Наверху рушились города…

В первый раз, когда Костик вышел на улицу, то чуть не задохнулся от природных ароматов, шибанувших в нос. Даже закашлялся.

– Ничего, ничего, – Марина держала его под руку. – Это твои лёгкие с непривычки после загрязнённого воздуха.

– Хорошо, – Костик посмотрел в её красивые, изумрудного цвета, глаза. Хотел сказать, какие они восхитительные, да застеснялся. Чтобы как-то отвлечься, обернулся на дом, откуда вышли. Трёхэтажный особняк с бутафорскими башенками по периметру, был отделан голубым мрамором. Большие окна гармонично смотрелись на фасаде. На каждом углу и в каждую сторону висело несколько камер, на крыше виднелся край спутниковой тарелки и дымоходная труба.

– Пойдём, – потянула Марина засмотревшегося на дом пациента. – Брошенной недвижимости теперь хоть отбавляй.

Вместе они ходили по гравийным дорожкам сада. Территория оказалась довольно внушительная. Костик раньше и не догадывался, что такое количество земли может принадлежать одному человеку.

Выходили, как правило, перед обедом. Делали большой круг между двумя искусственными озерцами. Переходили по изысканному мостику через искусственный ручей. Чудь вдали виднелся небольшой водопадик, возле которого, на одной ноге, стоял розовый фламинго. Не сразу Костик понял, что эта птица всего лишь статуя.

После отдыхали на резной деревянной лавочке, которой и король не постеснялся бы заменить трон, шли вдоль длинной живой изгороди, постриженной в виде животных, но за прошедшее время слегка заросшей. Садовник сделал из кустов настоящий зоопарк. Был здесь прайд львов, жирафы, обнявшиеся шеями, пума играла с отпрыском, из водоёма выходил большой бегемот, в засаде сидел гепард, возле тропинки в стойке застыли суслики, сова пыталась схватить мышь, крокодил подкрадывался к антилопе, буйвол смотрел под ноги. Много животных было в той живой изгороди, большинство Костик даже не мог узнать. Каждый раз, когда там проходили, он поражался мастерству садовника. Однажды поинтересовался у Марины, кому мог принадлежать такой дом? Ведь тут садовник явно зарабатывал больше, чем большинство региональных бизнесменов мелкого и среднего пошиба.

– Пётр Валерьевич как-то обмолвился, что здесь дочь чья-то жила. Чиновника какого-то.

– Оно и видно, – буркнул Костя.

За аллеей с живой изгородью начинались узкие дорожки, проходившие сквозь море различных цветов. Запах в этой части парка стоял умопомрачительный, Марина каждый раз закатывала глаза и на несколько минут словно выпадала из жизни. Даже Костя, всегда относившийся к цветам с мужским равнодушием, при входе в этот райский уголок Серебряного Бора всегда несколько раз вдыхал глубоко-глубоко. За время отсутствия людей цветочная лужайка, конечно, потеряла красоту. Появились сорняки, а в одном месте даже вырос большущий куст конопли.

Узкие дорожки в море цветов заканчивались возле ещё одной живой изгороди, на этот раз высокой и пышной, чтобы скрывать громадный забор из белого кирпича.

С самого начала у Костика не заладилось общение с Мариной. Он по-прежнему не мог оторвать взгляда от её глаз, отчего чувствовал себя неуютно. Видимо из-за этого и не мог с ней толково поговорить. Стоило им начать беседу, как он, непроизвольно, хоть раз, но смотрел ей в глаза. И тут же зависал, как компьютер при перегреве процессора.

Перед ужином прогулка повторялась, но была короче. Возле пруда разворачивались и шли обратно. В подвале трёхэтажного дома находился полноценный спортзал с кучей тренажёров, беговой дорожкой, столом для пинг-понга и душевой кабиной.

Не изнуряющие занятия физкультурой и хорошее питание быстро поставили Костю на ноги. За это время он успел познакомиться со всеми жителями лагеря выживших, как люди называли дачу дочери чиновника.

Главным и непререкаемым авторитетом стал Пётр Валерьевич. Он один из первых, кто вышел из комы. Причём на операционном столе, но хирургическое вмешательство, видимо, успели закончить до часа Х. После он встретился с Фёдорычем и Бандитом.

