Страница 5 из 12
Итак, намечен был такой путь: вена левой руки - сердце (правая половина) легочная артерия - легкое - легочная вена - сердце (левая половина) - аорта сонная артерия - мозг. И вот через минуту Тетеас в легком, и тут же первая травма.
Мое легкое, точнее один из многочисленных пузырьков его, альвеола, выглядело как мягкий мешок с выростами - карманами. Мешок этот то расширялся, то спадал, поскольку, глядя на экран, я хотя и волновался, но все же дышал попутно, наполняя легкие воздухом. При этом в мешок время от времени влетали какие-то обрывки канатов и даже камешки. Потолкавшись в воздухе, они оседали на дне карманов, прилипая к куче мусора, уже накопившегося там за долгие годы дыхания. Оказывается, легкие не умеют проветриваться, так и собирают на стенках всю случайно залетевшую мелкую пыль.
Хорошо еще, что я не курильщик. Заядлый табачник в ужас пришел бы, увидев в своем легком плотный слой желто-коричневой пыли.
- У тебя все в порядке, ису? Тогда продолжай движение, - напомнил Проф. Разрывая капилляр, Тетеас просунулся в ближайший сосудик - на экране он выглядел широкой трубой. Снова замелькали впереди, сбоку, сзади лепешки эритроцитов, все ярко-алые с полным грузом кислорода, и через три-четыре секунды мы услышали: "Все нормально, Я в сердце, в левом желудочке". На этот раз змей не проскочил сердце с ходу.
- Я осмотрюсь немножко, - заявил он, выгребаясь из общего потока.
Я увидел свое сердце изнутри. Мутно-белая стенка выложена многоугольными плитками, словно ванная комната, но не гладкими плитками, а шершавыми, волокнистыми. Впереди, там, где был клапан, плитки сминались складками, вздымались буграми, целыми горами, и бугры эти ходили ходуном, когда клапан приоткрывался, выпуская кровь в аорту. А лепешечки так и плясали вокруг, образуя завихрения, кровевороты, и вдруг, устремляясь вперед, высыпались наружу в аорту, словно зерно из зева комбайна.
Тетеас наблюдал эту картину несколько минут, потом предложил:
- Давайте, я срежу эти бугры. Они на клапане лишние. Жесткие, торчат, мешают потоку крови, совершенно безграмотны с точки зрения гидравлики.
Проф сказал:
- Ису, не отвлекайся. Выполняй свое прямое задание. Ты застрянешь тут на неделю.
- А мне трудов не жалко. Меня послали навести порядок, я и наведу порядок. Неисправный шлюз на главном кровоспуске! Это же скверно.
Пока что испугался я. Впервые почувствовал, какую неосторожность я совершил, впустив в свое тело эту металлическую тетю Асю. Вспомнил, как, бывало, вернувшись после генеральной уборки в кабинете, по неделям разыскивал свои же рукописи в дальних углах шкафа, изучая идеальный "новый порядок", установленный ретивой ревнительницей чистоты. Но тогда я мог хотя бы убегать из дому, спасаться в городской читальне, А куда убежишь из своего тела?
Проф был тверд:
- Ису, выполняй прямое задание. Тебя послали сделать человека молодым, следуй по назначению.
- Но пойми, Проф, этот обросший бляхами клапан не сможет снабжать молодое тело кровью, не справится.
- А в старом теле бляхи вырастут снова, и вся твоя работа пойдет насмарку. Ису, начинай с первопричины, не разменивайся на борьбу с последствиями.
После некоторого размышления Тетеас сдался. Логика победила в нем старательность.
- Хорошо, пусть будет по-вашему. Но я еще вернусь сюда.
У меня отлегло от сердца. Я начал думать даже, что идея Тетеаса не так плоха. В самом деле, сколько мы тратим героических усилий, стараясь великанскими нашими руками починить микроскопические прорехи тканей. Сколько мы ражем и рвем напрасно только для того, чтобы добраться ножом и пальцами до больных внутренностей. Ведь для того, чтобы исправить порок сердца, вспарывают кожу и мускулы, перекусывают ребра, сердце прорезают насквозь. Нам нужно расширить дверь в комнате, а мы для этого ломаем наружные стены, крушим перегородки, водопровод, телефонную связь. Насколько удобней было бы посылать хирурга внутрь, даже не обязательно такого миниатюрного, как Тетеас. Хирург по сердечным порокам мог бы быть раз в десять больше, хирург по желудочным болезням или по раковым опухолям - даже в сто раз больше. Это уже приближается к возможностям земной техники. Обязательно нужно будет захватить чертежи Тетеаса, когда я вернусь на Землю.
Мой лейб-врач между тем пробирался к выходу из сердца, преодолевая бугорки и бляшки, словно скалы, переплывая застойные заводи карманов, где сонно колыхались попавшие в тупик эритроциты. Но вот и основное русло. Течение все быстрее, стремительнее. Тетеас кидается в густой поток лепешек. Кричит: "Выскочил! Аорта!" Через секунду; "Дуга аорты!" Мелькает темное жерло. "Это, что ли, сонная артерия?" И мчится куда-то вперед и вперед во тьму.
Так совершалось его путешествие по телу. Бросок! Вынесло куда-то. Осмотрелся. Кидается в русло опять. Вынесло, осмотрелся. И снова вниз головой в кисель с красными лепешками.
Ну, куда занесло на этот раз? Темно что-то. Экран померк, и голос не слышен.
- Тетеас, где ты! Молчание.
- Ису-врач, я Проф, я Проф. Тебя не слышим, не слышим. Перехожу на прием. Молчание.
- Затерян в дебрях тела, в джунглях клеток и капилляров, - мрачно сказал Гилик. - Ну, где он? Он же в тебе, Человек. Не знаешь? Тоже мне венец творения!
Весь вечер и весь день после этого я слышал только одно:
"Ису ису-врач, где ты? Тебя не слышим, тебя не видим. Где ты, где ты? Перехожу на прием".
И ночью, когда полагается спать человеку, Проф или Гилик, или кто-либо из незасыпающих ису, сидел возле меня и, прикладывая шарик антенны к моей голове, шее, затылку, шептал монотонно: "Ису, ису, перехожу на прием". Шептали, чтобы не помешать моему сну. Все равно я не спал. Как я мог заснуть, когда рушились лучшие мои надежды?
Ведь я уже настроился на молодость. Мысленно распорядился будущими десятилетиями, отобранными у старости, и часами, отобранными у отдыха. Составил расписание. Страсть как люблю составлять расписания. Обдумал предисловие для Книги обо Всем, написал первую страничку.
И вот все идет прахом. Ничего не добившись, еще не разобравшись, даже не дойдя до места назначения, мой целитель теряется, терпит аварию. Хоть бы бляшку с сердечного клапана сорвал, и то был бы толк.