Серый

Серый хотел было возразить, но язык словно онемел. Парень с татуировкой негромко рассмеялся, встал и растворился в подводном мерцании, заливавшем клуб.

От таблетки мир погас. Ощущения обострились, но нервные окончания словно не успевали передавать сигналы, так что они дробились, путались. К его большому облегчению, оказалось совершенно не обязательно самому проявлять инициативу — новые приятельницы явно вознамерились сделать все сами.

Пустота окутала его. Звуки остались на месте, но куда-то пропал визуальный шум, неизменно сопровождающий Серого с самого рождения. Наверное, так и видят мир нормальные люди, не синестетики. Парень внутренне возмутился направлению своих мыслей. О чем он вообще думает?! В такой-то момент! Но переключиться на нужную волну не получалось.Томный жар, пульсирующий в теле, оказался как-то отдельно от всего остального. В голове совсем уж некстати всплыли слова о борьбе духовного с плотским. И робкое прикосновение Лениных пальцев на запястье. Он смутно обрадовался тому, что этих двух его запястья интересовали в последнюю очередь.

— Расслабься, малыш, — шепнула на ухо Юля. — Тебе же хорошо… Все нормально.

Нормально не было точно. Что угодно, но не “нормально”. Серый не различал, где чьи пальцы и губы, его словно обвило многорукое жадное чудовище, проникло под рубашку, растеклось по коже. Он старался дышать ровнее и не закрывать глаз, иначе жутковатая картинка становилась слишком реальной.

Прядь светлых волос на вязаном воротнике кофточки… Ему ведь было достаточно этой щемящей нежности. Лениного голоса…

Где-то рядом громко говорил Артур. Он чему-то возмущался, его успокаивали.

— Смотри, как Серенького развезло, Манюнь… Давай возьмем его с собой на вписку, а? Не бросать же так…

***

Серый пошевелился, разлепил веки и зажмурился. Затем попробовал снова. Свет проникал в комнату сквозь тонкую щель в шторах. С левой стороны было липко и жарко, с правой — холодно. Серый повернул голову влево и увидел татуированное кружево на щеке. Он шарахнулся в сторону, свалившись на пол. В глазах замерцало от удара о плитку. Серый проморгался и встал на колени, приходя в себя, схватился за край кровати. Вся огромная, в несколько квадратных метров, постель напоминала вывернутый садок с рыбой. В бледном утреннем свете ворох свитой узлами плоти дышал и чуть заметно шевелился. У стены темнели Манины волосы. Впрочем, это вполне мог быть кто угодно другой. В плотном переплетении голых тел пустовало лишь одно место. Его собственное. Серый ощутил, что ему нечем дышать.

“Он сел подле нее на скамейку. Лиза уже не плакала и внимательно глядела на него своими влажными глазами.

— Мне страшно; что это мы делаем? — повторила она.

— Я вас люблю, — проговорил он снова, — я готов отдать вам всю жизнь мою”.

На краю утеса стояла скамья. Сидящая на ней хрупкая девушка в шелковом платье обернулась, закрутила лежащий на плече зонтик. Длинные локоны трепал ветерок. Нежную улыбку Лены заволокло тяжелой жаркой мутью прошедшей ночи.

Он долго стоял над раковиной, вцепившись в края побелевшими пальцами и судорожно сглатывая. Но тугой комок внутри не был просто физической тошнотой. Над головой дамокловым мечом висело зеркало. Серый боялся поднять лицо и посмотреть себе в глаза.

— Доброе утро, малыш, — протянул кто-то сзади.

Серый с усилием отклеил ладони от фаянса и обернулся. В дверях зевала и сонно потягивалась Юля. Макияж растекся по лицу, но это ее не смущало, как и собственная нагота. Серый, отводя взгляд, стащил с крючка чье-то мокрое полотенце и обмотал вокруг бедер.

— Ты чего такой кислый? Отходняк? — понимающе хмыкнула она. — Пошарь в аптечке, там у Гарри аспирин был…

— Кто… такой Гарри? — машинально спросил Серый.

Юля хихикнула и потянулась к его лбу рукой.

— Ты не заболел? А? Классно тебя накрыло, если не помнишь с кем проснулся… Мне с Манькой даже завидно было смотреть. С нами ты и вполовину так не…

Серый ощутил, как земля уходит из-под ног.

— Ну, ты чего? — встревожилась девушка, подхватывая его и усаживая на край ванны. — Воды принести? Пива холодного?

— Не надо, — просипел Серый. — Где мое… все?

