Страница 50 из 88
Ответив Маршалу благодарной улыбкой, я тут же прикрыла рот ладонью, чтобы скрыть зевок, чем вызвала его грубоватый смешок и обещание проводить до спальни. Втроём с Леголасом мы покинули уютную комнату и, оказавшись в коридоре, нос к носу столкнулись с подпирающим каменную стену, скрестившим на груди руки Эйомером. От его подозрительного взгляда мне стало не по себе и пришлось срочно ретироваться за спину удивлённого эльфа. Ну и высок же сын Трандуила! Если Эйомер мне казался настоящим баскетболистом, то этот ни дать ни взять жираф. Если их вместе с Боромиром поставить стенкой перед футбольными воротами, то ни у одного, даже самого крутого нападающего не будет шансов забить пенальти. И что за нелепые мысли в голову лезут? Если сейчас же не доберусь до подушки, то точно ляпну какую-нибудь глупость.
— Лютиэнь, — заметив моё неловкое пошатывание, Эйомер тут же протянул руку, но его опередил Боромир.
— Моя подопечная слишком утомлена, — пояснил он, подхватывая меня на руки и широкой поступью направляясь к лестнице. — Ты хотел о чём-то поговорить? Думаешь, нужно больше воинов, чтобы перехватить свору из Анориэна?
— Полагаю, мой эоред справится, — сдержанно ответил рохиррим, в то время как я, не выдержав его недовольного взгляда, предпочла зажмуриться. — А ещё я думаю, что девушка как была моей подданной, так и остаётся ею, и заботиться о ней должен только я.
— Вот тут ты ошибаешься, конник, — усмехнувшись, не оборачиваясь к нему промолвил гондорец. — В тот момент, когда ты велел этому проявившему чудеса доблести ребёнку убираться с твоих глаз, я принял на себя ответственность за её дальнейшую судьбу и от слова своего не откажусь. Не в моих правилах нарушать данные обещания, тем более оставлять в опасности беззащитную девушку.
Ребёнок? Я едва не вспылила, но вовремя сообразила, что нужно помалкивать, иначе от некоторых своих обещаний он всё же с радостью откажется, а бойкая Ранара наверняка с удовольствием поможет запереть меня в спальне. Нет, уж лучше помалкивать. Это я с недавних пор воспитываю в себе подобную добродетель, а некоторые блондины о ней слыхом не слыхивали, ну или же считают, что не мужское это дело.
— О чём ты толкуешь? Неужто не было у тебя таких минут отчаяния и горя, когда не понимаешь, что говоришь? Случившемуся были виной трагические обстоятельства, но это ещё не означает, что я отказался заботиться о моей подопечной! — голос разгневанного Эйомера эхом ударился о стены, заставив меня испуганно прижаться к Боромиру, который и ухом не повёл на подобный взрыв эмоций. — Завтра же Лютиэнь с частью эореда вернётся в Медусельд, таково моё окончательное решение.
— Бремя заботы о девушке больше не лежит на твоих плечах. Придёт время, и мы вернёмся к этому разговору, но сейчас он не к месту. Скажи, сколько стоит кобыла Лютиэнь, я расплачусь за неё.
— Лошадь принадлежит своей хозяйке, я не возьму за нее денег, — Сенешаль был всё так же взбешён, но, похоже, на время отступил от спора. — Ты можешь дать мне гарантии, что твои люди проследят за тем, чтобы Лютиэнь не покидала стен Цитадели и не натворила новых безумств?
— Я лично проконтролирую это, — пообещал ему Боромир, толкая ногой дверь спальни и вручая меня заботам Ранары, которая как раз расстилала кровать.
Чем продолжился разговор, мне не довелось услышать, поскольку служанка, громко напомнив о том, что мужчинам не место в девичьей опочивальне, захлопнула перед ними дверь. Как славно, что она была занята вчера днём и не застала здесь Эйомера, а ещё было бы хорошо, чтобы хранивший всё это время молчание Леголас проследил за тем, чтобы Эйомер и Боромир разошлись, не затеяв ссоры. Отчего-то мне показалось, что Боромир готов был вспылить, но умело контролировал себя.
Решив, что Ранару тоже нужно отвлечь от ворчания, я похвасталась ей тем, как исцелил меня эльф, на что она не удивилась, а только сказала, что он, как и Гэндальф, два дня почти не выходил из Палат Исцеления, и ей уже довелось насмотреться на чудеса, которые они на пару совершали.