Бандита родители назвали Володей. Родом он из Соминска, служил в Ростовском спецназе. В Дагестан, на борьбу с бандой, их отправили два месяца назад. Машина, в которой ехал Володя, подорвалась на фугасе. Он рассказывал, что помнил вспышку, грохот, будто небеса обрушились на землю. Затем почувствовал, как его дёрнуло за руку. А потом наступила всепоглощающая тьма. Володя, рассказывая эту историю Костику, обмолвился, что долго-долго находился в темноте. Пытался бежать, кричать, найти выход или, хотя бы, стены. Со смущением признался, что даже плакал от безысходности, но никак не мог покинуть тьму. А в какой-то момент осознал, что лежит на больничной койке. Тогда наступил ещё один шок. Он увидел, что его культю нюхала обнажённая женщина средних лет с растрёпанной шевелюрой. Володя признался, что даже не понял, чем больше оказался шокирован: видом женщины или культёй вместо собственной руки. А Бандитом его нарекли уже в лагере, когда прознали о таланте всех обыгрывать в карты. Фёдорыч даже предупредил, чтобы не вздумал с ним садиться за карточный стол, мол, этот однорукий бандит и дьявола обыграет.

Фёдорыча, кстати, звали Фёдоровым Фёдором Фёдоровичем. Это у них семейная традиция такая, называть сыновей Федями. Если требовалось, то делали двойное имя. Как похвастался старик, ещё Александр I предложил какому-то из его прапрапредков ввести такую традицию. С тех пор и звались все мальчики их семьи Фёдоровыми Фёдорами Фёдоровичами. Если при царях их род был хоть чуточку знаменит, пусть и в своей губернии, то после прихода большевиков такая известность чуть не вышла боком всем Фёдоровым Фёдорам Фёдоровичам. Большинство из рода, кстати, или перестреляли, или сгноили по лагерям. Избежал этой участи лишь дед Фёдорыча – он затесался в продотряд под командованием Роланда Фрейслера, а после окончания гражданской ушёл в РККА. К тридцать шестому году он уже занимал какой-то пост в НКВД… А его внук, Фёдорыч, работал сантехником в аварийке мосводоканала. Единственным его жизненным достижением стало то, что его шандарахнуло трубой по голове в очередном подвале, благодаря чему и пережил одичание людей. Потомков Фёдорыч, кстати, не оставил, но его это особо и не волновало. Его, как понял Костик, вообще ничего не волновало – он всю жизнь прожил сегодняшним днём.

Марина до часа X работала проктологом. Она так никому и не призналась, отчего впала в кому, а напрямую с ней Костик говорил мало. Всё, что получилось узнать – Пётр Валерьевич вместе с Бандитом нашли её на пороге клинической больницы номер восемьдесят шесть. В лагере выживших поговаривали, что перед днём X её сын разбился в аварии. Она его похоронила, наглоталась таблеток и впала в кому. А когда вышла, то остались единицы нормальных и адекватных людей. Правда это или нет, Костик не знал, а спрашивать неудобно. Марина вообще мало с кем общалась. В основном по необходимости. Остальное время она проводила, запершись в своей комнате.

Еду на всех готовил Ромул. Так его прозвал Бандит за точёный античный профиль. Парня, ровесника Костика, звали Ромой, но по имени, его никто не называл. Так всегда бывает с настоящими прозвищами. Если прицепится, то фиг потом отдерёшь, даже смерть не сможет. Готовить Ромул не просто любил – а обожал. Для него было совершенно не трудно приготовить каждому отдельное блюдо. Главное, чтобы продукты имелись. До дня X он работал старшим менеджером в салоне сотовой связи. Конечно, что-то и когда-то кашеварил. Пельмени или яичницу. После комы же не мог себя заставить выйти из кухни. Даже спал там, на самодельном тюфяке, между столами. В лагере выживших на него, поначалу, смотрели как на чудака, или милого уродца, но потом появились более интересные персонажи…

К тому моменту, как Костик стал полноправным членом лагеря, в нём насчитывалось уже восемь человек. Вместе с самим Костиком.

Ануш Агазаровна, сорокадевятилетняя полноватая армянка, приехала из Кисловодска. У неё обнаружили рак мозга и требовалось лечение в столице. Как и полагается в России, анестезиологу дали на лапу, но тот всё равно сделал что-то не так и после операции Ануш впала в кому. Как завершилась операция неизвестно, но Марина сказала, что вряд ли удачно. Ануш беспрестанно жаловалась на мигрени, головокружение и с завидной регулярностью падала в обморок. Бандит даже как-то пошутил, что по Ануш можно часы настраивать. За эту шутку он, конечно, схлопотал презрительные взгляды, но сказал, в сущности, правду. Ануш падала в обморок точно в десять сорок три утра и без двух минут девять по вечеру. Пётр Валерьевич долго думал, каким делом её занять, в итоге назначил мастером чистоты. С таким назначением Ануш, конечно, оказалась не согласна, но другой работы для неё пока не нашлось.