Страница 32 из 125
— Всё что нельзя излечить, можно притупить, — Аяко остановилась вместе с Джоном и упорно посмотрела на Май. — Если сильно о чём-то переживаешь, то займи руки или мысли иным делом. Это непросто, однако возможно, поэтому если тебе плохо, не прячься по углам, а зови на помощь; каким бы ни было дело, рано или поздно ты коснёшься постели, и вот тогда, все мысли, которые высасывали из тебя силы, вернутся. Они станут выкручивать руки и ноги, бросать в пот и оживлять тени. И всё это есть бессонница, не доводи до неё.
— Верно, верно! — затараторил Хосё, ударив Танияму дружески по спине. — Слушай, чего тебе взрослые говорят. На вот, побалуйся! — он протянул ей чётки, веля перебирать. — Успокаивает и отвлекает, ты уж поверь.
— Да всё в порядке! — она лживо засмеялась, гремя деревянными длинными чётками. — С чего вы взяли, что я переживаю?! Всё совсем наоборот, вам надо за Нару тревожиться! — её глаза налились жаждой крови, и чётки, заиграв от её упорства, натянулись. — Его бдение исцелит все мои душевные недуги! — она грезила о дне искупления, когда профессор Дэвис будет вынужден оставить свои дела и со всем напряжением и вниманием отдастся в руки её трепещущей фантазии.
— Кажется, это лучше забрать, — Монах, удручающе проговорив, попросил вернуть ему чётки. — У меня создаётся впечатление, что сейчас ты готова его и шарфом придушить…
Ещё бы! — не стала она отнекиваться, а оттого хмыкнула. — Он разломал все мои мечты, посеяв возмутительно сладкие, и что потом? Потом он спросил: «Можно?» и, не получив ответа, разочарованно сказал, что, должно быть, поторопился и нам следует попробовать в другой раз… И теперь из себя обиженного строит?! Бесит! — у Май ни то что зубы скрипели, у неё руки и ноги тряслись от перенапряжения.
— Сударыня-объективность здесь бессильна, — Такигава покачал головой.
Она ничего не поймёт, если не остудит свою голову… — он не ругал её за бойкий характер, как, впрочем, и не отрицал — терпение, терпение — это её добродетель!
— Май, а я обычно мечтаю, — мягко струящиеся слова Джона остудили её.
— А? — переключилась она на Брауна.
— Вспоминаю чего-нибудь или представляю, — сказал он, развернувшись к полям и холмам, виднеющимся из-за бледноты на многие мили. — Я вот думаю, что эти холмы дикие. Летом на них расцветает жёлтый дрок и сиреневый вереск, а ещё зеленеют опушки сочной травы. В Англии есть поверье, что на таких кусочках равнин по ночам танцуют эльфы и феи, поэтому овцы не едят этой заворожённой травы.
Мне сейчас показалось, что Джон на самом деле очень романтичный мужчина… — Май задышала чаще, ощущая, как заколотилось её сердце. Светлые волосы Брауна трепал ветер, он смотрел вдаль, а она на него; он опьянялся теплом, исходящим изнутри, а она благоговела от света, расточаемого им.
— Я что-то не так сказал? — он заметил её приклеившийся к нему взгляд, подумав, что его поэтическое настроение в сей, не самый благоприятный момент, для неё оскорбительно.
— Совсем нет! — у Май слёзы из глаз брызнули.
— Ах ты, дамский угодник! — Монах добрался до шуток и заодно шеи Брауна. — Решил пока профессор в отлучке за его женой приударить?
— Неужели это так неуважительно прозвучало? — у Джона волосы на спине встали дыбом. — Я прошу за это прощение!
— Как цинично, — отвернулась Аяко, порицая не Брауна, а, разумеется, Такигаву.
— Не бойся! — Хосё увесисто навалился на священника. — Я пошутил. Не будь это ты, то это прозвучало бы подозрительно.
— Рассыпаясь на любезности, вы о кое-чём позабыли! — веселящихся коллег отвлекла Матсузаки.
— О чём это? — не понял её Монах.
— Нару! — её голос от хрипоты дрогнул. — Мы след потеряли! — она хаотично потрусила фонариком.
— Нет… — испуг в интонации Май объял всех редким контрастом. — Он пошёл туда… — она ткнула пальцем на двухэтажный коттедж с забором из жердей, заметив, что страх в своих проявлениях всеобъемлющ.
