Страница 44 из 45
— Одно моё платье вы всё же порвали, — дыхание напрочь сбилось, а от прикосновения длинных пальцев к груди подкосились ноги. — На день святого Валентина, помните?
— Ещё бы не помнить, в ту ночь я едва смог совладать с собой. Тебя спас только мой гнев, — крепче обняв, чтобы не упала к его ногам, Трандуил, наклонившись, обдал горячим дыханием мою шею. — Красной сорочке повезло меньше.
— Это было дизайнерское платье! — попытавшись ухватиться за возмущение как за спасительную соломинку, я вцепилась руками в его могучие плечи, ощущая, как жадно ласкающий рот покрывает поцелуями ключицы и вздымающуюся над лифом грудь. — Очень… красивое… плать…е…
— Красная тряпка для быка!
— Быки — дальтоники.
— Но я-то — нет!
Вспомнив, что в ту ночь он бушевал не то что как бык на корриде, а как самый настоящий дракон, да и холодный душ действительно принимал, я невольно рассмеялась. За что была наказана таким захватывающе пылким поцелуем, что ноги перестали держать окончательно.
— С самого твоего появления на свет меня восхищало, сколько жизни и жизнерадостности умещается в таком маленьком хрупком существе, — ещё раз поцеловал в уголок губ, Трандуил поднял меня на руки и, не терпя возражений, понёс к так предусмотрительно захваченному расстеленному плащу. — А потом я понял, что безумно хочу погрузиться в этот кипящий водоворот. Хочу знать, как это — обладать лучом весеннего солнца.
Неожиданно смутившись от такого красивого и в тоже время глубоко пошлого комплимента Владыки, я не нашлась с ответом и лишь раскраснелась ещё сильнее, когда он уложил меня на мягкую ткань и сам устроился рядом. Надо же, так ждать и предвкушать этот момент и вдруг почувствовать себя самой растерянной, испуганной и робкой из всех девственниц, что когда-либо влюблялись на этой земле.
— Смущение тебе идет, — приподняв моё лицо за подбородок, Трандуил внимательно заглянул в глаза и мягко улыбнулся на откровенную застенчивость. — Определённо.
— И вам, конечно, это нравится?
— Ты даже не представляешь себе до какой степени.
От прикосновения к губам его рта, от ласкающих, скользящих по шее и плечам рук перехватило дыхание, и захотелось просто подчиняться властным, будоражащим действиям мужа, но я была бы не я, если не попыталась бы сострить:
— Если не получается затащить девушку в постель, носи с собой плащ?
— За эту неожиданную романтику говори спасибо Феанору, — запустив пальцы в мои волосы, муж бережно распустил тугую косу, прикасаясь так медленно и успокаивающе, что на глаза едва не навернулись слёзы от его заботы и стремления помочь расслабиться. — Нам нужно поспешить, пока не пришлось объявлять из-за его действий военное положение.
— Тогда он остановится?
— У него не останется выбора.
— А стража? — мне вдруг стало страшно неловко от того, что нас могут застать в тот момент, когда Трандуил так легко справляется с застёжками и лентами на моём платье. — Что они подумают, если увидят нас здесь?
— Никто не подойдёт. Останутся охранять наше уединение на почтительном расстоянии.
От такого заверения на душе стало немного легче. Ровно до того мгновения пока он не обнажил мои плечи. Вот тогда по коже побежали мурашки. И от прикосновения свежего лесного воздуха, и от огня, разгорающегося в казавшихся бездонными изумрудных глазах. Остро ощущая каждую мою эмоцию, Трандуил вовлёк меня в новый поцелуй, притягивая к себе так тесно, что уже не осталось сомнения в том, что он не лжёт насчёт своих желаний. Стараясь выбросить из головы все ненужные мысли и волнения, я отвечала на ласку его поцелуя, растворяясь в нём, как в весне, которая, наконец, наступила для нас двоих. После долгих снегопадов первая оттепель была по-настоящему солнечной и долгожданной.
— Не шевелись, — не просил, приказал мой Владыка, когда потеряв покров платья, я попыталась неловко прикрыться руками. — Предвкушение этой минуты столько раз истощало моё терпение.
