Страница 17 из 22
– Прямо святая невинность. Неужели ты даже краснеть не разучилась? – Мерзавец развернул Матильду к себе лицом и медленно, с нескрываемым наслаждением провел пальцами по горящей щеке.
Подавив отчаянное желание зажмуриться и врезать ему по яйцам (по глазам видно было – примерно этого он и ожидает, даже надеется на сопротивление), Матильда глубоко вдохнула, смущенно потупилась и облизала пересохшие губы. Мерзавец хмыкнул. Недоверчиво.
– Не пытайся быть хорошей девочкой, все равно у тебя не выйдет.
– Отчего же, мсье, – хрипло от желания убить извращенца на месте возразила Матильда. – Я могу быть очень послушной. Как куколка.
Кажется, она не справилась с голосом, потому что мерзавец чертовски довольно усмехнулся – и рванул ее платье вниз, обнажая грудь.
Матильда вздрогнула, попыталась отступить и машинально прикрылась руками. В голове билось отчаянное: терпи, терпи!
– Прелестно, просто прелестно! Ну-ка, раздевайся, куколка. Хочу на тебя посмотреть.
«А торшером по голове не хочешь?» – чуть было не брякнула Матильда, но вовремя прикусила язык. Снова глубоко вдохнула, напомнила себе, что сопротивление лишь раззадоривает извращенца, и почти заставила себя потянуть платье вниз… а потом что-то внутри оборвалось. Со звоном. Оглушительно громким звоном. И Матильда, схватив торшер, набросилась на чертова мага, что-то крича и пытаясь огреть его по голове… Кажется, ей даже удалось его ударить прежде, чем торшер вырвали из ее рук, а ее саму повалили на кровать, прижали всем весом и принялись сдирать с нее остатки платья. Она брыкалась, орала, кусалась, пыталась вывернуться из-под мерзавца – бесполезно. В конце концов она осталась в одних лишь чулках, со скрученными и привязанными к изголовью обрывком ее же нижней юбки руками. Ноги были прижаты к постели его ногами, а в живот упиралось твердое и горячее. Пока – сквозь ткань.
Матильда зажмурилась и замерла, крупно дрожа и шепча сорванным голосом:
– Чтоб ты сдох, чтоб ты сдох…
– Мм… красотка. – От мурлыкающего голоса чертова извращенца ее передернуло, но глаз она не открыла. – Не брыкайся, а то и ноги привяжу.
– Да иди ты! – Матильда попыталась его пнуть, но он только засмеялся.
И поднялся, оставив ее лежать.
Разумеется, она тут же дернулась, пытаясь освободить руки, но только содрала кожу на запястьях. Из глаз брызнули злые слезы.
– Прелестная куколка. – Матильду одобрительно похлопали по бедру и снова засмеялись, когда она дернулась. – Люблю горячих девочек.
Судя по шелесту ткани, какому-то скрипу и стуку, он раздевался. А Матильда плакала от злости и бессилия. Ей не было страшно. Смысл бояться, когда ты уже однажды умерла? Если он ее покалечит – и черт с ним, с проклятым новым миром. Калекой она жить не останется. Убьет – тем более плевать, тогда все скоро закончится. Вот только напоследок она как-нибудь извернется и что-нибудь ему откусит.
Лишь бы уже скорее все закончилось!
Шелест ткани стих – мерзавец разделся.
Матильда зажмурилась крепче и постаралась расслабить сведенные злостью и адреналином мышцы. Как там звучит совет жертвам насилия? Расслабьтесь и получите удовольствие? Насчет удовольствия она крепко сомневалась, она и от нормального-то секса по обоюдному согласию его никогда толком не получала. Массаж спины и то был приятнее, чем эта дурацкая возня. А уж сейчас… Впрочем, если ему хватило драки перед сексом, то сейчас все будет быстро.
Ну? Что его не слышно? Все упало?
Еще несколько секунд подождав, Матильда все же открыла глаза. И тихо выругалась.
Мерзавец, совершенно голый, сидел в кресле, разглядывал ее и пил вино из пузатого бокала. Выглядел он неприлично довольным.
– Надо же, открыла глазки, – хмыкнул он… и на Матильду накатила волна жара.
Даже не так. Не накатила, а зародилась где-то внутри, прокатилась по всему телу вибрирующей волной и оставила после себя горячую душную истому и голод. Совершенно определенный сексуальный голод.