— Одежда? — кивнула Юля, — я поищу. Посиди пока, а то навернешься еще, там все раскидано…

Одеваться пришлось сидя на краю постели — все стулья и диван в двухкомнатной квартире оказались заняты. А балансировать на скользком полу ванной Серого отговорила всерьез обеспокоенная его состоянием Юля. Накинув чью-то толстовку, она суетилась вокруг, подавая вещи. Умытая, с приглаженными волосами, девушка выглядела совсем другой, словно не принадлежавшей к общей картине, при виде которой к горлу снова подкатывало. Юля вполголоса говорила о чем-то, пытаясь развлечь парня, радовалась, что на работу в аптеку ей выходить лишь вечером, а то сейчас она не в состоянии отличить сульфат магния от карбоната кальция… Серый дышал глубоко, стараясь не смотреть по сторонам, не думать о цветочном кружеве на смуглом лице позади, не вслушиваться в дыхание спящих, не сосредотачиваться на попадающих в поле зрения следах чужих прикосновений на своей коже. Надев шершавую от соли рубашку, заправил и плотно пригладил ткань дрожащими руками, словно пытаясь скрепить куски себя самого в единое целое.

Добравшись до дома, Серый сбросил одежду и, зайдя в душ, яростно терся мочалкой, после включил горячую воду, сел на пол кабинки, обхватив колени руками. Исходящие паром струи били в голову, спину. Быстро стало нечем дышать, боль от ожога казалась нужной и правильной. Словно способной смыть, очистить что-то, до чего не достать простым мылом…

Из-за двери показались черные суставчатые пальцы, обхватили косяк. Угольные нити протянулись, смешались с паром, превратив его в грозовые тучи. Серый распахнул глаза и хотел вскочить, но мышцы, затекшие в неудобной позе, слушались плохо.

— Как ты… двери же закрыты!

Он все-таки поднялся на ноги, утонув в темном парком мареве, провел рукой по стене, пытаясь нащупать кран.

“Я чувствую, что тебе плохо… Отчего?”

— Будто не знаешь отчего, — рявкнул парень. — Уходи на место!

“Там нет места” — прошелестело Черное, окружая, свиваясь в невесомый плотный кокон. — “Там тесно…”

Мокрая стена казалась бесконечной, металлический круг крана куда-то исчез. Перед глазами было темно, словно в могиле.

— Уходи, сказал! — крикнул Серый. — Оставь меня в покое!

Наполненный паром воздух мгновенно сковал лютый мороз, темные жгуты обхватили запястья парня, распяв на мокрой ледяной стене. Напротив лица раскрылись провалы глаз — такие черные, что окружающая тьма по сравнению с ними казалось всего лишь сумраком.

“Кто дал тебе свободу?! Ты жил в клетке, в темнице… Жизнь это не только свет… Без тьмы нет контраста… Не смей отказываться от дара! Ты все равно не сможешь… Больше не сможешь видеть мир, таким, как прежде”.

Тьма внезапно схлынула, оставив Серого задыхаться на мокром кафеле. Горячие струи долбились в онемевшую спину. В ушах скребся черный голос.

***

Артур заходил часто, и первое время смотрел как-то виновато, извиняясь за то, что бросил его тем вечером в компании чужаков. Наконец, Серый в сердцах рявкнул на него, чтоб перестал вести себя, как нянька. У каждого своя голова на плечах…

Учеба превратилась в необходимое зло. Серый старался не задаваться вопросом, кому оно необходимо. Теперь Артур не списывал у приятеля и не ждал объяснений, а наоборот, давал свои тетради и кривенькие конспекты с кучей аббревиатур, понятных лишь ему самому. Прогулов у обоих набралось примерно поровну, иногда они допоздна сидели на общей кухне квартиры, зубря формулы перед проверочными работами — вдвоем это давалось проще.

Зима сменилась весной. Серый вновь обнаружил себя в полном одиночестве. Теперь это стало почти невыносимо, книги, которые раньше позволяли жить в собственном мире, больше не насыщали его.

Чтобы хоть как-то залатать эту дыру, Серый снова стал ходить на вечеринки с Артуром и неожиданно превратился в довольно популярную личность. Он больше не боялся ляпнуть глупость, потому что — это же мелочь. Даже если сказать ерунду, небо не упадет на землю… Да он и не говорил глупостей. А научился пользоваться всем богатством родного языка. Серого стали бояться. Его едких, но безупречно интеллигентных замечаний. “Порошки” с пометкой “Сэр” расходились по институту мгновенно. Тексты были составлены так, что подкопаться и обвинить автора в чем-либо оказывалось невозможно. От них ржали одни и рыдали в подушку другие. Серый всегда подчеркивал, что говорит лишь о том, о чем точно знает. А ложь и приукрашивание нужны тем, кого талантом обделили. От глупости не умирают. От обиды не умирают. Если какая-то дура переживает оттого, что услышала правду о себе — это проблемы дуры. Хочешь, чтобы о тебе не писали — держи себя в рамках.