Страница 10 из 11
В палатку заглянул Викентий Петрович.
– Вот вы все где! С легким паром! – сказал он. – Петр Первый говорил: «После баньки продай исподнее, а выпей».
– Зачем же дело стало? – спросила Машенька.
– Нет, не стоит. – Викентий Петрович посмотрел на Надю так, что она почувствовала себя лишней. – Вот закончим работы, тогда выпьем.
Он взял букет, понюхал, поставил на место и сел рядом с Машей.
– А вы неплохо устроились. Уютно. Настоящая женская палатка… Я не стесняю вас?
– Отчего, сидите, – сказала Маша.
– Викентий Петрович сел, очевидно, слишком близко, так как через минуту Маша все же сказала:
– Викентий Петрович, мне неудобно.
– Все, что я делаю, Вам неудобно, – шутливо сказал Викентий Петрович. – Может быть Вам неудобно, что я вообще в этой партии?
– Нет, отчего! Оставайтесь, – великодушно разрешила Маша.
– Вот спасибо!
Викентий Петрович не обращал ни малейшего внимания на Надю. Ей с каждой минутой становилось все более неудобным присутствовать при этом разговоре, но она не знала, как надо было поступать в подобных случаях – уйти? Сделать вид, что не слушает? Вмешаться в разговор? – ведь она сидела в своей палатке, а Викентий Петрович, хотя и являлся ее начальником, в палатке был только гостем.
Из затруднительного положения ее вывела Маша. Так как Викентий Петрович и не подумал пересесть на другое место, Маша сама пересела и, даже больше того, позвала Илью.
При всей неловкости положения «третьего лишнего» Надя все же забавлялась, глядя как они пикируются друг с другом. Теперь же, когда Маша вовсе отказала Викентию Петровичу во внимании и позвала Илью, Надя увидела, как брови Инокентьева сдвинулись, а лицо снова приняло сухое официальное выражение.
Илья держался, как всегда, шумно и весело.
– Побрился, – доложил он. – Хочу быть молодым и красивым.
– Я бы на твоем месте отпустила бороду, – сказала Маша.
– Нет, – возразил Илья. – Я никогда не делаю трех вещей: не курю, не отращиваю усы и бороду и не изменяю своей жене.
Он говорил весело и бесцеремонно и Надя не могла понять – шутит Илья или говорит правду.
– Да кто тебя полюбит такого? Разве что Надя, по неопытности.
Надя еще сама себе не призналась бы, что Илья нравится ей, но Машенька смутила ее. А так как слово сейчас было за ней, то наступила пауза, которую использовал Викентий Петрович.
– Что делают наши рабочие? – спросил он Илью.
Илья воспринял этот вопрос как распоряжение.
– Сейчас узнаю, кажется, собираются в деревню.
– Скажите, чтобы поздно не возвращались.
Наде показалось, что Викентий Петрович нарочно отослал Илью. Это было несправедливо и она обиделась за Илью, который, ничего не поняв, послушно пошел исполнять распоряжение.
В темной глубине деревни девчата пели частушки, которые не услышишь ни у хора Пятницкого, ни по радио. Рабочие собирались в деревню, чистили сапоги, о чем-то шепотом сговаривались. Солдатов пробовал гармошку.
– Далеко собираетесь? – спросил Илья.
– На тырло, – сказал Солдатов. – Пошли с нами.
– Куда? – переспросил Илья.
– До девок, – пояснил Степан, кивком головы показывая в сторону деревни. – Пошли с нами.
– У нас своих много, – грубовато пошутил Илья.
– Нет, я не в этом смысле… – Солдатов был в затруднении, как объяснить, что такое «тырло». – По здешнему это гулянки, что ли, с девчатами.
– Ну, валяйте, – сказал Илья. – Только не поздно…
Объяснение Солдатова развеселило его. Он вернулся в палатку и доложил так, как отвечал ему Солдатов, что уходят, мол, на «тырло».
– Как?
– На тырло, – повторил Илья. – По местному, на гулянки с девчатами. Меня звали.
– Что ж ты не пошел? – спросила Машенька. – Они ведь тебя звали?
– А зачем? У нас свое тырло.
– Хорошо сказано! – засмеялась Машенька.
– Молодость всегда безапелляционна, – сказал Викентий Петрович. – Вы сколько лет женаты?
