Самая снежная ночь

— Господи, помилуй… — перекрестившись, я обхватила себя руками за плечи и лишь тогда решилась шагнуть за ворота. Под ногами захрустел снег вперемешку с гравием, и почему-то тут же вспомнилось о том, что городские чиновники зажали деньги не только на светильники, но и на асфальтирование дорожек. А ведь есть много людей, которые через кладбище домой и на работу ходят. И собачники здесь своих питомцев выгуливают. Только вот в светлое время суток, по темноте разве что бомжи и алкаши шляются. И меня занесла нелёгкая. На Амура и Святого Валентина точно не сошлёшься, вряд ли они своим промыслом по ночам занимаются. Хотя, кто их знает?

На глаза, как нарочно, попалась металлическая трафаретка с чёрно-белым мужским фото и подписью Валентин Яковлевич Анушко. А чего уже не Амурович, твою дивизию? Снова перекрестившись, я свернула на соседнюю дорожку, клятвенно обещая себе больше не читать того, что написано на могильных табличках, но какое там — сугробы искрящегося снега словно нарочно высвечивали ритуальные надписи и цветы из ткани, пластика и воска.

— Святый Боже, Святый Крепкий, храни меня…

По коже всё быстрее бежали мурашки, которые были вызваны не столько жгучим морозом и усиливающимся снегопадом, сколько сумасшедшей паникой — шли минуты, и начинало казаться, что уже не найду заветных белых стен склепа, зато со всех сторон с фотографий и мраморных плит на меня глазели покойники, от пристальных взглядов которых было не скрыться ни за ветвями елей, ни за стволами старых акаций. Они были повсюду, и из горла уже готов был вырваться вопль отчаяния и страха, когда впереди показались выбеленные кирпичные стены. Не веря своему счастью, я бросилась к ним, изо всех сил стараясь не наступать на укрытые пушистым белым саваном могильные холмики. Но счастье было недолгим — обледеневший камень совершенно не торопился пропускать меня внутрь. В отчаянии закусив губу, я обошла строение вокруг и, найдя перекошенную деревянную дверь, потянула за ручку, но и здесь ожидала неудача — заперто.

— Тебя тоже не пускают?

Мраморный скорбящий ангел у тёмного провала окна не ответил, лишь с распростертых за его спиной крыльев беззвучно сорвался налипший снег.

Камень не может взлететь.

Камень не может любить.

Камень не может уйти.

Так куда же девался мой гранитный рыцарь? Почему так легко отказался от меня, исчез, будто его и не было?

Разве можно столько времени ждать, чтобы потом уйти из-за нелепой ссоры, в которой сам и виноват?

Или это я во всём виновата? Только говорила о том, что научусь понимать его, а сама всё равно ждала человеческих поступков, на которые эльф не способен. Как же всё сложно, как пусто, горько и холодно сердцу, которое не хочет верить в то, что наша сказка может закончиться. Только ведь я стою посреди кладбища, а не Мирквуда, и вокруг вместо шумящих кронами вязов — могильные оградки, из-за которых строго взирают с фотографий лица давно ушедших людей. Из глаз покатились горячие слёзы, и лишь тогда я почувствовала, как замёрзла, как болят щёки и окоченевшие в тонких колготках ноги. Пальцы дрожали от холода и только размазывали солёную влагу, когда пыталась смахнуть её, а снег всё сыпал и сыпал, совершенно не собираясь останавливаться. Он забивался за края ботфортов, под шарф и капюшон, больно колол кожу, напоминая ту ночь, когда мы встретились с Трандуилом в первый раз. Как будто её вообще можно забыть. Несколько месяцев назад Владыка защитил меня от лютой непогоды, теперь же его гнев настолько велик, что он, похоже, решил им заморозить. Может написать ему смску или просто идти домой, пока ноги слушаются? Хотя слушаются ли? Сил совсем ни на что не осталось, а в голове так шумит, словно в церкви в колокола бьют. Точно, хорошо бы в церковь попасть, может там вечерняя служба сейчас? Но для этого нужно шевелиться, а я замерла столбом, озираясь на надгробья, из-под которых, кажется, начал доносится то ли шорох, то ли шёпот, от которого стыла не то что кровь, сама душа. И гравий, кажется, опять шуршит. Разве этот звук не должен заглушать толстый слой снега? Или это последний идёт к мне, чтобы спросить о желании?