– Какого черта вы творите? – просипела она, сжав бедра: между ног все пульсировал и горело.
– Я предпочитаю взаимное удовольствие, куколка, – криво усмехнулся маг и поднялся с кресла.
Матильда очень хотела снова зажмуриться или отвернуться, но не могла. Ее взгляд прилип к поджарому мужскому телу, влажный жар между ног сделался нестерпимым. Бессильная злость кипела в ней, переплавлялась в желание, в требование, в необходимость секса. Этот невзрачный, серый человек сейчас казался ей Аполлоном Бельведерским, Расселом Кроу и Микки Рурком в одном флаконе.
– Не надо, – попросила она, цепляясь за остатки ускользающего разума, – отпустите меня! Я сама…
– Конечно сама, куколка. – Он сел рядом на постель.
От близости мужского тела Матильда задрожала и потянулась к нему, отчаянно ненавидя себя за слабость и его – за извращенное насилие. А когда он накрыл ее грудь горячей ладонью, застонала от пронзившего тело удовольствия.
– Пожалуйста, мсье, прошу, отпустите!..
– Ты хочешь именно этого? – он склонился над ней, почти касаясь ее рта губами.
– Да! Нет!.. Прошу вас!.. – сознание ускользало, оставляя Матильду во власти основного инстинкта.
– О чем просишь, девочка? Ну? – Его глаза горели темным огнем, Матильде было безумно страшно и в то же время все равно, что с ней будет дальше, лишь бы утих сжигающий ее голод.
– Сделайте это, пожалуйста, – вытолкнула она пересохшими губами и потянулась к нему. – Пожалуйста!
И когда он наконец накрыл ее губы поцелуем, застонала: от голода, от облегчения, от надежды на скорое освобождение – и от сумасшедшего, болезненного наслаждения.
Она даже не заметила, как он освободил ее руки. Просто в какой-то момент она вцепилась пальцами в его плечи, чтобы быть еще ближе, чтобы он входил еще глубже, чтобы рождающаяся в ней сверхновая сияла еще ярче…
Она орала. Она требовала еще. Она кусалась и царапалась. Она подавалась навстречу и терлась лицом о его руки. Она прыгала на нем сверху, рыча и плача. Она падала, обессилев, и просила холодной воды – и снова пила его поцелуи, ласкала ненавистное тело, отдавалась ему и брала еще, еще и еще, пока не провалилась в спасительную темноту, не в силах ни думать, ни шевелиться. И уже сквозь сон услышала, как в дверь постучали.
Глава 6, безумству храбрых
А через мгновение ее окатили ледяной водой и велели:
– Просыпайся.
То есть ей показалось, что через мгновение. Судя по тому, что чертов извращенец был одет, бодр и свеж, а в комнате сногсшибательно пахло говяжьим рагу с базиликом, прошло не меньше получаса.
– Какого хрена? – пробормотала Матильда, с трудом заставляя себя пошевелиться: по телу разлилась сытая лень, оно желало лишь спать, спать и спать. А потом жрать, словить еще полдюжины оргазмов и опять спать.
Обругав себя (или свое тело?) помойной кошкой, Матильда утерла мокрое лицо краем простыни и замоталась в нее же. В отличие от маньяка, она так и осталась голой.
– О-ля-ля, какие неизящные выражения! Подобает ли княгине? – ухмыльнулся Д'Амарьяк, разглядывая Матильду, как энтомолог редкую бабочку.
От слова «княгиня» она вздрогнула и едва подавила желание спрятаться под кровать.
– Да иди ты! – огрызнулась она и закуталась в простыню плотнее.
Хреновая защита, но другой у нее не было – ни от страха перед его неожиданной осведомленностью, ни от пронизывающего взгляда.
– То есть обедать со мной ты не будешь? – Он отошел от кровати, повернувшись к Матильде спиной. – Ну и не надо. А я что-то голоден.
– Приятно подавиться, – буркнула ему вслед Матильда, против всякой логики надеясь, что он сейчас уйдет, и она сможет хотя бы вволю поплакать и побить посуду.
Разумеется, маньяк ушел недалеко, лишь до накрытого на одну персону столика, где под серебряными крышками ждал его обед.
От вида единственного столового прибора Матильду разобрала злость.