– Два года.
– Ну вот, пройдет еще два-три года и вы уже не будете так рассуждать.
– Почему?
– В жизни все относительно и ничего не вечно.
– Не понимаю.
– Ну, вот, к примеру, вы сказали, что не изменяете, а в библии сказано: «Мужчина, с вожделением глядящий на женщину, уже прелюбодеял».
– Я ни на кого не смотрю с вожделением.
– Ну, предположим, что «вожделение» устарелое слово, заменим его более современным – с интересом.
– Что же, значит, если я женат, то мне ни на кого и посмотреть нельзя?
– По-вашему, получается так.
– Ничего подобного. Настоящая сильная любовь возвышает человека, а не закрепощает его.
Викентий Петрович пожал плечами.
– Любовь! Любовь тоже относительна. – Он кивнул куда-то за пределы палатки. – Слышите? Целая куча девчат ходит, что бы к ним вышло несколько парней.
– И что же с того? – возмутился Илья. – Если война обезлюдела деревню, если она разрушила многие семьи, то это еще не значит, что ни любви, ни крепкой семьи не существует и, самое главное, что за них не надо бороться.
– И боритесь, кто вам не велит? – иронически спокойно спросил Викентий Петрович и Илья сразу осекся.
– В самом деле, – подумал он, – что это я раскипятился. В глубине души он был убежден в своей правоте и злился на себя лишь за то, что не мог так же хорошо ответить Викентию Петровичу.
Его неожиданно поддержала Маша.
– Илья прав, – сказала она. – Нет в жизни опоры про-чнее и надежнее, чем хорошая семья.
Викентий Петрович улыбнулся, словно читал в ее мыслях.
– Вы всегда соглашаетесь с Ильей, но со мной вам интересней, – сказал он.
– Вы больше знаете, – согласилась Машенька, – но это не значит, что вы всегда правы.
Они замолчали, прислушиваясь к голосам за палаткой. Девчата шли мимо лагеря, явно вызывая ребят. Теперь можно было разобрать слова песен. Молодой задорный голос на высокой ноте запевал:
Изменяешь, ну и пусть,
Я измены не боюсь,
Я не в первого влюбляюсь,
Не с последним расстаюсь.
Второй голос, мягкий и ласковый, отвечал, как бы жалуясь:
Говорил мне Ванечка:
«Расти, расти Манечка».
Я росла, старалася,
Ванюше не досталася.
От палаток навстречу девичьим голосам заиграла, развернулась гармошка. Вот они сошлись вместе, вот на минуту смолкли и те и другие, и уже пошли дальше, вместе, рука об руку музыка и песня. Теперь высокий голос, как бы найдя кому открыть свою душу, жаловался:
Это что за председатель?
Это что за сельсовет?
Сколько раз мы заявляли —
Ухажеров у нас нет!
А второй голос предлагал:
Мои щечки, что листочки,
Глазки, что смородинки.
Давай, милый, погуляем,
Пока мы молоденьки.
Голоса удалялись, становились неразличимыми и только гармошка продолжала звучать весело и переливчато.
Надю удивляла простота, с которой экспедиционные рабочие уходили в деревню. Они только что приехали и никого здесь не знали, а шли с непринужденностью, какой не было у Нади даже в хорошо знакомой ей компании.
– Хорошо Солдатов играет, – словно вздохнув, сказала Маша. – Странная деревня, – задумчиво добавила она. – Одни девчата, ребят почти совсем не видно.
– Откуда же им взяться? – отозвался Илья. – Кого война повыбила, кто в город ушел.
Надя не согласилась с ним.
– Есть же деревни, где много мужчин. А война и их не миновала.
– Но ведь такие деревни есть, – заметил Викентий Петрович. – И их еще не мало. Но я говорю об этой деревне. Конечно, если брать в «мировом масштабе», как любят говорить, она и не типична. Но где они, типичные деревни? Как правило, по степям, где земледелие. Там и электричество, и техника.
– Факт, не типична! – снова вмешался в разговор Илья. – Ни земледелия, ни техники… А здесь что делают? Скот по горам гоняют. Два человека на весь гурт. По полгода людей не видят. Электричество когда еще сюда дойдет. Да и дойдет ли? Вот если мы найдем что-нибудь полезное, сразу край оживет.