От ужаса ноги подкосились, снова дёрнув за круглую ручку, я заколотила руками по деревянной двери склепа.

— Трандуил!

Имя эльфа слетело с губ вместе с жалобным всхлипом, но кроме отозвавшихся хриплым карканьем ворон меня никто не услышал.

— Трандуил!

========== Глава 17. От легких наркотиков переходим к тяжёлым последствиям ==========

Ещё одна попытка дёрнуть дверь на себя не увенчалась успехом, а шум всё нарастал, и спрятаться от него было совершенно некуда. Разве что за ствол ближайшей акации, но стоило сделать шаг, как глаза ослепил яркий свет. Это было последней каплей, после которой головокружение и падение в снег показались чем-то обжигающе-холодным и нереальным — сознание отказывалось воспринимать происходящее. Остался только инстинкт самосохранения, который заставил ударить по сильным рукам, которые резко потянули вверх.

— Отпусти! — захлёбываясь слезами, я попыталась увернуться от того, кто наверняка попытается утащить меня в свою могилу. Слишком много желающих в истлевших гробах, а глупая живая девчонка на всё кладбище одна. — Отпусти, Вий проклятый!

— Умерь свой пыл, Гоголя не здесь хоронили!

Слишком знакомый гневный голос заставил прекратить сопротивление и взглянуть на того, кто уже умудрился скрутить меня, как ребёнка. От злости, что полыхала в изумрудных глазах Владыки, разболелся желудок, и накатила новая волна паники. Кто там хотел утащить меня в свою уютную могилку? Я уже согласна! Только бы подальше отсюда! Только бы не огрести королевских звездюлей! Чёрт, как же слепят фары его Ламборджини. Так, конечно, можно распугать всех покойников вместе с последним, только мне от этого не легче.

— Что ты здесь делаешь?

— Молюсь… — икнув то ли от холода, то ли от его рыка, то ли от того и другого вместе взятого, я попыталась высвободиться и принять достойную позу, но получилось не слишком хорошо. А точнее, никак не получилось. Потому что промёрзшие ноги совершенно не слушались, да и усиливающийся туман в голове мешал связно думать. — Трандуил, мне плохо…

— Вижу. Что ты пила?

— Твою кровь.

Знаю, шутить совсем не время и не место, к тому же, судя по сорвавшимся с королевских губ изысканным ругательством, незамысловатый юмор он оценил, и теперь мне точно не сдобровать. А что благоразумные девушки делают в самых ужасных обстоятельствах? Правильно, падают в обморок. Мне даже притворяться не пришлось, потому что голова снова закружилась, и только руки Трандуила спасли от повторного приземления в снег.

Я едва ли чётко помнила, как он усадил меня в автомобиль, который совершенно свободно проехал через стену склепа, что ещё минуту назад была неприступной, а затем понёс во дворец, ни слова не сказав опешившей Зинаиде. Браниться Его Величество начал лишь когда, миновав коридоры и Зал, попал в свою спальню, но и это не смогло вырвать меня из навалившегося оцепенения. Мне было настолько тошно и муторно от всего пережитого за вечер: страха потерять его из-за нелепой размолвки и того ужаса, который пришлось испытать на ночном кладбище среди засыпанных снегом покосившихся крестов, что слова эльфа просто проскальзывали мимо ушей. Пусть говорит и делает, что хочет, лишь бы только рядом был. К тому же, тело так окоченело на морозе, что теперь по коже бежали отвратительно-колкие мурашки, и в ответ на злые слова Трандуила с губ сорвался только жалобный стон. Собственно, он и отвлёк Его Величество от страстного монолога, из которого я не разобрала ни слова, и уж тем более в своём одурманивающем коконе оцепенения никак не ожидала, что он, поставив, наконец, меня на ноги, снимет куртку и затем, как нашкодившего котёнка, потащит в ванную.

— Разве так одеваются на праздник порядочные эллет?

— А кто сказал, что я порядочная? — даже приглушенный мягкий свет бил по глазам, заставляя ещё больше путаться в словах заплетающийся язык. — Да рядом с вами любая девственница начнёт вести себя как…