Почти подруги

Распашный медленно жевал ветчину, забыв вилку в воздухе, и внимал Катерине.

– Я даже не говорю о кассовых сборах, что тут скажешь! Ну, ходит наш народ-идиот на звезд. Ничего не поделаешь. По всему миру так. А бюджет, на который сейчас фильм делаем… Ох, эти инвесторы! У нас инвесторами Погодин занимается, вы не представляете, каким ужом он сейчас вьется, чтобы деньги достать! Зато когда будет Руманов!.. В общем, пообещайте мне, дорогие мои, что следующий проект у нас будет вместе – и обязательно с Ромой! – жарко потребовала Катерина.

– Доживем сначала и этот закончим, – сухо сказал Азарский, очнувшийся от миража.

– Где ты, Ррро-ома, золотой ты наш теленочек! – с сожалением пророкотал Распашный.

Жукова отпила вина и подперла щеку рукой, загрустив.

– Где? Как жаль, что у нас в «Поцелуях» Руманов не может сыграть…

Сценарист скривился, как от изжоги:

– Не может! Потому что Роману поздновато Ромео играть! Это фарс!

– Фарс, – кивнула Жукова. – Да, да, понимаю. Просто жаль, что так: и окно у него есть, он бы и рад, но…

Она уставилась в свой бокал с каберне, будто надеясь найти утешение в нем.

– Понимаете, Катерина, Руманову под сорок, а нашему парню – девятнадцать, – вдруг вступил в разговор упитанный Глеб. – Конфуз выйдет!

– Да что вы? – прищурилась Жукова.

Это было произнесено весело и удивленно, но так, словно продюсерша удивлялась не сказанным словам, а самому факту, что ассистент Распашного раскрыл рот.

– Но вы же понимаете, – с апломбом продолжил Глеб, – возраст – это неотменимая вещь. Пластика, румянец, угловатость, глаза – то, что есть в двадцать лет, гримом не нарисуешь. Трули импоссимбл! – он развел руками, неискренне скалясь.

– Трули? – передразнила Катерина. – Здесь вам не Голливуд, юноша! И не надо мне объяснять очевидные вещи. Я знала в пять раз больше вас, еще когда вы в памперсах ползали! А уж о том, сколько знают Эдуард Варленович и Самсон Сергеевич, я вообще промолчу. Так неужели вы думаете, что мы с ними не разберемся как надо? Разберемся. Вот без таких маленьких… мягко выражаясь, умников.

Глеб только багровел на протяжении этой выволочки, в которой еще сильнее слов было давление Катерининого взгляда, утюжившего как каток.

Аля же наслаждалась его унижением! Нехорошо это было, но ведь начальница сейчас отомстила ему за Алины горести! И ей хотелось за это расцеловать Катерину.

– Ну ладно, хватит о Руманове! – махнула рукой Катерина. – Намечтались.

Официантка весьма кстати принесла горячее. Самсон Сергеевич так энергично принялся расправляться с бараниной, что забрызгал рубашку мясным соком и с чувством обозвал себя растяпой. Катерина учила Свирскую, как правильно есть спагетти – вилкой и ложкой, и было это совершенно не обидно, а наоборот, по-домашнему. Затем Распашный завел историю о том, как он с друзьями в Каннах занял последний свободный столик в модном кафе, оставив с носом самого Тарантино, затем и у Жуковой нашлась история про фестивальный город Канны… Ах, эта еда, эти спагетти с генуэзским песто, золотой шницель по-милански, рыба сибас в корочке из трав! Ах, вышитые скатерти, и лепнина, и бесшумное внимание официантов! Но больше всего ах – истории, которые рассказываются в том числе и ради нее, ради Алиных восторженных глаз, ее смеха и охов, истории с дружеским подмигиванием… Альбина сидела за одним круглым столом с Личностями, и Личности эти допустили ее в свой круг. Теперь она ощутила это.

– А вот и я, здравствуйте! – раздался суховатый голос.

Подошедшей к столу оказалась Углова, директор по кастингу.

– А, Танечка! Здравствуй, – Распашный чмокнул ее в щеку.

Поздоровались и остальные, Аля, заслоненная от пришедшей профилем Катерины, придушенно мякнула: «Здрасьте». Оп-па. Вот и настал тот момент, когда выяснится, что Альбина козыряла на кастинге именем Жуковой, так сказать, одолжив без спроса…

– Сейчас покажу вам новую порцию. У меня тут такие парни! – Татьяна предъявила свой планшет. – Один мальчик – второкурсник из ВГИКа – очень обнадеживающий!

