Страница 36 из 88
— Так только в первый раз, милая, — проникший в сознание голос успокаивал своей нежностью, но не уменьшал саднящей, режущей боли. — Потерпи, ты же смелая.
Захотелось огрызнуться, послать очень далеко и надолго, но, распахнув глаза, встретила полный одновременно тревоги и затаённого огня взгляд Эйомера и лишь кивнула, попытавшись расслабиться, отдаваясь во власть пылкого, отвлекающего поцелуя. Боль постепенной улеглась, оставив вместо себя едва различимый саднящий след, но крепкие поцелуи любимого были по-прежнему приятнее, желаннее его медленных, глубоких толчков. Проникающая, растягивающая плоть больше не причиняла дискомфорта, напротив, было приятно ощущать всё ускоряющиеся движения Эйомера, слышать его хриплый голос, прикасаться губами к покрытому испаренной лбу, но всё же, когда, рыкнув, он совершил последний, особенно сильный толчок и, изливая своё тепло, придавил к кровати, это вызвало лишь облегчение. Через минуту, освобождая от своего не дюжего веса, он перекатился на бок, в крепком объятии прижав меня к груди. Чувствуя, как наваливается усталость от минувшего длинного дня, едва ответив на его ласковый поцелуй, я погрузилась в глубокий сон.
Комментарий к глава 17. Не подходи ко мне, я обиделась
Песня и коллажи к главе https://vk.com/club118071311?w=wall-118071311_310%2Fall
========== глава 18. Солнце на двоих ==========
Сон в ту ночь был действительно крепкий, единственная грёза длилась несколько часов, дурманя сознание своим магическим волшебством и простотой: я шла рядом со светловолосым мужчиной по нескончаемой степи, он был чуть впереди, вёл за собой, крепко сжимая мою ладонь, а вокруг цвели нежно благоухающие дикие цветы, порхали яркие бабочки, разливали дивные трели птицы. Солнце только всходило, согревая кожу ласковыми тёплыми лучами. Короткое белое платье с зауженной талией и рукавами-фонариками, как и джинсы с клетчатой рубашкой моего спутника говорили о том, что мы дома, в моём мире, но вокруг не было ни трасс, ни гудящих клаксонами автомобилей, ни электро вышек и подстанций, лишь степь, которая начинала постепенно меняться. Я бы не смогла описать, в чём именно заключались эти изменения, но словно сам воздух стал другим, более чистым, и от него кружилась голова, а вокруг уже появились заросшие розовыми гроздьями цветущего горошка холмы, и стали слышны крики уток, громкое конское ржание. Вскоре мы увидели впереди табун пасущихся лошадей, в одной из которых я узнала Талу. Кобыла повернула ко мне голову, в её мудрых почти чёрных глазах читалось такое же узнавание. В эту минуту мужчина остановился, и, поравнявшись с ним, я смогла, наконец, взглянуть в красивое смуглое лицо. Эйомер. Он смотрел так пристально, что на щеках выступил румянец смущения, а затем привлёк к себе, накрывая губы долгим требовательным поцелуем. Обняв его за шею, я скорее почувствовала, чем увидела рой светлячков, даже днём искрящихся загадочным светом. Мне совсем не было до них дела, гораздо больше волновали гладящие по спине горячие ладони, терпкий вкус мужского дыхания, гулкие удары сердца любимого. Эти удары звучали так громко и размеренно, словно в мире не осталось ничего кроме их отзвука. Удивлённо распахнув глаза, я поняла, что лежу в своей комнатке на третьем этаже Медусельда, положив голову на грудь Эйомера, который даже во сне крепко сжимает меня в своих объятиях. Воспоминания о прошедшей ночи заставили залиться румянцем, от мысли о том, что отдалась любимому, сердце испуганно ёкнуло в груди. Как же я решилась? Помню лишь его жаркие поцелуи и то, как сильно скучала, тосковала по нему все последние дни. Как же всё так быстро произошло? Ведь ещё совсем недавно Сенешаль, казалось, ненавидел меня, но нежность, с которой он целовал ночью, говорила совсем о другом. Кто бы мог подумать, что гордый, вспыльчивый витязь может быть столь ласковым и нежным, столь добрым, и в тоже время столь темпераментным? Всё это я узнала лишь несколько часов назад и теперь, даже сгорая от смущения, понимая, что не должна была так безрассудно раскрываться его страсти, была бесконечно счастлива.