Этот дом принадлежит Барри Олдриджу. Здесь его жена утопила их девятилетнего сына и покончила с собой. Для чего Нару пошёл в этот дом?.. — она вспомнила, о чём ей говорил пастор Гладвин Куинси, осознавая, что здесь иссяк её гнев, её обида и злость, отныне в груди клокотало беспокойство.
— Верно, вон в окнах мигают фонари! — Монах заметил подозрительные перемещения внутри дома, на что в тот же час указал. — Матсузаки, гаси фонарь. Мы идём туда, и я так полагаю, нам важно его невзначай не спугнуть.
III
Коттедж Олдриджей — строение, отрезанное от мира высокими вязами, и хотя оно покоилось в низинке, под горкой, в самом конце улицы, оно мало принадлежало этой деревне, должно быть, по той самой причине… Причине, по которой местные обходили этот дом стороной.
На зелёные двери никто не прибил хвойных венков, сплетённых из ядовитого тиса; их красные плоды обычно бросались в глаза. Черепица поросла мхом, а внутри, за тяжёлыми, будто и вовсе амбарными дверьми, спирало дыхание.
Вот она прихожая, выкрашенная в неприглядный цвет, напоминающий по оттенку цвет лошадиного седла, а в метре до пола обои — светлые, в мелкий-мелкий цветочек.
Такигава и Джон пошли вперёд, Май с Аяко сразу за ними. Танияма оглядывалась. Вот вход на кухню. Белая чугунная раковина и сверкающая чистотой плита. Свет от уличного фонаря попадал в кухонное окно и отбрасывал тени. Вид этой комнаты, где когда-то готовили и принимали пищу заставлял кровь застывать в синих жилах. Вот здесь, прямо здесь полная отчаяния и страха сидела эта милая женщина по имени Роуз, вскрывала себе вены и истекала кровью. Что ей двигало? Почему?..
— Здесь ванная… — она услышала голос Монаха и через призму неутешительного понимания, ощутила горечь, подступающую к горлу.
В этой комнате с жизнью расстался ребёнок. Май едва находила объяснение, оправдание, случившемуся в этом доме, деревне…
— Кажется, я слышал скрип на втором этаже, — Такигава обернулся на женщин, шипя им на всякий случай. — Не спугнуть бы его… — он переместил тяжесть своего тела с ног в плечи, ступая по половицам строго с носка на носок.
— Кто здесь? — какой-то мужчина окликнул их строго, ослепив вдобавок фонарём. — Барышня из Ассоциации и вы… — говорящим оказался Норвуд Гейт, охотник. — Что вам здесь надо в три часа ночи? — он опустил фонарь, и команда экзорцистов из Японии смогла выпрямиться, убрать руки от лица и прозреть.
— Надо же, я почти напугался… — Монах похлопал себя по груди, признавая, что отчасти испытал потрясение, как-никак, а он не ожидал столкнуться с кем-то на первом этаже. — Мы здесь разыскиваем кое-кого, вы не будете против, если и мы осмотримся?
— Я не сомневался, что наши пути пересекутся! — ответил Гейт в насмешливо-спокойном тоне. — Мы тоже здесь кое-кого разыскиваем, однако эта тварь ускользает от нас не впервые, почитай третья ночь, как мы здесь. Мой помощник начинает нервничать, а Вард и того хуже, то появляется, то исчезает, говорит странно и не сказать, что что-то умеет, даже не знаю… — Норвуд зачесал шею; от долгой работы на ногах он начал ощущать ломоту в позвоночнике.
— У вас и третий человек есть? — Хосё поддерживал разговор, пока коллеги кучковались в сторонке. Аяко не могла держать взгляд в узде; глаза бегали из угла в угол, разыскивая нечто зловещее. Май казалось, что страх позади, но её по-прежнему знобило. Джон же, как и полагалось мужчине, составлял им компанию, приободряя.
— Он не то чтобы мой, он охотник-одиночка, — пояснил Гейт. — Слухов о нём ходит много, но до этой недели мы не встречались. Время для этой работёнки выпало не самое лучшее… Зима! Поэтому приходится работать очень быстро.
— Так вас погодные условия заставили объединиться? — Монах уточнил, потому как чувствовал, что это не всё.
— Да не особо, — охотник сморщил небритое лицо и отвёл глаза в сторону, показалось, что ему не сильно хочется рассказывать истинные причины. — Этот дом… Я знаю, что здесь произошло. Пастор Куинси был так любезен и всё рассказал. Литон, а он неплохой медиум, утверждает, что здесь что-то бродит, но поймать этого нежелательного гостя мы никак не можем. Барышня из Ассоциации знает, как мы работаем, спросите её потом, она расскажет.