоимость его с очисткой в Тяньцзине не превышала 10 долларов за 30 фунтов.

Направлений для работы было множество. Поток прибывающих в столицу Монголии русских нарастал, и с учетом этого поля были засеяны пшеницей, а через Генеральное консульство в Урге удалось заказать и кое-какую технику. Однако у оседавших в столице «белых русских» были и противники. Ячейка большевиков во главе с протоиереем Парняковым крепко засела в Русской торговой палате, секретарем которой был другой член большевистской резидентуры – Чайванов. Генерал-губернатор Чэнь И, хоть и был противником большевиков, этой ячейки совсем не опасался, ведь под его началом имелась немалая армия в десяток тысяч штыков. На дальних заимках и в худонах о большевиках и политике разговоров не шло вовсе. Русские люди жили совершенно спокойно, приумножали капиталы, вели торговлю и строились.

Как и многие другие, я имел самые радужные перспективы на будущее. От Коли Владимирова я переехал в торговую часть города и поселился в доме Щапова, снимая у него меблированные комнаты и слушая по вечерам в кругу семьи граммофон. Все было замечательно до того самого дня, как в пределах Восточной Халхи не появилась вдруг Азиатская конная дивизия. В конце сентября консул Орлов по секрету сообщил мне о том, что дивизия под командованием молодого генерала Унгерна стоит лагерем в низовьях реки Керулен, а в монгольском обществе не прекращаются споры о том, с кем же идти против китайцев – с большевиками или же с Унгерном. Орлов считал, что богдо-гэгэн склоняется в пользу барона.

С появлением Азиатской конной сразу же резко изменилось положение «белых русских» в Халхе. Китайские генералы начали рассматривать их как союзников генерала Унгерна, а значит, как своих прямых врагов. Парняков, глава ургинской большевистской ячейки, подготовил список тех, кого следовало немедленно арестовать как лиц вредных и ненадежных для китайской власти. Первая фамилия в списке Парнякова была, разумеется, моя. Не только чиновник по русским делам господин Ню, но и сам генерал Чэнь И хорошо знали практически всех коренных русскоязычных жителей столицы. Из списка Парнякова никто арестован не был. Несмотря на это, жизнь в столице стала тревожной. Рано утром 1 ноября вместо гула монастырских труб за городом раздались орудийные выстрелы, и несколько трехдюймовых снарядов разорвалось прямо за Маймаченом. Судя по непрекращающейся стрельбе, разгорелся нешуточный бой между китайскими войсками и бойцами Азиатской конной барона Унгерна. Только через пару дней я узнал, что отряды унгерновцев были с огромными потерями отброшены на восток. В Урге ввели военное положение, и власть в городе наконец перешла от Чэнь И в руки китайских генералов, давно мечтавших отстранить от управления мягкотелого дипломата. В военном штабе китайских войск возник Парняков со своими списками неблагонадежных русских. Он был принят генералом Го и тщательно им допрошен. После этого начались аресты. Ночью 6 ноября дом Щапова окружила рота китайских солдат, меня арестовали и привезли в штаб полка, который был размещен на центральной улице. Там меня среди прочих арестованных заперли в дворовом амбаре, где и держали первые пятьдесят дней, пока наконец по непонятным причинам не перевели сюда… Знаете, Кирилл, как я ни мечтал попасть из своего холодного амбара в тюрьму, я все же не ожидал увидеть столь плачевную картину. Не представляю, как можно содержать живых людей в таких вот скотских условиях.

– Вы скоро привыкнете, – ответил я с безразличным смирением.

– Что вы! Даже и пытаться не буду. В таких условиях мы до весны не протянем. Но я все же надеюсь на господина Хионина, он новый консул в Кобдо. Чиновник Ню за пару дней до моего перевода сюда организовал нам встречу. Это замечательный, душевный человек и изумительный дипломат, он скоро отбывает в Калган, а оттуда в Пекин. Там Хионин будет ходатайствовать о нашем освобождении. Скажите, а горячую воду тут выдают?

– Раньше давали… До трех раз в день… Теперь перестали.

– Ничего, мне жена будет приносить. Тут ведь можно получать передачи за доллар тюремщику?

– Бурдукову приносят еду его домашние, Рериху гашиш доставляли… Про тариф не скажу, мне приносить передачи некому.

– Как, и Рерих тут? – удивился Торновский. – Значит, гашишем мы, по крайней мере, будем обеспечены, не отчаивайтесь, Кирилл, не пропадем!

– Рериха недавно увели. Не знаю, радоваться за него или огорчаться.

– Сам Рерих, каким я его знаю, не огорчался, поэтому и мы будем крепиться, Кирилл. – В интонации Торновского не было большого оптимизма, но я крепился как мог.

Торновский не выглядел отчаявшимся, он охотно беседовал с офицерами, среди которых встретил и своего старого знакомого по Второму военному округу Оренбургского казачьего войска полковника Владимира Николаевича Доможирова. Это был лихой кадровый офицер, окончивший Второй Оренбургский кадетский корпус, а также Николаевское кавалерийское училище. За свою недолгую военную карьеру Доможиров умудрился поучаствовать в Русско-японской и германской войнах, получив кучу наград без единого ранения. Был он тощим, долговязым, длиннолицым и седым не по годам. Доможиров оказался интересным рассказчиком, помогал коротать время, весело и непринужденно описывая многочисленные вылазки своих отрядов в разведке, кровавые стычки с хунхузами при Мурукче и Фанконзе, бои против большевиков в Приморье. Судьба Владимира Николаевича изобиловала авантюрными историями, которым не было конца. Окончив военную службу, он прожил меньше года в китайской эмиграции. Поняв, что штатская жизнь не для него, в лютые морозы 1919 года пересек границу, раздобыл оружие и примкнул к проходящим через Троицк войскам Колчака. О том, как оказался в Урге, он не распространялся, да я и не особенно этим интересовался.