Страница 3 из 4
В 1950-е годы Дэвид Мэннинг Уайт (англ. David Ma
В те времена коммуникация напоминала игру в кегли; по крайней мере, так ее описывал немецкий ученый Торстен Хеннинг-Турау (нем. Thorsten He
НА ЗАМЕТКУ
Знание – не власть. Власть у того, кто решает, что положено знать другим.
Почему средство коммуникации само является сообщением
В 1967 году североамериканский исследователь средств коммуникации, чопорный анахорет Маршалл Маклюэн (англ. Herbert Marshall McLuhan, 1911–1980), в одночасье стал самым обсуждаемым человеком в мире. Помимо прочего ученый изучал так называемую коммуникационную революцию, переход от печатной продукции к «движущейся картинке» (телевидению), и суть ее он выразил в одном предложении, ставшем афоризмом: «The medium is the message» («Средство коммуникации само является сообщением»). Простота выражения обманчива: идею Маклюэна начинаешь понимать не сразу.
А совсем не то, что сразу приходит в голову: мол, средство коммуникации стало важнее, чем само сообщение (кстати, в понимании Маклюэна нет ничего неважного и самоочевидного). Смысл в другом: массмедиа важны не тем, что они передают сообщения, а тем, что меняют наше поведение, наше мышление, нашу жизнь.
Когда говорят о «массмедиа» или о «СМИ», прежде всего имеют в виду канал потока информации. А Маклюэн первым предположил, что на нашу повседневную жизнь сильнее влияет сам этот канал, а не сообщение, которое он передает. Когда меняются сообщения, синхронно с ними меняются только наши мнения. Но когда меняются сами средства коммуникации, меняется наш образ жизни и менталитет. В 60-е годы прошлого века эта идея поначалу казалась безумной.
Мы стали гораздо лучше понимать Маклюэна в наступившую эпоху социальных сетей. Подумайте о том, сколько места в нашей жизни занимает смартфон! Так замечание полувековой давности внезапно обернулось пророчеством: нашу действительность радикально видоизменило не то, что мы читаем в смартфоне, а то, что мы читаем в смартфоне (о том, почему нас до такой степени завораживает смартфон, почему мы дотрагиваемся до него чаще, чем до плеча возлюбленной, – в главе «Теория использования и удовлетворения»).
«Мы создаем себе инструменты, а затем инструменты создают нас, – писал канадский мыслитель. – Люди на самом деле не читают газеты, они погружаются в них каждое утро, как в горячую ванну». Разве нельзя сегодня сказать то же самое и об интернете? Впрочем, при жизни серьезнее к Маклюэну относились в среде хиппи, нежели в академических кругах. Это кажется парадоксом, как и тот факт, что консервативный католик Маклюэн вовсе не приветствовал развитие коммуникативных средств, которое описывал.
НА ЗАМЕТКУ
Не новости меняют нас, а сами средства коммуникации.
Как с помощью языка мы что-то скрываем
Эвфемизмы призваны сглаживать или затенять неприятные моменты. В правительстве скорее расскажут об «альтернативных методах допроса», чем о пытках. Крупные корпорации сообщают не об убытках, а о «негативном темпе прироста», в результате которого людей не увольняют, а «освобождают от работы», и они становятся не безработными, а «соискателями». Нам предлагают не дешевый, а «доступный» продукт. Дом престарелых становится «пансионатом для пожилых людей». Выходец из неблагополучной семьи именуется «педагогически запущенным». Когда же требуется негативная коннотация, то на помощь приходят дисфемизмы (они же какофемизмы): так, живущий на социальное пособие становится «паразитом», а беженцы – «массовым нашествием» или «вторжением».
Эвфемизмы – это «бомбардировщики-невидимки» риторики. На первый взгляд они незаметны, а когда их опознают – поздно: ущерб уже нанесен. Чиновники Третьего рейха обожали эвфемизмы: «переселение» вместо депортации, «защита крови» вместо чистоты расы, «землеустройство» вместо изгнания, «концентрационные лагеря» вместо лагерей смерти.
Эвфемизмы встречаются практически во всех политических документах и декларациях, даже в «Народной инициативе», инструменте прямой демократии в Швейцарии. Но так было не всегда. Например, первая народная инициатива, одобренная в 1893 году, называлась «О запрете ритуального убоя скота без предварительного оглушения» – вполне прозрачно, не так ли? Нынешние инициативы больше похожи на рекламные слоганы – они либо сглаживают, либо нагнетают напряжение, в зависимости от намерений инициаторов. Например: «За антикризисные финансы: денежная эмиссия только через Национальный банк!» или: «За брак и семью – против наказания за брак!»[4].
НА ЗАМЕТКУ
Эвфемизмы – родной язык манипуляции.
Зачем нам прописное I, подчерк _ и звездочка *
Язык – не только инструмент коммуникации; он также передает наши мысли и чувства, многое сообщает о нашем социальном статусе. Язык – отражение состояния общества; он может служить средством политического диктата и дискриминации, например, при скрытом расизме или речевой девизуализации, «стирания» в терминологии лингвиста Луизы Пуш (нем. Luise F. Pusch, р. 1944). Примером подобного «стирания» является употребление существительных мужского рода для обозначения мужчин и женщин, в единственном и во множественном числе. В немецком, как и в других индоевропейских языках, для обозначения сообществ часто употребляются только формы мужского рода («Врач заботится о своем пациенте»). Участие женщин здесь допускается по умолчанию, но на самом деле их как бы и нет, они не стоят перед глазами. Исследования показали, что, говоря о профессиональных сообществах, мы, как правило, представляем себе мужчин. С другой стороны, начало фразы «Читатели и читательницы…» сразу вызывает образ группы, состоящей из мужчин и женщин (об этом в главе «Позиционный подход»).
Подобно тому как Ева была создана из ребра Адама, форма женского рода производится от мужского, а не наоборот, за редким исключением[5]. Такая логика отображает подчиненное положение женщины в обществе, и оно не изжито по сей день. И не только в языке. Именно поэтому представительницы феминистской лингвистики десятилетиями ратуют за реформу языка, за внедрение новых словоформ. Наиболее радикальные феминистки выступают не за гендерное равноправие, а за гендерное разнообразие, за уничтожение гендерного разрыва. Наглядный тому пример – игра со смыслами в немецком языке, где суффикс множественного числа женского рода – i
4
В Швейцарии с супругов взимается суммарный налог, что значительно превышает размер выплат по отдельности. – Примеч. пер.
5
Например, нем. Braut – Bräutigam; в русском языке: ведьма – ведьмак. – Примеч. пер.