– Конечно, второкурсник! – сказала Катерина с видом: «я вас предупреждала».

– Танюш, да ты отдышись сначала, – успокаивающе сказал Распашный, – закажи себе чего-нибудь, что ты как с конвейера… Успеется!

Взъерошенная, как обычно, Углова согласилась и оглянулась: куда бы пристроить планшет? И заметила Алю.

– Вот-те раз! А ты как здесь? Неужели роль получила?

Все с недоумением переводили взгляды с продюсерской помощницы на Углову. И только Аля открыла рот для ответа, как Жукова воскликнула:

– Роль? Тань, ты совсем, что ль, заработалась?

– У меня эта красотка была на кастинге Маш, – объяснила Татьяна. – Адский день был, я сорок девиц отсмотрела. Я вам не показывала пробу, Самсон Сергеевич, решила, что вам другой типаж нужен… Значит, нет?

Аля во время этой речи сперва затаилась, а затем едва не взвилась от возмущения.

– Дорогая, не путай нас! – воскликнула Жукова. – Алька – моя ассистентка, затем тут и сидит.

– Вообще я актриса, – севшим голосом добавила Аля.

– Ну да, в свободное от работы время еще и актриса, – подхватила Жукова. – Вот такая у меня помощница – многих талантов!

– А, понятно, – отозвалась Татьяна. – Но, кстати, талант есть, я тогда была впечатлена.

Кровь бросилась Але в лицо, сердце затрепетало в вышине, как жаворонок, бьющий крылышками. Слова Угловой высветили ее, сидящую в тени, сотней прожекторов.

Медведь Распашный благожелательно посмотрел на Альбину:

– Ну если так… вы, милая, ходите, ходите на кастинги. Героиню я, похоже, уже нашел, но что-нибудь, когда-нибудь… – он нарисовал рукой неопределенную загогулину в воздухе…

Аля затаила дыхание и, казалось, услышала скрип сотни софитов, медленно разворачивающихся и уводящих от нее свои лучи, – одновременно с тем, как мэтр переводил свою улыбочку с Али на сидевшую слева от нее Жукову.

– У меня на втором фильме, помню, случился такой анекдот с молодым дарованием. Дарования было немного, но задор пер с бешеной силой!.. – начал он.

И разговор окончательно ушел в далекую от Али сторону.

Глава 8

День с самого утра был холодный и хмурый, а когда Аля вышла вслед за Жуковой из итальянского ресторана, то увидела, что вокруг – белым-бело. Выпал первый снег.

Тысячи пышных хлопьев кружились в воздухе, оседали на крышах машин, на козырьках подъездов, на ветвях, еще сохранивших часть листвы (ведь было лишь начало ноября); снег ложился на узкие газоны в переулках, успокаиваясь меж игл пронзительно зеленой на этом фоне травы.

Катерина, смахивая рукой в малиновой перчатке снег с заднего стекла, обматерила и снегопад, и пробку на Садовом, которая уже, как пить дать, нарисовалась. Материлась она со вкусом, словно выпуская недоговоренное за последние два часа.

Пробравшись мимо Патриарших прудов на Садовое кольцо, они действительно встали. Как и прочие, мощный джип полз со скоростью раскормленного мопса с одышкой, то и дело тормозя.

Аля сидела бок о бок с начальницей и чувствовала себя рядом с ней по-новому, ей казалось: этот обед как-то их сблизил. Она отодвинула от себя разочарование из-за неслучившегося прорыва: виноград изначально был зелен, ей не светило сняться в фильме Распашного… Фиг с ним! Будут еще роли!

Весь салон заполнял запах горячего хлеба с изюмом, который Жукова заказала в ресторане с собой. Припудренный мукой каравай лежал на заднем сиденье в бумажном пакете, а поверх того – в пластиковом, но оба пакета раскрылись, выпуская умиротворяющий сытный дух.

Стекло с Алиной стороны сплошь залепил снег, а по лобовому елозили «дворники», отвоевывая чистое полукружие у непрерывно падавших хлопьев. Москва исчезла. Аля и Катерина очутились в снежной пещере: укутаны пеленой, спрятаны вдвоем в белой утробе.

– Жаль, что с Румановым сейчас не выйдет, – сказала Аля.

– Не выйдет?! Еще как выйдет!

Аля посмотрела на Жукову удивленно.