У меня не было слов. Вообще ни одного в голове или на языке. Лишь бесконечное желание быть нежной и любимой, когда погрузила пальцы в его жёсткие светлые волосы, и вырвавшийся, казалось, из самой души вздох от прикосновения губ Трандуила к освобождённой от игривого белья груди. Уколовшая чувствительную кожу щетина заставила вскрикнуть и выгнуться дугой, а влажное прикосновение языка к напряженному соску дало невероятно глубоко прочувствовать, что всё по-настоящему. Слишком возбуждающе и слишком интимно одновременно. Слишком сладко, чтобы не застонать вновь.
— Будешь так реагировать, и я потеряю всякий контроль над собой, — обхватывая ладонями полушария груди, Трандуил строго заглянул в моё раскрасневшееся лицо, но у него так и не получилось призвать меня к дисциплине. Даже с головой отдавшись ласке его восхитительно оглаживающих рук, даже будучи против него невинно-настырным созданием, я отлично видела, что нас обоих ведёт от разбуженной страсти. — И впрямь настырная.
— Продолжайте, — стараясь приникнуть ещё ближе, я провела пальцами по его шее, а затем, осмелев, прикоснулась губами к мускусно пахнущей коже. — Разве вам нужен кто-то кроме меня?
— Сама знаешь, что нет, — хрипло выдохнув, муж даже не пытался скрыть, как ему нравятся мои неумелые ласки. — И прекрати выкать, иначе я чувствую себя стариком, совращающим ребёнка.
— Ну нет… — с меня этой песни достаточно, целый год её слушала. — Ах!..
От его раздавшегося у самого уха смеха и самой захотелось хихикнуть, но Трандуил быстро прервал это веселье новым восхитительно властном поцелуем, а затем погрузил в пучину таких нежных и огненных ласк, что времени на слова не осталось. Разве что на бессвязные стоны удовольствия. Казалось, что его руки и губы были везде, прикасались к каждому миллиметру моего тела, изучали, заставляли снова и снова выгибаться навстречу, повинуясь бегущей по телу дрожи нетерпения. Он словно отпустил себя, забыл о сдерживавших прежде тормозах, превращаясь в бога пламени и страсти, который задался целью свести меня с ума, испепелить горячими поцелуями, погрузить в томительный транс заставляющий забыть о том, кто мы и где. Осталось лишь опаляющее прикосновение влажных губ к коже, скольжение языка по животу и вокруг пупка, порывистое движение, заставившее раскрыться перед ним полностью.
— Трандуил! — вскрикнув, задыхаясь от нехватки воздуха, я не знала, как реагировать на столь чувственную игру, когда он приник к самому сокровенному, пульсирующему от желания уголку моего тела, но выбора и не было. Муж держал слишком крепко, не позволяя вырваться, и ласкал языком так умело, что в затуманенном сознании вновь возникли мысли о боге всепоглощающего огня.
Лишь доведя до пробравших тело судорог и нетерпеливой дрожи, Трандуил приподнялся, и, накрывая собой, прижимаясь так тесно, что не осталось места для дыхания, овладел одним быстрым, но всё же бережным движением. Ощущая его проникновение, тяжесть возбужденного мужского естества, я приготовилась к неминуемой боли, но её почти не было, лишь быстрый алый всполох, а затем только радость от слияния, принятия его ускоряющихся движений и новые волны удовольствия. Наверное, я была слишком возбуждена и слишком любила своего мужа, чтобы ощущать какой-то дискомфорт. Напротив, мне было очень хорошо от его затуманенного страстью зелёного взгляда, глубоких проникновений, новых пьянящих поцелуев и крепко сжимающих рук.
— Смотри мне в глаза, — потребовал Трандуил, когда меня накрыла волна обжигающего, словно искры, удовольствия, и, словно вбирая в себя мою потрясённую воспарившую душу, в последнему глубоком движении заполнил своим излившимся теплом. И застонал. Застонал, содрогаясь, прижавшись лбом к моей шее так неистово, что если во мне и оставались глупые крупицы сомнения в его любви, то теперь они рассеялись, как дым.
Обняв его, я долго, успокаиваясь после пережитого урагана страсти, покрывала поцелуями влажные от испарины светлые волосы, а затем залюбовалась тем, как в них играют пробивавшиеся сквозь листву закатные лучи солнца. Мне было так хорошо и безмятежно спокойно, что даже возможно слышавшие стоны нашей любви стражники и блуждавшие в снежном буране пламенные родственники отошли на второй план и никак не могли помешать такому светлому и тёплому девичьему счастью.