Проникшие в окно рассветные лучи медленно скользили по кровати, в их неярком свете я могла, не смущаясь, любоваться суровыми чертами лица любимого, которые лишь сейчас, во сне, немного смягчились, его длинными, отбрасывающими тени ресницами и россыпью родинок, почти скрытых светлой бородой. Красиво очерченные полные губы, которые умели дарить столь сладкие, пылкие поцелуи, были сейчас чуть приоткрыты, обнажая ряд ровных белых зубов; это вызывало желание прикоснуться, которое невозможно было побороть. Выпростав руку из-под покрывала, в которое он меня завернул, я провела пальцами по нижней губе Эйомера и только тогда заметила, что его разметавшиеся по подушке волосы чуть влажны, значит, любимый уже просыпался, обмылся в умывальне и вернулся ко мне в постель. От того, что он не ушёл, остался рядом и так крепко обнимает, томительно защемило в груди: это говорило о многом, больше, чем любые слова. Поцеловав белёсый шрам на смуглой коже его плеча, я осторожно выбралась из могучих объятий и, подобрав брошенную на пол сорочку, тоже поспешила в умывальню, чтобы смыть с бёдер запёкшуюся кровь — след утраченной невинности, и ополоснуться в чистой, прохладной воде. Всё это не заняло много времени, и вскоре я уже вновь скользнула под покрывало к Эйомеру, чтобы приникнуть к его груди и просто нежиться в такие чудесные редкие минуты покоя. Повернувшись во сне набок, рохиррим крепко обнял меня, сама мысль о том, что даже сейчас он чувствует меня, не хочет выпускать из рук, заставила радостно улыбнуться. Его близость, запах кожи и тихое размеренное дыхание, всё это было так непривычно и желанно, само присутствие любимого в моей маленькой комнатке наполнило её особой аурой: его теплом и силой. Прижавшись лицом к его мерно вздымающейся груди, поглаживая золотящиеся на ней короткие колечки волос, я не заметила как уснула, а проснувшись, встретилась с глубоким, внимательным взглядом серых глаз.
— Прости, я был не на высоте ночью, — намотав на палец прядь моих волос, он прижался к ней губами.
— Неправда! — не понимая, что он имеет в виду, я на миг прикрыла глаза, пытаясь вспомнить хоть какой-нибудь казус, но нет, всё было потрясающе, во всяком случае, для меня. — Почему?
— Нужно повторить сначала, чтобы ты поняла.
Недоумённо округлив глаза, я окинула его вопросительным взглядом:
— Если хочешь говорить загадками, то предупреждаю, я тоже мысли читать не умею.
— Девственница, что с тебя взять? — не слишком уважительно хмыкнув, Эйомер потянул за край моей сорочки, легко сняв её и отбросив обратно на пол.
— Эй! — пытаясь подавить смех и изобразить на лице целомудренную строгость, я прикрылась покрывалом, но и его постигла та же судьба, что и сорочку.
— Не смей никогда прятать от меня своё тело, я хочу любоваться тобой, когда мы вместе.
— Чем? Вчера на празднике были такие грудастые девицы, что твои витязи за ними табуном ходили поглазеть, так что мне гордиться уж точно нечем!
— Глупая, — расхохотавшись, Эйомер привлёк меня к себе и бережно огладил маленькую грудь, недостаток размера которой так огорчал меня в последние дни. — Я не встречал никого красивее тебя.
— А что, имеешь обширный опыт? — не веря, что решилась поднять такую щекотливую тему, я сдавленно выдохнула, когда он сжал мои соски покручивая их между пальцами.
— Вот это обсуждению не подлежит, — грозно сведя брови, Эйомер окинул меня нарочито тяжёлым взглядом. — Я и так виноват перед тобой, сейчас будем это исправлять.
Понимая, что любимый дурачится, я невольно вскрикнула, когда, наклонившись, он вобрал в рот маленький затвердевший сосок, продолжая сжимать второй между пальцами. Короткая борода уколола грудь, от влажной ласки горячего языка по коже побежали мурашки.
— Эйомер! — выгнувшись навстречу его ласкающим воспалённую плоть губам, чувствуя, как внизу живота поднимается жаркая волна, я запустила пальцы в густые пшеничные волосы. — Эйомер…