Ожог

Джеймс смотрел на дымок, вьющийся над погасшей свечой. А я думала о том, сколько ему на самом деле лет. Настоящих, полных жизни и радости. Двадцать? Двадцать два?

— Но есть и хорошая сторона, — криво улыбнулся он, наконец. — Я не чувствую почти никакой боли, жары и холода, меня невозможно отравить, сломать мне что-либо весьма непросто, я не могу заболеть ни одной из существующих болезней, с первого раза запоминаю нужную мне информацию в любом объеме, и на мне все быстро заживает. Вот так, — и он, молниеносно выхватив нож, полоснул себя по запястью здоровой руки.

Я вздрогнула и приготовилась увидеть поток крови, но ее было на удивление немного. Лишь одна капля упала на пол, и другая — на подставленную стальную ладонь. Через три минуты от раны не осталось даже следа. Зрелище было завораживающее, как ускоренная видеосъемка.

— Впрочем, я с удовольствием отказался бы от этого, если бы только можно было все вырезать к черту, и начать сначала… я пытался, передал весть, что ухожу, но боюсь, что это ничего не изменило. Я по-прежнему совершенное оружие и нужен им живым… А уж они сделали все, чтобы не дать мне умереть…

Я осторожно прикоснулась к его ладони. Он не отдернул руки, будто и не заметил.

Мы долго так сидели, пока не погас последний уголек в печи.

Потом я встала и, взяв книгу с полки, раскрыла ее.

— В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь Демьян.

Барнс повернулся и уставился на меня. Потом придвинулся ближе и стал слушать.

— У него было три сына…

Читая сказку об Иване-царевиче и сером волке, я поглядывала на солдата из-под ресниц. Мысленно заготовила речь на тему: «Важнейшая роль сказок в становлении личности». Я выбрала именно эту историю, потому что ее сюжетные линии совпадали с тем, что я услышала этой ночью. Бесконечные задания, сверхспособности, убийство и чудо живой и мертвой воды. А ведь есть еще сказки о ледяном великане, о мертвой царевне, о Джеке — победителе великанов… в каждой читатель ищет и находит себя. И с каждым счастливым концом, по капле вырастает вера в то, что и в твоей жизни может появиться заветное «жили долго и счастливо». Ведь хороший конец каждой сказки происходит не только «благодаря», но и «вопреки» обстоятельствам.

Но мне не пришлось произносить ни слова. Когда сказка кончилась, Джеймс сказал: — Еще.

Я закрыла книгу, встала и вложила ему в руки.

— Не пропадать же твоим тридцати языкам. Практикуйся.

Он взял книгу и сел у лампы на мое место. Там я его и нашла наутро, спящего. Зная, что холод ему не страшен, я все же накинула сверху плед. Мало ли что, а так гораздо уютнее.

========== Туман ==========

Я соскребала со стола подсохшую глину куском алюминиевого профиля, который использовала вместо скребка, когда в дверь постучали.

— Входи, доброе утро.

— Доброе, — ответил Джеймс.

Сунув скребок в отверстие холодной печи, чтоб не мешал, я мокрой мочалкой стала мыть стол дочиста. Скребок скрылся в золе. Надо вымести печь, подумала я.

— Скажи, ты надолго приехал? Просто сегодня Новый Год, и мне нужно знать, какие у меня планы: индюшка с яблоками или просто оладьи.

Он усмехнулся.

— И то, и другое неплохо. Но готовить не придется. Я как раз пришел с тобой об этом поговорить.

Ну что ж, такова жизнь. К вольному ветру привяжешься — рад не будешь. Планировала одинокий вечер, пожалуйста, ничего не меняется. Я стала вспоминать, чем бы еще мне сегодня заняться до наступления ночи, чтобы не думать… да ни о чем не думать. На полке стояли подсохшие глиняные колокольчики. Я сложила их в печь, выставила четыреста градусов и закрыла крышку.

— Я хотел бы пригласить тебя поехать со мной.

— Что?!

Я не кочевник по натуре и очень привязана к своему домику и мастерской.

— Ты не так поняла, я хочу съездить на концерт. Сегодня. У меня два билета. Одиночка привлекает больше внимания, чем пара. Так что мне непременно нужен спутник.

Я улыбнулась.

— Ну, если в целях конспирации… Когда ты в последний раз был на концерте?