Едва оказавшись под одеялом, я обняла подушку, и, не имея сил поразмыслить обо всём, что случилось за вечер, провалилась в глубокий сон. Он был таким крепким, что трудно утверждать, слышала ли я ночью стук в двери, или же это было плодом одной из грёз, а ранним утром, стоило рассвету окрасить горизонт, как я была уже на ногах. Нужно было привести в порядок доспехи и меч и в кратчайшие сроки раздобыть для Талы что-то хоть отдалённо напоминающее попону, иначе, если Эйомер узнает кобылу, то мне точно несдобровать.
========== глава 23. Лютик ==========
Никому тебя не отдам…
Даже господу Богу.
Я устрою такую войну,
Что к тебе все забудут дорогу.
Солнечные лучи ярким весёлым потоком лились в окно, когда, умывшись и приведя себя в порядок, я заканчивала чистить доспехи и оружие. Нужно было сделать это сразу же после битвы, но тогда не было сил взяться за ветошь и полировать металл, а теперь благодаря помощи Леголаса хотя бы физически я чувствовала себя прекрасно. Похоже, я не права насчёт того, что ни в одном из миров не осталось волшебства, в действиях эльфа оно определенно есть: шрамы на запястьях, заменившие глубокие порезы, говорили об этом красноречивее любых слов.
Искрившая серебром в солнечных бликах сталь меча казалась сейчас каким-то драгоценным украшением, а не смертоносным оружием; все мысли были только о лугах, с которых, наконец, полностью сошёл снег. Уйти бы туда, спрятаться в ржавой прошлогодней траве и ветвях вереска, вдохнуть аромат цветущих пролесок и жёлтых лютиков. Весна — пора пробуждения и любви, так почему же в моей жизни всё по-другому? Почему моя скороспешная любовь закончилась с отступившими зимними холодами, почему я уезжаю, чтобы убивать? Видит Бог, мне этого больше не хочется. Не хочу сражаться, не хочу боли, не хочу наносить и получать кровавые раны, не хочу видеть горы трупов на багровой земле, не хочу стать одним из них. Или всё же хочу? Что заставило принять решение участвовать в битве у Врат Мордора, если не стремление довести всё до логического завершения и найти в этом мире если не дом, то хотя бы покой? Чтобы сердце перестало чувствовать, чтобы раскаяние и сожаления больше не терзали душу. Да, я знаю ответ на свой вопрос, но думать о нём так же страшно, как и смотреть правде в глаза. Я не могу уйти по-другому. Я не могу остаться, для меня нет места в Арде, я лишь недоразумение, стечение обстоятельств, которого не должно было случиться. Гэндальф ошибается: сердце не может найти дом там, где его нет. Я не могу пытаться устроить свою жизнь, если мне ничего не суждено судьбой, остаётся прожить до конца сказку из детства, чтобы узнать, каков её новый поворот. В последний раз позволю безрассудству взять верх, а потом пусть будет как будет, но чувство усталости обременяет так глубоко, что даже маленький холмик посреди поля или на опушке леса станет желанным домом, приютом, в котором можно укрыться, не размыкая больше век.
Куда девалась девочка, которая радовалась каждой мелочи и так стремилась помочь, стать нужной? Почему от неё осталась лишь оболочка, мёрзнущая в натопленной комнате солнечным весенним утром? Всё просто. Девочку угораздило влюбиться в того, кто лишь насмехался над ней с самого её появления в его землях. Она приняла обычную похоть за обещание любви, и даже теперь, когда он оттолкнул от себя, запретил приближаться, продолжает любить, хочет лишь одного: знать, что с ним всё хорошо, всё в порядке. Пусть горько от осознания собственных ошибок и глупых поступков, но эта невыносимая дурочка стремится быть рядом, знать, что Эйомер жив, что сталь врага не коснулась его, что по окончании войны он невредимый вернётся в Рохан. И эта дурочка — я. Как не обещай себе измениться, стать другой, но в одночасье не повзрослеешь, не изменятся чувства. Сердце, как прежде, бьётся в своём хмельном угаре, остаётся лишь смириться с этим и попытаться впредь не совершать того, за что будет мучительно стыдно. Попытаться стать такой незаметной, какой только возможно. Может быть, тогда всё быстрее закончится.