За Северным Ветром

Много дней спустя лес сделался совсем темным, непроглядным и сырым. Вековые хвои плотно сомкнули над головой колючие ветви. Сизый туман стелился по земле. Лес замер. Не слышно ни пения птиц, ни зверей, ни даже шепота духов. Путник остановился и посмотрел на оберег: подвес светился, будто ночью - выжженный на дереве солнечный щит горел огнем. Цель близка. Страх окружил холодом. Хотелось повернуть назад. Но путешественник лишь вздохнул, помолился Сварогу и продолжил путь.

От каждого хрустящего шага замирало сердце. Ветви настолько плотно сплелись, что царапали лицо и одежду. Бурелом стал почти непроходимым. Паутина, белая, клейкая, цеплялась, застилала лицо, опутывала руки. Пахло плесенью и гнилью в сумеречном лесу: солнечный свет не мог пробиться сквозь дремучие заросли. Отчаянье уже завладело путником, когда лес вдруг расступился и открыл взору небольшую поляну. Странник замер, прислушиваясь. Тишина. Звенящая. Темное место. Еще более зловещее, чем непроходимый лес. Неведомая сила и страх затаились у поверхности черного, заросшего тиной озера, которое, будто огромное блюдце, лежало в самом сердце перелесья. Серебристый туман окутывал старый покосившейся терем, стоявший на деревянных кольях в центре водоёма. Назад пути нет. Путник знал, что тот, кто доберется живым до сердца тайги, без позволения хозяина уже не вернется домой.

С молитвой Сварогу странник вышел из леса. Солнце почти село, и небо светилось теплым золотом. Свет Даждьбога-Хорса вселял надежду.

Человек медленно пошел к терему. С каждым шагом воздух становился холоднее, движения давались труднее, будто во сне. Морок. Нельзя поддаваться страху, что предательски звал повернуть назад. Вернуться уже нельзя. Но идти вперед становилось все сложнее: сварогину[1] казалось, что каждое его движение, каждый шаг отнимает много сил. Будто тело сделалось железным, стало неповоротливым и тяжелым. Путник сбросил с плеч поклажу.

С трудом переставляя ноги, спотыкаясь, сын Сварога добрался до зеркальной поверхности воды. Только сейчас он заметил, что не оставлял следов: ни одна травинка не шелохнулась под поступью его ног. Теплый свет оберега померк. Отец Сварог… Нельзя так страстно желать то, что не предначертано Богами. Теперь же собственная обида своей же погибелью и станет…

Обессилев, путник упал на колени. Мысли сделались тяжелее тела. Вот, значит, какой будет смерть его: сгинет без вести брат царя Солнцеграда в черном болоте. Так и надо. Поделом. Не достоин он править Сваргореей, не достоин ходить по земле. Сварогин перевел взгляд на зеркальную гладь воды. Из озера смотрел не него уставший человек. Глаза ввалились; длинные, некогда черные, будто смоль, волосы были белее снега. В ужасе глядел мужчина на свое отражение, не мог отвести взгляд от безглазой смерти. Это морок. Это - не его лик. Это все проклятое место. Закрыть глаза не выходило: жуткий, чужой образ будто звал. Не в силах более противиться зову, странник коснулся воды. Холодная мокрая рука обхватила запястье.

- Зачем пришел? – прошептало озеро, еще сильнее сжав илистые пальцы.

От ужаса странник не мог вымолвить и слова.

- Боишься, - шептала вода и тянула к себе. - Маленький человек. Не достоин ты ответ держать перед хозяйкой моей.

«Даже проклятое озеро считает меня маленьким человеком! – думал сварогин. – А я – князь, брат самого царя. Старший брат!» Обида и злость на весь белый свет отгоняли страх.

- Я не за смертью пришел, - дрожащим голосом ответил путник. - Я дары принес.

Озеро рассмеялось, подернулось рябью, отчего лик его расплылся будто маслянистое пятно.

- А это уже не тебе решать, сын Сварога, - захихикала вода, сжав запястье гостя мертвым хватом. Озеро вспенилось, зашипело и резким движением сорвало оберег с воротника пленника. - Как ты смел с этой гадостью к хозяйке моей явиться? Не верю я тебе, маленький человек.

Озеро потянуло еще сильнее. Князь упирался изо всех сил, но не выдержал и упал лицом в воду. Шею тут же обхватили мокрые, когтистые руки. Чем больше отбивался человек, тем сильнее тянула его Топь.

Вода ворвалась в легкие острой, невыносимой болью. Свет померк. И сквозь тьму увидел князь родной Солнцеград, его могучие, белые стены. Видел своего брата, Драгомира, царя Сваргореи. Красавицу – царицу, белокурую Пересвету. И вновь обида сковала умирающее сердце. Его, Драгослава, должно быть счастье. Трон ему принадлежит по праву, как брату старшему. Но отец, покойный Градимир, решил, что младший сын достойнее и умнее. Старый царь, нарушив традиции народа, трон Драгомиру передал. С тех пор много лет прошло, но каждый год все большей горечью отзывался в душе царевича Драгослава. Младший брат боялся старшего и отдалил Драгослава от престольного двора, назначив князем дальнего Борея. Серый, невзрачный городок. Князь видел свой безрадостный удел. Видел любимую Горицу, лесную волхву, жену свою. Лишь в ней одной была его отрада. В ее зеленых, будто лес, глазах, ее теплых руках, и длинных сказках, что рассказывала ему ночами. Драгослав слышал ее голос и сейчас. Тихая песня Горицы лилась сквозь тьму, отгоняя страхи и печали.

Вдруг неведомая сила подхватила тело, и растаял мягкий сон. Драгослав открыл глаза: он лежал на траве. Впереди – зеркальное озеро, а в воде – изба. Только не на кольях стоял старый терем, а на ногах. На жилистых, покрытых волдырями и тиной. Белесая, чешуйчатая кожа свисала лохмотьями. Странные, будто ветви, крученые жгуты соединяли ноги. Сама изба была из черного, как смоль, дерева, и маленькое оконце зловещим багрянцем горело. Царевич испугался, вскочил. И вспомнил все: зачем в тайгу отправился, к кому пришел. И ужаснулся тому, что натворил. Но было поздно: стоная и скрипя, терем шагнул к нему. Драгослав попятился назад, но стебли травы, будто змеи, обвили его ноги. Князь старался нащупать оберег, который дала ему Горица, но на воротнике висел оборванный шнурок. Треклятое озеро! Драгослав обхватил руками голову: зачем, зачем он решился на такое!

Изба, зловонно вздохнув, остановилась почти у самого берега и повернулась крыльцом. Со скрипом отворилась дверь, и на порог вышла дева неземной красоты. Высокая, тоненькая, будто тростинка, облаченная в зеленый шелковый сарафан. Перехваченные медным обручем русые, с золотыми прядями, волосы струились почти до самой земли. Голубые, как бездонное небо, глаза. Красавица улыбалась.

- Тебе не нужно меня бояться, - ее голос был чист и мягок. - Я знаю, зачем ты пришел ко мне. Я все о тебе знаю, Драгослав. И я очень, очень давно жду тебя.

- Кто ты? – только и смог прошептать сварогин. Он ожидал увидеть совсем другое существо.

Дева продолжала улыбаться.

- Ты знаешь ответ, - она чуть наклонила голову, разглядывая своего гостя, - но я не думаю, что ты будешь рад моему настоящему облику, царевич. Заходи, - она кивнула головой в сторону двери, - будешь гостем моим.

- Ты - Черный Волхв? Яга? – Драгослав не спешил принимать приглашение. - Царица мавок и русалок?

- Как только меня не называют, - вздохнула красавица и облокотилась на резную балясину крыльца. - Много имен у меня, а вот истинного никто не знает. И тебе его не скажу. Ибо сильную власть дарует знание имени, данного при рождении. Вы, люди, и об этом забыли.

- Не понимаю я тебя, - нахмурился Драгослав и шагнул к терему. - Что сказать ты хочешь?

Девушка грустно на него посмотрела.

- Надо было предстать перед тобою древним стариком, тогда бы верил мне... Зови меня Агния, - она поманила его рукой. - Заходи, давно пора.

Драгослав медлил. Страх покинул его, и это настораживало. Слишком приветливой и прекрасной казалась та, что звала его в темный, заколдованный терем.

- Ты же знаешь, что не отпущу тебя, - Агния прищурилась. – И знаешь ты, что лежишь сейчас на дне моего болота. А коли вернуться хочешь – бери то, за чем пришел.

На мгновение привиделось Драгославу, будто окружают его темные воды, тело оплела цепкая тина и илистые пальцы впиваются в плоть. Мужчина тряхнул головой, стараясь сбросить наваждение, и огляделся. Солнце еще не село, и его свет освещал золотом вершины леса. Ветра не было. Мир замер. Тишина. Неужели он и вправду сейчас не здесь, а на дне Черного Озера? Неужели это сон, навеянной темной лесной волхвой? Драгослав посмотрел на ожидающую его деву. Агния была спокойна. Легкая, добрая улыбка на ее устах – совсем настоящая. Она не может быть служительницей Мора.