— Честно говоря, ни разу. Но я видел, как это делается, — поспешно добавил он.

— А кто выступает и где?

— Фестиваль альтернативной музыки, Дюссельдорф.

С ума он что ли сошел? Это же три часа лету из столицы!

Увидев выражение моего лица, Джеймс вытащил из внутреннего кармана куртки билеты на самолет и помахал ими в воздухе.

Я прочла свое имя на верхнем листе.

— Это было несложно, — заметил он.

Другое имя было незнакомым. Судя по всему, румынское — Дрэгос Урсу. Ну конечно, Барнс же не может лететь под своим.

— У тебя двадцать минут, чтобы собраться.

Я вспомнила его давнишний шестиминутный шоппинг.

Меня внезапно охватило бесшабашное веселье. Будь что будет, один раз живем!

И вдруг я вспомнила. Печь! Ее надо выключить, пока еще можно! Я подбежала к дверце, выключила таймер и заглянула в окошко печи. — Вот черт!

В печи дышала серебристая лужа, подбираясь к моим колокольчикам. В отчаянии я открыла дверцу, и на меня дохнуло четырехсотградусным ветром. Хорошо, что успела отвернуться.

— Что ты делаешь? — шагнул ко мне Барнс.

— Скребок! Я сунула и забыла его там, теперь алюминий впитается в кирпичи, и печь можно будет выбросить! — воскликнула я и стала искать, чем можно вытащить расплавленный металл из горнила.

В углу полки я нашла старый стальной нож и бросилась к печи.

Джеймс за это время успел снять куртку, сбросил рубашку с плеч и в данный момент расстегивал последнюю пуговицу на рукаве. Я удивилась, но машинально взяла у него сорочку. Затем он подошел к печи и, щурясь от жара, сунул свою руку киборга в печь, пальцами снял с ее дна алюминиевую лужу и сантиметровый слой кирпича под ней. Из горсти на каменный пол капал металл. Разжав ладонь, он избавился от кирпичной пыли, подошел к раковине и включил воду правой рукой. Левая зашипела, как рассерженная змея. Через две минуты этот новоиспеченный Гефест был снова безупречно одет и, с видом аристократа, полирующего ноготки, смахивал с пальцев левой руки застывшую алюминиевую крошку.

— Б@%ь, ну, ты даешь, — вырвалось у меня.

— Хоть одно доброе дело, — вздохнул он.

Капли алюминия застывали на полу.

— Пойдем, у меня осталось всего шестнадцать минут из двадцати.

Я достала из-под кровати небольшой чемодан и побросала в него вещи, подумав, добавила магнитные шахматы и блокнот с карандашами.

Быстро переодевшись, я посмотрела на себя в зеркало. Щеки горели. Я провела по губам прозрачной помадой от мороза и вышла из комнаты.

— На сколько дней мы едем?

Джеймс пожал плечами.

— Я привык брать билет в один конец.

Он взял мой багаж и вышел на лестницу.

— Эй, а как же спуск с чемоданом через балкон? — крикнула я. — Я предвкушала зрелище!

За углом стояла машина, черный Шевроле. На боковой двери белела наклейка ренты автомобилей.

Я уже открыла дверь, чтобы сесть, но, хлопнув себя по лбу, побежала назад.

— Загранпаспорт! — крикнула я, обернувшись на бегу.

На улице пошел густой снег, небо затянуло серым. Мне показалось, что на противоположной крыше, усаженной кирпичными трубами, что-то шевельнулось. Это все снег, сказала я себе. И голуби. И паранойя, навеянная вчерашним разговором.

На самолет мы попали удивительно быстро. Оказалось, что быстрая посадка весьма удобная услуга, если летишь без багажа.

Вообще-то я летаю несколько раз в год, то на мастер-класс, то просто погулять по неведомым дорожкам. Но всегда пользуюсь лоукостерами, не вижу смысла платить за огромный чемодан, которого у меня нет, и за кусок несъедобного бутерброда.

Это был мой первый опыт полета первым классом.

— Меньше народа, меньше проверок, — коротко объяснил Барнс.

Это было правдой, пассажирами были только мы и еще одна женщина на другом конце отсека.

На большой высоте всегда хорошая погода. Когда я налюбовалась облачными полями, то задала вопрос, который занимал меня уже полдня: